Наконец удалось разобраться в полученных повреждениях. Картина разрушений была печальна: насчитывалось пятнадцать крупных попаданий, но имелись большие пространства на палубах, совершенно исковерканные, в которые, по‑видимому, попало по несколько снарядов. На наше счастье, кроме одного крупного попадания в ватерлинию, остальные были в надводный борт и верхние надстройки, так что жизненные части и, главное, трюмы со взрывчатыми веществами, не пострадали. Пока судьба нас хранила.
Бой все продолжался… Шедшая за нами «Камчатка» держалась уже на воде в виде какой‑то бесформенной массы: без мачт и труб. Высокое пламя и дым окутывали всю ее поверхность. Казалось, что на ней не могло уцелеть ни одного живого существа. Но неожиданно от ее борта отвалила шлюпка, наполненная людьми, и один из наших буксиров их подобрал.
Родной брат нашего судового врача Д. как раз плавал на «Камчатке», и бедный доктор был в отчаянии[99]. Несколько раз он бегал на корму смотреть на гибель «Камчатки», но ничего рассмотреть, конечно, не мог и снова возвращался к своим раненым. Только огромная работа, которая выпала на его долю, поддерживала в нем дух. Весь в крови, с взъерошенными волосами и совершенно усталый, он был неутомим и доблестно выполнял свой долг: резал, извлекал осколки и делал перевязки.
Неприятель же с какой‑то особенной злостью, несмотря на то что несчастная «Камчатка» уже тонула, продолжал осыпать ее снарядами. Зачем это было делать, отчего не дать спастись тем немногим, которые, может быть, еще уцелели? Как потом выяснилось, наши крейсера и транспорты обстреливались крейсерами адмиралов Катаоки, Дева и Того Младшего. Когда же адмирал Камиура с шестью бронированными крейсерами потерял в дыму и мгле наши главные силы, то он тоже не погнушался, так сказать, бить лежачего. Около 5 часов вечера горизонт разъяснился, главные силы увидели друг друга, и мы были оставлены в покое.
Русская эскадра в этот момент, сильно растянувшись, проходила мимо пылавшего неподвижного «Суворова», которого японцы продолжали упорно обстреливать. Наши крейсера и за ними транспорты присоединились к главным силам и шли у них в хвосте. Во время одного из поворотов «Иртыш» чуть не столкнулся со «Светланой» и остановился в расстоянии каких‑нибудь двух‑трех сажен. Это дало возможность заметить, что у нее в носу огромная пробоина. Вслед за ней вдоль нашего борта прошел «Дмитрий Донской», и на нем тоже виднелось несколько попаданий. Так как «Иртыш» теперь был сравнительно близко от броненосцев, то мы могли хорошо рассмотреть, что на них происходит: «Александр» находился уже в состоянии, близком «Суворову», «Бородино» еще держался, но тоже имел крупные повреждения. «Наварин» шел с огромным креном и горел между труб. Другие корабли с виду пострадали мало, и только «Орел» был серьезно поврежден. Меньше всех досталось отряду адмирала Небогатова; до него неприятель еще не добрался или, может быть, оставил напоследок.
Но вот «Александр», накренившись на правый борт, вышел из строя. Он сильно уменьшил ход и скоро совсем остановился, продолжая энергично отстреливаться из уцелевших орудий. Вдруг его крен стал быстро увеличиваться. Неприятель, вероятно, это заметил и еще энергичнее начал обсыпать снарядами. Неужели и он погибнет?!. Да, несомненно, положение его становится все более угрожающим и угрожающим… его минуты сочтены… еще больше лег на борт… на нем заметались люди… бросаются в воду… совсем лег на борт… и… и перевернулся. У нас дух захватило, не хотелось верить глазам. Одну минуту виднелась красная подводная часть, на которую влезло несколько человек, отчаянно махавших руками. Но напрасно – их никто больше не может спасти. Беспощадный неприятель осыпает снарядами даже и это тонущее днище, а с ним и несчастных уцелевших матросов. Наконец исчезло и это красное пятно, только кое‑где виднелись плавающие люди. Но и их некому спасти, все миноносцы далеко. Так с «Александра» никто и не спасся.
В 5 ч. 30 мин. «Иртыш» прошел место гибели «Александра», и тогда на поверхности больше никого и ничего не было видно. Все внимание неприятеля обратилось на «Бородино». Скоро после этого мимо нас пронесся миноносец «Буйный», держа поднятым сигнал: «Командование передается адмиралу Небогатову. Курс Норд‑Ост 23°». Из этого мы заключили, что адмирал Рожественский, если не убит, то во всяком случае тяжело ранен. Вообще же, этот сигнал казался уже ненужным: чем и как было командовать? Этими разрозненными и деморализованными кораблями, которые чувствовали, что больше не могут нанести вреда неприятелю, и сами только ожидали участи, постигшей их собратьев!
Русская эскадра хотя и была разрозненна, но все корабли инстинктивно старались держаться вместе и идти туда, куда идет головной. Бой еще продолжался, и крейсера с транспортами медленно двигались на север, вслед за главными силами. В 7 ч. вечера «Бородино», разбитый, горящий и неспособный уже двигаться, вышел из строя. В 7 ч. 10 мин. он перевернулся. Скованные ужасом от зрелища этой новой жертвы, мы окончательно потеряли способность здраво оценивать создающееся положение. Для одного дня было слишком много впечатлений и ужасов; дальше все казалось безразличным – даже и участь, которая ожидала нас самих. Оглянувшись назад, мы уже не увидели «Суворова». Его не стало.
Глава двадцать первая
Солнце близилось к закату, начинало темнеть. Главные силы неприятеля прекратили стрельбу и стали уходить. Все легче вздохнули, но, увы, напрасно: кончился дневной бой – начинался ночной. С севера, юга, востока и запада показались дымы миноносцев. Значит, большие неприятельские корабли ушли только, чтобы очистить им место и предоставить покончить с уцелевшими русскими судами. Миноносцы неслись полным ходом на остатки нашей эскадры. Густые клубы дыма застилали темнеющий небосклон, и то тут, то там вспыхивали факелы из труб. Японцы выпустили в атаку сто пять миноносцев – все, что они имели, и миноносцы всю ночь охотились за нами.
К этому времени крейсера и транспорты опять отстали от броненосцев, и, когда началась атака, мы увидели, что адмирал Энквист поворачивает и полным ходом уводит за собою часть крейсеров на юг. Остальные продолжали идти на север за отрядом адмирала Небогатова. Наш головной транспорт «Анадырь», совершенно не пострадавший в бою, тоже повернул на юг, дал полный ход и стал скрываться на горизонте. Таким образом, «Иртыш» был брошен на произвол судьбы. Да и неудивительно, ведь он теперь давал не более 5–6 узлов, где же с ним возиться, когда у всех опасность на носу.
Видя, что уже больше не на кого рассчитывать, кроме как на самих себя, наш командир решил продолжать путь на север и стремиться достичь Владивостока. С «Буйного» нам указали курс NO 23°, и мы подчинялись этому последнему распоряжению адмирала Рожественского. Но, так как состояние корабля было очень ненадежное и не исключалась возможность катастрофы, командир решил придерживаться ближайшего к нам японского берега, чтобы, в случае чего, дать возможность на него спастись. Но мы меньше всего думали о завтрашнем дне, потому что отлично сознавали, что нам едва ли удастся избежать минной атаки. Ведь не могли же миноносцы не заметить «Иртыш», который представлял такую большую цель и полз, как черепаха! Даже в полной темноте это было невозможно, в особенности при таком большом количестве атакующих миноносцев.
Никаких мер для защиты мы не могли принять: отбить атаку пятью маленькими пушками затруднительно. Но пушки наши, кроме того, были повреждены. Помню, как мичман К., я и несколько матросов разобрали винтовки, сели рядышком на палубе и стали следить за разворачивающейся картиной. Говорить не хотелось. На душе скверно. События дня ужасны. Впереди ожидалось самое худшее – о чем же делиться мнениями? Оставалось только ждать и уповать на Божью волю.
На наше счастье, темнота наступала быстро, а только в ней и могло быть наше спасение или, вернее, некоторый шанс на него. Поэтому командир приказал, чтобы нигде – ни на палубе, ни в каютах – не было огня. Никогда ни одно распоряжение не исполнялось с такой готовностью, как это, и можно с уверенностью сказать, что все с охотою следили, чтобы нигде не было света. Вдруг приблизительно в расстоянии 8–10 кабельтовых мы заметили, что навстречу идут какие‑то корабли. По стлавшемуся дыму и изредка вылетающим из труб искрам стало ясно, что они движутся полным ходом. Низкие слабые очертания доказывали, что это флотилия миноносцев, несущаяся, очевидно, в поисках русских судов.
На сердце заскребло – начинается…
Заметят или нет?! Эта мысль сверлила мозг. Когда все внимание сосредоточилось на неприятеле, один из офицеров случайно заметил, что на спардеке кто‑то зажег лампочку. Он, а за ним и еще несколько человек бросились ее, тушить. Оказалось, что кто‑то вылез из машины и зажег ее, не зная о приказании. Благодаря этому все были убеждены, что миноносцы нас заметили и сейчас же изменят курс и осветят прожекторами. Секунды казались вечностью, и только тогда, когда миноносцы проскочили мимо и мы убедились, что они скрылись в темноте, все вздохнули облегченно. Так непонятным и осталось, как это целая флотилия могла нас прозевать: может быть, от того что в этот момент заметили что‑либо другое и все на мостиках смотрели туда. Бог спас.
