поколебала притязания Бонна на единоличное представительство всех немцев. Маленький шажок в направлении установления нормальных отношений с другим немецким государством был сделан.
Несмотря на ряд последовавших за этим перемен в политике ФРГ и действия Советского Союза, направленные на нарушение статус-кво по меньшей мере в Западном Берлине, потребовался опыт Берлинского и Карибского кризисов, а также создание новой правительственной коалиции в Бонне в 1969 году, чтобы инициировать изменение политической стратегии в направлении сближения ФРГ и СССР. В начале 1960-х годов оба кризиса действительно были способны привести к мировой войне. Они непосредственно отразились на судьбах обоих германских государств и позициях, которые те занимали между двумя сверхдержавами. В конце концов оба кризиса, особенно Карибский, смогли подтолкнуть ведущих политиков к переосмыслению будущего этого системного противостояния, его рисков и возможностей преодоления. С благословения администрации президента Кеннеди Эгон Бар и Вилли Брандт стали выразителями новой политики Федеративной Республики Германия. «Новая восточная политика» должна была инициировать изменения в отношениях с противником, выходящих за рамки военного противостояния, а также системные изменения что в принципе не исключало и перемен в самой ФРГ. При этом трудно было игнорировать надежды, которые возлагала промышленность ФРГ на экономическое сотрудничество с СССР. Это способствовало уступчивости в политической сфере.
Переломным моментом стал спор о поставке труб для советских нефте– и газопроводов [225]. США были против, усматривая в этом стратегический проигрыш Запада. НАТО оказал на ФРГ давление, и последняя была вынуждена в декабре 1952 года присоединиться к эмбарго. «Маннесманн», «Хёш» и другие концерны остались ни с чем. В политическом и экономическом отношениях эти санкции ничего не дали. Советский Союз со своими партнёрами по Совету экономической взаимопомощи (СЭВ) построил нефтепровод «Дружба» для поставок нефти, в том числе и в ГДР. Последняя смогла заключать выгодные нефтяные сделки на мировом рынке, поскольку владела технологиями переработки нефти для увеличения её добавленной стоимости. Между тем такая экономическая война противоречила интересам западной немецкой экономики, сокращая её прибыль. Неудивительно, что именно Восточный комитет экономики ФРГ инициировал изменение характера политических отношений. «Новая восточная политика» Брандта получила одобрение среди предпринимателей, которые поддерживали её и отражали нападки представителей консервативных кругов.
«Новая восточная политика» Вилли Брандта и результативные переговоры с Москвой, проведённые доверенным лицом Брандта Эгоном Баром, стали началом новой главы в отношениях между государствами. Следует отметить, что от этого выиграли в том числе и немецкие производители труб, поскольку в 1970 году были впервые заключены крупные контракты на поставку этих труб и на поставку советской нефти и газа в ФРГ.
С прекращением существования «большой коалиции», в рамках которой Вилли Брандт ещё раньше хотел наладить с Востоком связи, и с победой его партии началась новая глава западногерманской и международной политики. Социал-либеральная коалиция была обязана своим успехом именно обещанной «новой восточной политике». Задача Брандта состояла в том, чтобы найти выход из тупика в международных отношениях, в котором ФРГ оказалась из-за её притязаний на единоличное представительство интересов всего немецкого народа, и одновременно внести вклад в мирное будущее Европы. При этом следовало преодолеть значительное сопротивление со стороны консервативных партий ХДС и ХСС.
Москва дала понять, что переговоры с ГДР в Эрфурте и Касселе не приведут ни к каким результатам до тех пор, пока не будут прояснены отношения между Западной Германией и Советским Союзом. Только тогда вопрос ГДР будет решён, как это было с Варшавой и Прагой. В этом отношении ключ к решению немецкого вопроса действительно находился в Москве.
Взаимодействуя с Советским Союзом, Бонн считал необходимым придерживаться нескольких обязательных тезисов: ФРГ – это государство, относящееся к западному блоку; цель ФРГ – немецкое единство, пусть и в отдалённой перспективе; с ГДР следует найти возможность временного компромиссного урегулирования ситуации, признав существование двух немецких государств; роль Западного Берлина не подлежала обсуждению. В конечном счёте речь шла об улучшении экономических отношений между двумя государствами. Брандт здраво оценивал роль Федеративной Республики. На вопрос французских журналистов о том, может ли Бонн повлиять на нынешний конфликт между Советским Союзом и Китаем, федеральный канцлер ответил анекдотом, «популярным во времена Гитлера. Отец показывает сыну глобус: “Сынок, видишь вот это маленькое пятнышко? Это Германия”. И сын отвечает: “А знает ли об этом Гитлер?” Я вспомнил его, чтобы пояснить вам, что нынешний федеральный канцлер знает, какое место в мире сегодня в действительности занимает Германия. Она не хочет, чтобы ею помыкали, но она не станет делать вид, будто играет какую-то роль в споре между Китаем и Советским Союзом» [226].
Вместе с тем Брандту, несмотря на чехословацкий конфликт, удалось отыскать аргумент преимущественно экономического свойства, который побудил Москву отнестись к Федеративной Республике и её агитации за начало новой эры в отношениях с большей открытостью: «Русские заинтересованы в расширении торговых отношений с Западной Европой. Как приверженцы марксизма они пришли к выводу, что Федеративная Республика имеет большой вес в Европе. Разрядка напряжённости в отношениях с нами кажется им предпосылкой сотрудничества с Западной Европой, в том числе с Великобританией» [227].
Брандт в равной степени был вынужден защищаться от консерваторов внутри страны и обеспечивать поддержку со стороны своих партнёров по блоку. Он ни в коем случае не желал быть заподозренным даже в зачатках сознательно неверно истолкованного «рапалльского синдрома» и смог убедительно противостоять этим подозрениям после того, как выяснилось, что советская сторона не ждёт отречения ФРГ от Запада. «Что касается реакции на Западе, то, конечно, есть некоторые люди, особенно журналисты, которые – что бы они под этим не понимали – страдают “комплексом Рапалло”. Такие опасения совершенно безосновательны. Мы знаем, что наша политика по отношению к Советскому Союзу может быть успешной только в том случае, если мы в полной мере сохраним связь с Западом, чьи интересы и убеждения разделяем» [228].
Однако ГДР московские переговоры нанесли определённый ущерб: она получила признание Бонна как государство второстепенного значения, но Москва показала, что не желает признавать её полноценным участником переговоров. Только-только представилась новая возможность – взаимное признание в условиях мирного сосуществования с надеждой на преобразование противоположной стороны мирным путём, – как сразу же оказалось, что это относится только к Западу.
Тем не менее новый подход ФРГ к установлению отношений поспособствовал тому, что даже во время новой холодной войны на рубеже 1970—1980-х годов ни ФРГ, ни Советский Союз, как правило, не эскалировали конфликты. В Бонне наконец поняли, что так страстно желаемое некогда приобретение ракетно-ядерного оружия средней дальности приведёт к тому, что при возникновении угрозы Третьей мировой войны в первую очередь погибнут немцы из обоих государств по обе стороны Эльбы.
В
