во многом потому, что до конца своей жизни она должна была сидеть в тюрьме, – но такой счастливой, как в тот период, я ее никогда не видела.
Однако ее мечте о том, чтобы выйти замуж за того, кто сделает ее счастливой, не суждено было сбыться ни в тюрьме, ни до того, когда она снимала комнату в Глостере и все еще оставалась с моим папой. Эта мечта подошла к внезапному и жестокому концу – как и моя новая нормальная жизнь с Робом.
Однажды в августе 1992 года мама позвонила мне и сказала, что в дом 25 на Кромвель-стрит приехала полиция.
– Тут были копы. Они арестовали твоего отца!
Я потеряла дар речи. Наконец я смогла сказать только:
– Что? Почему?
Мамин голос зазвучал твердо и со злостью:
– Я не могу сказать тебе по телефону. Ты должна быть здесь, Мэй!
– Я приеду.
Я приехала туда на машине, старалась оставаться спокойной и не знала, чего ожидать. Она была очень расстроена. Она сказала, что папу забрали в участок и допрашивают насчет изнасилования и сексуального насилия по отношению к ребенку.
Я почувствовала, будто мое сердце на секунду остановилось.
– К кому?
– К Луиз.
Я онемела и пришла в ужас. К тому же в это было очень сложно поверить, ведь Луиз было всего тринадцать лет – у нее только-только началось половое созревание. Хезер и я были старше, нам исполнилось по шестнадцать, когда папины приставания приняли угрожающий характер. Так что я думала, что Луиз ничего не грозит, по крайней мере, какое-то время. А больше всего маму расстраивало то, что полицейские привели с собой социальных работников, и те забрали с собой детей.
– Они думают, что я в этом тоже замешана, Мэй! Они говорят, что я помогала ему!
Я прекрасно знала, что мама закрывала глаза на ужасные папины приставания ко мне и к Хезер, а еще я помнила слова Энн-Мари о том, что делал с ней папа и как мама помогала ему в этом. Но у меня не укладывалось в голове, что она могла помогать ему в сексуальном насилии по отношению к Луиз. Я сидела с мамой, пока она говорила о том, что у нее на душе, и старалась утешить.
– Не то чтобы я не знала, что он пытался сделать с вами, девочки. Но говорить, что я помогала ему в чем-то подобном. Просто кошмар, Мэй! Да эти копы ни хера не знают! Как и соцработники! Все, чего они хотят, это разрушить нашу семью! Хотят забрать у меня моих детей. Я ни в чем не виновата!
Прошли годы, и Луиз рассказала мне, что случилось, когда полицейские и соцработники нагрянули к нам домой. Папа уже ушел на работу, и она, как и другие дети, еще были в пижамах. Они услышали громкий стук в дверь. Мама крикнула детям, чтобы те не открывали, и подошла к двери сама. Они услышали ее крик, затем она забежала в дом, нашла Луиз и сказала ей «держать свой сраный рот на замке».
Сквозь приоткрытую дверь они наблюдали, как мама вернулась к двери и попыталась выгнать полицию. Она ругалась, дралась руками и ногами. Одни сотрудники положили ее на пол, надели на нее наручники и увели. Другие остались, пока соцработники оставались при детях, пока те одеваются. Их посадили в машины и отвезли в участок. Луиз прошла полное медицинское освидетельствование, и ее опросили о том, что произошло. За это время она успела увидеть наше фамильное древо, изображенное на доске для маркеров. Имя Хезер на нем было отмечено знаком вопроса. В тот момент Луиз не могла понять почему. После этого ее ненадолго отвезли в летний лагерь вместе с младшими детьми, а затем поселили в большой дом в Глостере под надзором социальных работников.
После того как сотрудники полиции арестовали маму, они обыскали дом и вынесли огромную коллекцию порнографии, плеток, фаллоимитаторов и других секс-игрушек. Папу арестовали на работе и перед тем, как отпустить маму, допросили их обоих по отдельности. Она вернулась в пустой дом. И так как я не так много знала о том, что произошло на самом деле, то, приехав в тот день, я увидела просто безутешную мать, у которой забрали детей. То, чего мы боялись больше всего на свете, произошло – наша семья рушилась. Дом превратился в покинутое и грустное место. Мама сказала, что теперь у нее осталась только я.
Глава 9
Намеки и слухи
Сегодняшнее мамино письмо было радостным. Я никогда не могу понять, из-за чего ее настроение так резко меняется: иногда она мрачна, невероятно эмоциональна, взгляд ее обращен в прошлое; иногда только и делает, что беззаботно болтает и просит прислать одежду. Я думаю, что в целом ей и правда нравится тюремная жизнь – но иногда мне кажется, что она просто храбрится передо мной. Да и непонятно, о ком она больше думает – обо мне или об окружающих?
Королевская даремская тюрьма
Честно, Мэй, я не могу поверить, как быстро проходят выходные – уже час дня, идет воскресный обед, а для меня как будто только утро воскресенья! Завтра снова буду работать – я сделала для Луиз большого милого белого зайчика, чтобы она подарила его Эбигейл на день рождения, а еще небольшую шкатулку в форме сердца в нашей гончарне. Надеюсь, ей понравится…
