его взгляд во многом сходен со взглядом А. де Токвиля, а книгу Леруа-Болье не только противопоставляли книге Кюстина, но и считали неким аналогом работы Токвиля, только о России. Но если либерала Токвиля самодержавная и недемократичная Россия пугала, то либерал Леруа-Болье такого страха не испытывал, да и настроения во Франции быстро менялись и огромная по своим масштабам Россия воспринималась уже не как сила угрожающая, а как сила оборонительная и защищающая.
* * *
Итак, к каким же выводам приходит Леруа-Болье?
Как он отвечает на один из принципиальных вопросов:
«Россия принадлежит к Европе или Азии? Имеет ли она с нами цивилизационную общность, или чуждая по своей крови и своей культуре европейской семье, она обречена быть азиатским народом, лишь прикрытым заимствованными европейскими одеждами?» Если предшественники Леруа-Болье весьма четко и однозначно отвечали на этот вопрос: для одних Россия никогда не будет Европой, для других она шла по тому же пути, но со своей спецификой, – то Леруа-Болье, анализируя дискуссии, происходившие в российском обществе, следует за спорами западников и славянофилов, но не дает категоричный ответ, а размышляет: «Размещенная между Европой и Азией, имеющая и ту, и другую кровь, Россия будто бы является следствием этого брачного союза; но, морально и политически, чьей дочерью она является? В чем Россия европейская, в чем азиатская, а в чем просто славянская и русская? Подготовили ли ее века ее долгого детства к европейской жизни, или Россия формировалась в собственной оригинальной культуре, сильно отличающейся от западной?» И далее приводит вопрос, поставленный русским публицистом и философом Ю. Ф. Самариным: разница между Россией и Европой заключается в степени цивилизации или в самом факте ее наличия?
По мнению Леруа-Болье, монгольское нашествие и последующее иго развели пути развития России и Европы; именно вследствие этого драматичного события Русь пошла иным путем. Петр Великий попытался вернуть ее в семью европейских народов, однако «в своей страсти навязать цивилизацию он был одновременно как варваром, так и великим человеком, как тираном, так и реформатором, а его метод противоречил его цели». И только император Александр II, проведя Крестьянскую реформу, окончательно направил Россию по европейскому пути. Однако Россия – страна догоняющего развития, и ей только предстоит пройти свой путь приобщения к западным ценностям, а ее «пробелы» при правильном использовании западного опыта можно исправить, хотя от тезиса о том, что Россия – это «царство фасадов», Леруа-Болье тоже не отказывается, подчеркивая, что «в России, как хорошо известно, власть всегда активно действует для создания имиджа, стремясь показать себя в лучшем свете».
Насколько выводы, сделанные Леруа-Болье, были новаторскими? В предыдущие годы в России побывало много французов, и много работ было ими написано о России. Зачастую эти книги были либо прокюстинов-скими, резко обличительными, как, например, работы Жермена де Ланьи и Фредерика Лакруа, либо идеализирующими российскую действительность, как, например, труды Поля де Жюльвекура и Виктора д’Арленкура. Но были и работы вполне нейтральные, как, например, книги филолога Ксавье Мармье. А исследователь северных земель Луи-Антуан Леузон Ле Дюк, как мы уже выяснили, и вовсе писал работы на любой вкус: откровенно русофобские, более взвешенные и даже сентиментальные романы. Многие авторы также изучали влияние климата и территории на характер народа, религию, крепостное право, императорскую власть и систему администрации, то есть исследовали примерно то же, что Леруа-Болье. Но все эти работы, написанные тоже ярко и интересно, быстро забывались, кроме разве что книги маркиза де Кюстина. Это происходило потому, что Россия, несмотря на активную антироссийскую риторику в Европе, не была основной темой в пространстве французской политической и общественной жизни. Но после поражения во Франко-прусской войне ситуация кардинально изменилась, изменился взгляд на Россию, и то, о чем писал Леруа-Болье, стало восприниматься иначе, поэтому его книга оказалась не просто востребованной, но и рекомендовалась к изучению во всех учебных заведениях, где готовили будущих славистов.
В то же время взгляд Леруа-Болье – это слегка подретушированный и смягченный традиционный образ «варварской» России. По словам Ги Меттана, «это стало возможным благодаря тщательной работе Леруа-Болье со словом и академическому чутью в отношении нюансов, которые маскируют критические суждения и делают их более приемлемыми». Исходя из этого, делает вывод швейцарский исследователь, «вклад ученого в развитие антирусской либеральной дискуссии невозможно переоценить».
Конечно, Анатоль Леруа-Болье не был русофобом и относился к России с безусловной симпатией, при этом вовсе не был ее апологетом и не идеализировал ее, отчетливо видя «пробелы» в ее развитии. Далеко не новаторскими были и его выводы. Однако он, прежде всего, стремился Россию понять, хотя, как и многие авторы, писавшие до него, сравнивая ее с Европой и не находя общих моментов, говорил об ущербности русской истории и взирал на Россию через традиционную оптику превосходства. И это отразилось уже в названии книги – «Империя царей». Почему царей? Потому что французы долго не признавали титул императора за Петром Великим, и поэтому все российские императоры для них – просто «цари». Как отмечает Ги Меттан, «несмотря на свою декларируемую прорусскую позицию, Анатоль Леруа-Болье активно эксплуатирует стереотипы, рожденные в ходе либеральных антирусских дискуссий XIX века», хотя, на мой взгляд, делает он это скорее по инерции и сложившейся историографической традиции.
Если в предыдущие десятилетия такие спокойные книги о России, не имевшие налета сенсации и разоблачений, не были интересны французскому читателю, то в условиях наметившегося российско-французского сближения книга Леруа-Болье пришлась к месту и ко времени. Тогда начала формироваться не просто мода на Россию, а любовь к ней, основанная на страхе перед Германией, когда французы, по образному выражению Шарля Корбе, франко-русский союз, этот брак по расчету, быстро превратили в союз по любви. Отсюда и такой интерес к этой книге. Ее читали именно поэтому, а вовсе не потому, что она содержала новый, доброжелательный и объективный взгляд на великую, огромную, но при этом совсем не страшную Россию.
Мода на вечную любовь к нашей стране, однако, быстро прошла, а книгу Леруа-Болье помнят разве что специалисты.
Итак, мы завершаем весьма краткий и отнюдь не претендующий на полноту экскурс в историю европейской, преимущественно французской мысли XIX столетия о России и русских.
По прочтении книги может возникнуть вопрос: неужели образованные европейцы были столь зависимы от своих страхов перед Россией, уходящих корнями в коллективное бессознательное? Неужели представители европейской интеллектуальной элиты были откровенными русофобами, то есть действительно боялись и ненавидели нашу страну?
На мой взгляд, убежденных, по-настоящему идейных «русофобов» среди них было не так много,
