обязательно. Пусть в виде дома культуры либо клуба. А еще виделись улицы из аккуратных кирпичных одноэтажных домов, белых в зелени садов, на месте нынешних мазанок моего «Шанхая».
– Все, буду строителем, – решительно заявил матери. Та робко напомнила, что надо бы сначала сдать вступительные экзамены.
– Да ты что, их всего-то три, не то, что за седьмой класс. А первый, так и вообще диктант, что я, на трояк не напишу?
Откуда уверенность? Короче, настроен был весело, решительно и чувствовал себя учащимся техникума. Представлял, как первого сентября приду в тот дворец и стану полноправным его обитателем.
Сдавать пришлось в первом потоке, что представлялось удачей. Нетрудно представить, каким ударом явился для меня результат, обнаруженный в списке, вывешенном для общего обозрения. Несколько раз принимался просматривать и каждый раз, дойдя до своей фамилии, обнаруживал «неудовлетворительно».
Домой явился опустошенным. На все вопросы матери только отрицательно мотал головой, из чего она быстро сделала правильный вывод …
– Ничего, Колька, пойдем в девятый класс, – утешала и ободряла она.
– Ну, уж нет, – отрезал я, – буду пробовать дальше.
А дальше – значит, попытаться поступить в одно из училищ. Интерес представляли художественное и музыкальное. Но в первом мне нечего было делать из-за крайне плохого зрения. А вот другое – да, моё! Голос имелся, музыкальный слух тоже, а уж репертуар, дай бог всякому! Так я рассудил и другим днем отправился на улицу Собинова. Но здесь меня ожидала неприятность иного рода. Поступление оказалось возможным лишь при достижении 14-летнего возраста. Я возмущался, доказывая, что при успешной сдаче экзаменов к моменту зачисления необходимый возраст наберу, – все бесполезно. Даже документы не приняли.
До сих пор думаю, а может, и вышел бы из меня артист? Проверить возможности так и не представилось. Зато избранное первоначально строительное направление, пожалуй, в чем-то было предопределено свыше. Иначе чем объяснить, что спустя два года я окажусь на стройке, где пройду практически все этапы строительства, начиная от так называемого «нулевого цикла». И даже покончив с непосредственным участием в строительстве, долгое время буду связан с ним как журналист.
Приближалось начало учебного года, и нужно было определиться. К счастью, все мы – выпускники «штурманской» школы – оказались прикрепленными к только что сданной новой школе в Починках. Радовало и то, что она новая, но в большей степени то, что она гораздо ближе сороковой школы, находившейся у клуба Сталина, куда чертолаповские ходили до того.
Плач по урожаю
Знакомство с новым зданием отложили, отправив старшеклассников на уборку урожая. Когда сегодня слышу «плач» по разваленным колхозам, вспоминаю свои школьные и студенческие годы. Никогда мы не начинали учебу первого сентября. Никогда. В лучшем случае – в середине октября, чаще в ноябре, работали «до белых мух», то есть до снега. Колхозам плохо было всегда. Мал урожай – подбираем остатки, хороший урожай – помогаем пристроить его так, чтоб не сгнил до нового года. В колхозах господствовал лозунг: «Поможем школьникам и студентам убрать урожай!»…
Первого сентября ранним утром во дворе школы нас погрузили в крытые грузовики и повезли, а мы весело горланили: «Снова нас везут куда-то, и неясен нам маршрут»… На самом деле конечную остановку знали: село Вощажниково. Но где это и зачем это – неясно. По прибытии с помощью бригадира распределились по домам на постой. Старшим у нашего класса на время работы в колхозе назначили молодого преподавателя немецкого языка, очень интеллигентного и очень скромного, о чем ему ежедневно и не по одному разу приходилось жалеть. К каждому обращался на «Вы», но для нас это равнозначно, как если б на каждого надели шляпу. Все-таки мы – перекопские, а это совсем иной менталитет, требующий другого, более жесткого, подхода.
Но у меня лично с Германом (так звали старшего) сложились вполне дружеские, даже в какой-то степени доверительные отношения. Как выяснилось из разговора, он закончил в Муроме то ли педагогический институт, то ли педагогическое училище, и понятно, мы не раз вспоминали Муром. Это и сблизило, но никаких послаблений в работе не давало. А трудиться приходилось в полной мере подростковых возможностей.
Нас троих, самых высоких (кроме меня, это Вова Белоусов и Витя Кириченко), определили на погрузку зерна. Сколько же нам было лет? Четырнадцать! И мы на погрузке. Взваливаешь мешок на спину, причем надо распределить точно посередине, иначе он обязательно будет сползать на приспущенный край, и тащишь его к телеге, иногда к машине. Ноги подгибаются, в глазах красные круги, а то и темнота. Притащишь мешок, сбросишь его и назад, идешь как можно медленнее, чтобы дух перевести, «дыхалку» сбившуюся наладить. А тебя подгоняют. Мне тяжелее товарищей, поскольку они значительно крепче физически, а Володя еще и активно занимался вольной борьбой. Настолько активно, что по утрам после обязательной и продолжительной гимнастики бегал. А соседи его – как раз Кириченки. И мать частенько сыну Витеньке пеняла:
– Вовка-то вон опять физкультурничает, не то что ты…
Витька лениво отмахивался:
– Да на фиг мне, я и так здоровый.
Он действительно был здоровый, даже здоровенный. Выглядел значительно старше своих лет. И на молоденьких учительниц посматривал так откровенно, что они краснели. А он только лыбзился и уходил своей необычно легкой танцующей походкой.
Но всё это происходило уже позже. А пока мы лопатили и таскали зерно. Еще тяжелее оказалась уборка льна. Культура эта занимала тогда в нашей области довольно значительные площади, если и уступавшие посевам зерновых, то незначительно, а в Вощажникове, как мне казалось, даже превосходила их. Но если уборка зерновых уже тогда в значительной степени механизировалась, то уборка льна стопроцентно – ручной труд.
Поутру, выйдя в поле, мы вставали на краю его, и каждому выделялось две полосы, которые и предстояло убрать в течение дня, то есть где-то часов до трех. И встав в самую неловкую позицию, то есть кверху задом, мы начинали драть лен. А он необычайно цепкий и жесткий. К концу дня руки в крови, спину не разогнуть и мысль только одна: на хрена нам такая радость?!
Скоро понял, что надо как можно скорее валить отсюда, и перешел на вязку снопов. Желающих в избытке не наблюдалось, и понятно почему. В целом вязка – дело нехитрое, но если имеешь элементарный навык. У меня он имелся. Навязав снопов, собирал их до кучи и ставил головкой друг к другу.
Для окончательной просушки снопы подвешивали в риге – огромном сарае. Здесь же и молотили вручную цепами, выбивая зерно, точнее –
