свидетельства очевидно, что государственная независимость Украины не оставила за бортом истории эту традицию, подтвердив тем самым её органическое происхождение на уровне национального естества, которое не исчезает со сменой государственных символов и государственного языка, а передается по наследству, образно говоря, через незримые каналы менталитета и, соответственно, исторически укоренённых стереотипов поведения.
Человеческая цивилизация знает множество самых разнообразных традиций. Один из премьер-министров Великобритании, Бенджамин Дизраэли (1804–1881), подчеркивал: «Все нации делятся на две группы: одни управляются сильной властью, другие сильными традициями». Традиция, однако, признается сильной лишь тогда, когда способна обеспечить своим правоверным последователям самосохранение в истории, развитие, достойную жизнь и заметное место в почётном кругу народов мира. Именно эта особенность традиции делает её легитимной и жизнеспособной для приверженного ей народа. Таковой, вне всякого сомнения, является западная традиция права, к которой мы ещё не раз будем обращаться на страницах настоящего издания.
Другие традиции — разрушительные — низвели своих незадачливых приспешников в историческое небытие. Этим традициям свойственен культ силы и агрессии. Исповедующие их народы — явная угроза как своей жизни, так и жизни других наций. К таковым, несомненно, относятся традиции фашизма, нацизма, расизма, великодержавного шовинизма и украинского интегрального национализма.
На долю же населения Российской империи выпала особая напасть: отсортировать из всех упомянутых традиций самое худшее, отсталое и бессмысленное. Как не преминул по этому поводу заметить один из талантливейших российских сатириков XIX века: для нас «традиция — это накопление невежества». Согласен! Поэтому в настоящей работе сия традиция и обрела соответствующее название: «традиции невежества». Очевидно, что именно эта традиция не столько красной, сколько кровавой нитью прошила всю историю Российской (большевистской) империи. Обусловив при этом суть всего произошедшего в СССР, она в значительной степени предопределила и последующее постсоветское бытие большинства его республик.
В чём причина такого, на первый взгляд, странного, устойчивого и противоестественного правопреемства? Думается, что корни следует искать в особенностях национального архетипа людей, населявших бескрайние просторы могучей державы. Здесь даже можно говорить о наличии некой ментальной матрицы, которая предопределяла поведение титульной супернации при любом её переходе из одной эпохи в другую. Причины формирования оной становились предметом многотомных исследований многочисленных зарубежных и российских историков.
Так, в частности, Ричард Пайпс писал: «С XVII столетия, когда Россия уже была крупнейшим государством мира, беспредельность владений служила россиянам своего рода психологической компенсацией за их отсталость и нищету». Ему вторит российский историк, научный редактор журнала «Вопросы национализма» Сергей Михайлович Сергеев признавая, что «ощущение того, что ты принадлежишь к гражданам великой державы, перед которой «постораниваются и дают ей дорогу» мировые гиганты — серьезная психологическая компенсация за домашнюю униженность и бедность». Иными словами, внешнее военное могущество Российской (большевистской) империи заменяло все иные ценности, которые обычно присущи державе в её взаимоотношениях со своими гражданами. Многочисленные исследователи проницательно усмотрели несущий каркас, основополагающий стержень всей российской государственности, который мог бы найти своё самое лаконичное выражение в формуле: боишься, значит уважаешь. Страх стал чуть ли не единственным механизмом, который обеспечивал уважение и признание империи как со стороны её подданных, так и со стороны соседних народов. Поэтому практически все исполинские силы державы были задействованы для того, чтобы довести этот механизм до совершенства, а внешние и внутренние угрозы, соответственно, как можно более ослабить. Пока господствовала система страха, империя держалась. Но как только сей дамоклов меч переставал угрожающе нависать над головой большинства её подданных, империю ждали жестокие потрясения и невиданные катаклизмы. Это является, пожалуй, одним из самых роковых признаков Русской Системы.
Как верно подметил Ричард Пайпс, правящий режим страны дважды в одном столетии — в 1917 и 1991 г. — рушился чуть ли не мгновенно, при очевидном равнодушии народа к его судьбе. «В обоих случаях власть в глазах россиян утратила право на существование, перестав быть «грозной»». Нет страха — нет государства: такова, увы, особенность традиционного архетипа российского народа. Этим обстоятельством в полной мере и без какого-либо зазрения совести пользовались практически все владыки этого несчастного многоязычного племени. На это же обстоятельство обратил внимание российский философ, экс-Генеральный секретарь Союза журналистов России Игорь Александрович Яковенко. В частности, он писал: «Русский социум характеризуется высоким уровнем хаоса и имманентными тенденциями хаотизации. И высокий уровень репрессии этим фундаментальным обстоятельством как раз и обусловлен, о чем много писал Александр Ахиезер. Традиционное сознание живет в убеждении, что только репрессия и страх перед властью, всегда готовой ее осуществить, защищает русский мир от страшного лика хаоса. Стоит снизить уровень репрессии, и хаос поглотит все. Поэтому когда страх перед властной репрессией исчез, страх перед хаосом, ею больше не сдерживаемом, остался».
Именно на эту своеобразную особенность нашей истории обратил внимание и Анатолий Васильевич Кузнецов (1929–1979) — автор ставшей знаменитой на весь мир книги «Бабий Яр». Книги, в которой документальное описание одной конкретной трагедии ХХ века, стало своеобразным обобщением всей беспросветной истории населения Российской (большевистской) империи. Ведь как уточнил сам автор: «Я писал эту книгу не для того, чтобы рассказывать вчерашние истории. Это СЕГОДНЯШНИЙ разговор на основе материала оккупации Киева, свидетелем которой случайно я был. Но подобное происходит на Земле сегодня, и уже совсем нет никакой гарантии, что оно не явится в еще более мрачных формах завтра». По этой причине я часто буду обращаться за помощью к этому беспрецедентному документу нашей эпохи. Уж слишком много характерного, типичного, до боли знакомого из нашей повседневной жизни нашло своё место на страницах этого произведения. В частности, его автор отмечает, что «сменяя один другого, наглые прохвосты довели народ на Руси до состояния жвачного стада, которое уже не понимает, куда ему и шарахаться на этой политой кровью земле, ровной и плоской, как стол, так что некуда стаду и спрятаться, и другой земли у него нет».
Историческая слепота как специфическая черта национального менталитета становится особенно заметной на фоне всякий раз ошеломляющей весь мир почти мгновенного распада империи. Ведь именно она и стала основой того политического режима, который в итоге восторжествовал после 1991 г. на всё ещё огромных просторах этой могучей державы. Относительно этого периода нашей трагической истории писатель В. А. Коротич справедливо заметил: «Во времена, о которых я рассказываю, из страны вынимали тот скелет, на котором она держалась всю свою историю, — скелет страха, ожидания «наказания ни за что», репрессий неведомо почему. Власть не учла одного — что Система проседала с извлечением этого скелета все более отчетливо, пока не шмякнулась окончательно».
Форма государства, о чём подробнее речь пойдёт ниже, — производная от менталитета соответствующего населения. Как заметил в одной из своих статей экс-посол Великобритании в России (2000–2004) сэр Родерик Лайн, «ментальность россиян, отчасти уходящая корнями в православие, глубоко консервативна. Демократия их не привлекает. Как показывают опросы общественного мнения, большинство жителей страны считают, что только сильное, централизованное авторитарное правление может навести порядок на такой огромной территории. Сталин по-прежнему
