В таких условиях создавалась возможность на протяжении многих лет использовать перлюстрацию в личных целях. Слушая 10 июля 1917 года допрос бывшего государственного секретаря С.Е. Крыжановского, А.А. Блок, тогда сотрудник Чрезвычайной следственной комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих должностных лиц, отметил в записной книжке: «Перлюстрация в видах полицейских и в видах любознательности. Столыпин ставил под надзор даже своих родственников»[532]. Как показывал на допросе, а затем вспоминал Крыжановский, при П.А. Столыпине перлюстрация «обнимала не только всех политических деятелей, даже тех, с которыми Столыпин дружил в данную минуту, не только всех сотоварищей по правительству, даже и самых близких к нему, как например, Кривошеина, но распространялась и на членов его семьи, особенно [на] брата Александра [А.А. Столыпин — известный журналист] и на брата жены, Алексея Нейгардта [А.Б. Нейгардт — член Государственного совета в 1906–1915 годах]»[533]. Эта история имела свое продолжение. После гибели Столыпина в сентябре 1911 года для разбора его бумаг была создана специальная комиссия в составе директора Департамента общих дел МВД А.Д. Арбузова, И.Г. Григорианца, товарища министра внутренних дел С.Е. Крыжановского, товарища министра финансов Е.Д. Львова, управляющего делами Совета министров Н.В. Плеве, А.А. Столыпина и А.Б. Нейгардта. Комиссия обследовала кабинеты Столыпина в Елагинском дворце и в квартире на набережной реки Фонтанки, а также изучила документы, доставленные из его имения Колноберже[534]. По словам Крыжановского, они вместе с Арбузовым, Александром Столыпиным и Алексеем Нейгардтом разбирали в одном из кабинетов покойного его бумаги. Внезапно в одном из ящиков письменного стола Сергей Ефимович увидел кипу списков с писем шурина премьера, А.Б. Нейгардта. Ситуация складывалась крайне неловкая, но Крыжановскому вместе с Арбузовым удалось незаметно сунуть «компромат» в кучу бумаг, подлежащих возвращению в МВД[535].
Иногда информация о перлюстрации вызывала возмущение министров. Такой эпизод произошел на заседании Совета министров 13 сентября 1915 года. Министр иностранных дел С.Д. Сазонов с возмущением заявил: «Цензура вскрывает письма даже [Ж.М.] Палеолога [посол Франции в России]! Его частную переписку!» Министр земледелия А.В. Кривошеин обратился к председателю Совета министров И.Л. Горемыкину: «Вы, Ив [ан] Лог [инович], превыше всех властей. Доложите императорскому величеству, что это безобразие»[536].
Вся перлюстрация делилась на «алфавит» и случайную выборку. Если перлюстрированное в результате случайной выборки письмо представляло интерес с точки зрения органов политического розыска, могли быть приняты различные меры: выявление личности автора и адресата, если таких данных в тексте не было; решение о взятии данного корреспондента под негласный надзор, установление контроля за его перепиской на какой‐то срок с целью выявления знакомств и намерений.
Например, перлюстрированная копия письма от 16 ноября 1883 года из Одессы к студенту математического факультета Киевского университета Л. Гаевскому была подписана «Твой Григорий». Резолюция гласила: «Нельзя ли определить автора, адресата и лиц упоминаемых»[537].
Письмо Михаила Степановича Яковлева из Харькова от 10 ноября 1883 года на станцию Тосно воспитаннику Лесного училища Николаю Николаевичу Костомарову вызвало подозрения своим содержанием. В тексте были подчеркнуты следующие места:
Скажу тебе, что жизнь моя полна содержанием. <…> Работы по Университету страсть! Если хочется читать, то все легальное и нелегальное — к твоим услугам. Если к этому добавить, что 3 и 4 раза в неделю приходится бывать на чтениях, дебатах и т. [ому] под. [обном], заседать в комиссиях и проч. [ее], то отсюда вполне будет, что свободного времени у меня очень мало. <…> Владеешь ли ты рубанком, пилой и проч. [им] и есть ли у тебя время приготовить мне кое‐что?
Понятно, что читавший усмотрел здесь намек на какую‐то нелегальную деятельность. Резолюция гласила: «Установлено ли наблюдение над этим Яковлевым?»[538]
19 сентября 1895 года директор ДП Н.Н. Сабуров направил записку А.Д. Фомину с просьбой учредить надзор за перепиской активного участника социал-демократического кружка А.И. Бронина, выехавшего из Нижнего Новгорода в Ростов-на-Дону. 4 октября последовала просьба перлюстрировать корреспонденцию, отправляемую преимущественно из Москвы и Воронежа в Харьков на имя студента Харьковского университета Николая Андреевича Ряховского. 7 октября в цензуру пришла информация о враче Эрнестине (Эсфири) Вульфовне Соскис, сестре эмигранта М.Д. Соскиса, проживающей в Варшаве. По сведениям ДП, эта женщина «ведет переписку с каким‐то близким ей лицом, находящимся в Харькове, имя и отчество или фамилия которого начинается буквами И.О.». Записка заканчивалась просьбой, «буде представится возможность», установить личность «И.О.» и «о последнем не оставить уведомлением». 5 ноября ДП распорядился учредить наблюдение за корреспонденцией на имя студента Киевского университета Семена Иванова Нилова. В одном из задержанных пакетов с революционными воззваниями был обнаружен конверт из Цюриха на имя профессора римского права Харьковского университета Андрея Николаевича Стоянова с вложением номера 25 «Летучего листка», напечатанного в Лондоне. В связи с этим предлагалось установить наблюдение за внутренней и заграничной перепиской Стоянова[539]. Директор ДП Н.Н. Сабуров 21 января 1896 года просил санкт-петербургского почт-директора Н.Р. Чернявского безотлагательно доставлять ему все письма, особенно городские, адресованные до востребования на имя Николая Петровича Смирнова. Однако выяснилось, что еще 31 мая 1894 года ДП просил о доставлении писем, адресованных на похожее имя — Петра Николаевича Смирнова. В результате последовало указание «выполнять и то, и другое»[540]. 11 декабря 1895 года директор ДП Н.Н. Сабуров просил А.Д. Фомина учредить наблюдение за перепиской будущего главы Польши И.И. Пилсудского и его отца, И.П. Пилсудского[541]. В это время уже применялось и фотографирование переписки. Так, 24 ноября 1895 года Фомин направил Сабурову фотоснимок с письма на имя Ольги Клосен[542].
Иногда руководство ДП предпочитало давать указания о перлюстрации неофициальным путем. Например, 11 января 1911 года появилось распоряжение Совета министров, отменявшее автономию университетов и возлагавшее ответственность за студенческие беспорядки в стенах того или иного университета на его администрацию. Во исполнение этого распоряжения циркуляр Министерства народного просвещения предписал начальникам высших учебных заведений «не допускать в [их] стенах […] публичных и частных студенческих собраний, за исключением собраний научного характера»[543]. Это вызвало массовое возмущение студенчества и профессорско-преподавательского состава. В ответ последовали репрессии. Достаточно сказать, что по распоряжению министра Л.А. Кассо из Московского университета были изгнаны около тысячи студентов. В знак протеста об отставке заявили 130 профессоров, приват-доцентов и ассистентов. Ушел в отставку и ректор Московского университета А.А. Мануйлов (в 1917 году министр народного просвещения во Временном правительстве). 28 января 1911 года А.Д. Фомину было направлено частное письмо из ДП с предложением «установить наблюдение за перепиской профессоров всех университетских городов (и Ярославля) на время данного момента, переживаемого высшими учебными заведениями». Были составлены списки университетских профессоров и приват-доцентов на предмет перлюстрации их корреспонденции. В их число попали крупнейшие ученые: В.Р. Вильямс, Е.Н. Трубецкой и А.Ф. Фортунатов в Москве, В.Э. Грабарь и М.И. Ростовцев в Дерпте, С.П. Вологдин в Новочеркасске, Н.Я. Новомбергский в Томске и многие другие[544].
В случае использования телефона указание о проведении перлюстрации могло даваться устно, при этом сообщались фамилия и адрес объекта слежки. Министры внутренних дел в начале XX века предпочитали давать устные указания. Например, по распоряжению П.А. Столыпина и А.А. Макарова проводилась перлюстрация корреспонденции Г.Е. Распутина и его кружка, по распоряжению А.А. Хвостова — корреспонденции обер-прокурора А.Д. Самарина, военного министра А.А. Поливанова, князя Н.Б. Щербатова (будущего министра внутренних дел в июне — сентябре 1915 года). По признанию С.П. Белецкого, он в конце 1915‐го — начале 1916 года передал М.Г. Мардарьеву список примерно на 50 человек. В этом списке были министры, в том числе Б.В. Штюрмер (председатель Совета министров с 20 января по 10 ноября 1916 года, министр внутренних дел с 3 марта по 7 июля 1916 года), чины придворного ведомства, члены Государственной думы и Государственного совета, командир Преображенского полка с конца ноября 1915 года А.А. Дрентельн[545].
