В Вашингтоне знали, что СССР резко сокращает численность армии: с 1945 по 1948 год она была сокращена вчетверо — с 11 млн. 365 тыс. по 2 млн. 874 тыс. человек. Прекрасно известны были и советские предложения — о выводе членами ООН войск с территории других членов Объединенных Наций; о всеобщем сокращении вооружений; о запрещении атомного оружия. В Вашингтоне понимали, что СССР хочет мира, нуждается в мире, но признавали это лишь в меморандумах для внутреннего пользования с грифами «секретно» или «совершенно секретно». В одном из таких документов, озаглавленном «Обзор международной ситуации», распространенном среди высшего американского руководства 6 ноября 1947 года, недвусмысленно признавалось отсутствие у СССР агрессивных замыслов: «Советский Союз не хочет и не ожидает войны с нами в обозримом будущем». В меморандуме Совета национальной безопасности № 20/4, утвержденном президентом Трумэном в ноябре 1948 года и являвшемся официальной директивой, на основе которой формировалась американская внешняя политика до 1950 года, эта мысль была выражена столь же прямо: «Нынешние оценки указывают, что Советский Союз, по-видимому, не замышляет намеренного начала военных действий».
«Советский коммунизм, — писал через несколько лет Джон Даллес, — избегает всего того, что похоже на войну одного народа против другого… Большинство осведомленных лиц склонно считать, что не существует непосредственной угрозы вторжения Красной Армии из России в Западную Европу или в Азию для ведения агрессивной войны». Это признание было сделано в книге «Война или мир», вышедшей в условиях, когда Европа была уже расколота, были созданы НАТО и вся военно-политическая структура, ставившая западноевропейские страны в зависимость от США. Теперь Даллес мог позволить себе пооткровенничать, хотя такие откровения прямо подтверждали лживость мифа о «красной угрозе».
Но кампания о «советской угрозе» продолжалась, меняя направления в зависимости от потребностей тех, кто ее раскручивал. «Советские дивизии, изготовившиеся к прыжку на Запад», присутствуют в этой кампании постоянно, выходя на первый план и «увеличиваясь в размере», когда США особенно настойчиво требуют от своих союзников увеличения расходов на обычные вооружения. Так было, в частности, в 1951 году, когда Вашингтон готовил лиссабонскую сессию Совета НАТО, принявшую в 1952 году программу резкого увеличения числа боеспособных дивизий НАТО, и пытался настоять на ее полномасштабном претворении в жизнь. Так было во второй половине 70-х годов, когда готовилась и была принята в 1978 году долгосрочная программа перевооружения сил общего назначения НАТО. Так происходит сейчас, когда Пентагон и его агенты в натовских штабах пытаются навязать Западной Европе закупку обычных вооружений нового поколения с особо мощным поражающим эффектом.
Когда же в планах закупок вооружений Пентагона на первом месте стояли другие типы оружия, «советские дивизии» отходили на второй план, становились фоном. На первый же выдвигались «арсеналы советских бомбардировщиков», как это было, например, во время мнимого американского «отставания по бомбардировщикам» середины 50-х годов, когда надо было оправдать массовое строительство США стратегических бомбардировщиков В-52. То же самое случилось во время «разрыва в ракетах» конца 50-х — начала 60-х годов. Появились планы развертывания «евростратегических» ракет, и «советская военная угроза» выступила в речах государственных деятелей и пропагандистов Запада в обличии ракет СС-20.
Стрелка барометра кампании о «советской военной угрозе» стала безошибочным индикатором намерений Вашингтона в военной области: она неизменно сдвигалась туда, куда собирался идти американский военно-промышленный комплекс и куда он собирался увлечь союзников США. С советскими же оборонительными усилиями показания этого барометра вовсе не соотносились. Но как бы ни колебалась стрелка, опа всегда оставалась в секторе «буря», постоянно служила разжиганию недоверия, вражды, подготовке к войне.
В 40-е же годы эта кампания направлена на раскол Европы, на подрыв чувства общности европейских народов, достигнутого в процессе совместной борьбы с фашизмом, на еще большее запугивание правящих кругов западноевропейских стран «красной опасностью» — возможностью солидарности левых сил в Западной Европе с Советским Союзом. Реакционеры из Америки, равно как и из Западной Европы, пытались ошельмовать, поставить вне закона все левые силы, и в первую очередь коммунистов. Особенно усердствовал в этой кампании все тот же Черчилль.
В своих провокационных заявлениях он прямо призывал к «охоте на ведьм». «Коммунистическая доктрина и пропаганда, — заявлял он, например, в мае 1949 года, требуя от британского парламента поддержки подписанного правительством месяцем раньше Североатлантического пакта, — которые претендуют на последователей в столь многих странах, делают этих последователей… врагами земли, на которой они родились». И это о членах партий, понесших наибольшие жертвы в борьбе за свободу своих стран от фашизма. Вспомним: во Франции коммунистическая партия называлась «партией расстрелянных».
В самой Америке истерия вокруг «советской» или «красной» угрозы породила позор маккартизма. Сейчас в Соединенных Штатах пытаются представить маккартизм как явление случайное, а самого сенатора Джозефа Маккарти как фанатика-одиночку. Но маккартизм не только был закономерным явлением душной антикоммунистической атмосферы конца 40-х годов, но являлся воплощением в жизнь директивных указаний администрации. В меморандуме Совета национальной безопасности № 7, подписанном президентом Трумэном 30 марта 1948 года, среди первоочередных целей американской политики значилась «немедленная разработка и осуществление решительной и скоординированной программы (в случае необходимости — с использованием законодательных мер) по подавлению коммунистической угрозы в США для защиты США от разлагающих и опасных подрывных происков коммунизма». Именно под этим флагом и проходила кампания с главной целью — запугать американских либералов. От того испуга некоторые из них не оправились до сих пор.
В Западной Европе Вашингтон и его классовые союзники под прикрытием кампании о «советской угрозе» пытались оттеснить коммунистов от власти, расколоть левые силы. В ход шла не только клевета, но и кредиты с условием вывода коммунистов из правительства, как во Франции; действия через Ватикан, как в Италии; использование продажных американских профбоссов, чтобы не допустить усиления левых профсоюзов в Европе, ослабить единство профсоюзного движения.
Антикоммунизм и антисоветизм стратегии Вашингтона для Европы слились воедино в «доктрине Трумэна», провозглашенной президентом США 12 марта 1947 года. Американское руководство перешло к планомерной долгосрочной стратегии раскола Европы, захвата контроля над ее несоциалистической частью, объявления для нее новой «доктрины Монро».
Полутора месяцами раньше Трумэн получил послание от британского премьера-лейбориста Эттли, который сообщал, что Великобритания уходит из Греции, и просил США заместить ее в этой стране.
Вашингтон ухватился за представившуюся возможность, хотя еще недавно его официальные представители, реагируя на возмущение общественности США карательными операциями британских войск — «новым колониализмом Англии», критиковали действия Лондона. Трумэн объявил о предоставлении Греции займа в 400 млн. долларов, по большей части на военные цели, и об отправке туда американских советников.
Речь шла не только о том, чтобы дать показательный бой коммунизму, запугать прогрессивные силы в других странах. «Доктрина Трумэна» в ее применении в Греции и Турции являла собой в миниатюре картину того, во что Вашингтон хотел превратить всю Западную Европу. Во-первых, в предмостное укрепление для борьбы против СССР и стран социализма и, во-вторых, в рынок для приложения американского капитала. «Мы выбрали Турцию и Грецию, — писал 1 апреля 1947 года в газете «Нью-Йорк геральд трибюн» известный американский обозреватель Липпман, — не потому, что они особенно нуждаются в помощи, и не потому, что они являются блестящими образцами демократии, а потому, что они представляют собой стратегические ворота, ведущие в Черное море, к сердцу Советского Союза». Еще быстрее понял другой, экономический смысл «доктрины Трумэна» деловой мир. Уже через неделю после ее провозглашения «Бизнес уик», наиболее популярный в нем журнал, писал: «Ныне частный предприниматель вряд ли может рисковать и строить в Греции предприятия. Но как только американское правительство возьмет на себя ответственность по установлению и поддержанию порядка в регионе, за ним неизбежно последует частный бизнес — сначала для обслуживания военного персонала и гражданских лиц, которые будут заниматься распределением поступающих займов; затем, когда порядок будет восстановлен, для того, чтобы найти новые рынки среди местного населения… В любой стране, в которой будут размещены американские специалисты, индустриализация пойдет скорее всего по американскому пути».
