Увы! — удаление образованного российского общества от этой основы началось не сегодня и даже не вчера. Еще в начале прошлого века Преподобный Серафим Саровский говорил Н. А. Мотовилову: «…мы удалились от простора первоначального христианского ведения и под предлогом просвещения зашли в такую тьму неведения, что нам уже неудобопостижимо то, о чем древние ясно разумели».
Давным-давно, еще в двадцатых годах, Митрополиту Антонию (Храповицкому), Первоиерарху Русской Зарубежной Церкви, был задан вопрос:
— Правда ли, что большевистская власть — антихристова?
— Много чести, — отвечал Митрополит, — просто разбойники…
Маститый архиерей был, конечно, прав. Враги всякой мистики, неистовые богоборцы, убийцы и грабители — большевики не могут быть непосредственно отождествляемы с тем «льстецом» и «беззаконником», о котором говорит нам Священное Писание. Однако же и Ленин, и Сталин в качестве кумиров толпы и «спасителей человечества» бесспорно являлись своего рода предтечами самого антихриста.
Мало того, большевистская партия была не только преступной организацией, но и страшной, сатанинской пародией на Христианскую Церковь со своими съездами-соборами, со своими казнимыми еретиками-отступниками, со своими «мучениками за веру», даже со своими лжемощами на Красной Площади.
Насаждая свою чудовищную бездуховную религию, коммунисты видели в христианстве своего главного врага, а потому с невиданной жестокостью расправлялись с духовенством и монашеством, сносили храмы и монастыри, жгли иконы и книги… Но опыт показывает, что ломать, разрушать гораздо легче, чем созидать, а потому богоборцы не столько преуспели в насаждении своей веры в «светлые идеалы коммунизма», сколько в том, что лишили народ исторической памяти, разорвали все естественные связи — духовные, культурные, национальные…
В результате нынешняя Россия представляет собою некую пустыню, или даже не пустыню, а поле, где можно насаждать все что угодно — хоть западный протестантизм, хоть самые диковинные секты, хоть язычество и астрологию, хоть прямой сатанизм, а там, глядишь, и «всемирную религию» грядущего антихриста. Наглядными признаками того опустошения, которое большевики произвели в России, является неимоверный рост преступности, наркомании, проституции… Бьют тревогу криминалисты, педагоги, медики, и все сетуют на падение морали. Вот об этом я и хочу сказать несколько слов.
Мораль, существующая (или лучше сказать — разрушающаяся, исчезающая) в современном мире, — библейская, христианская. Она основана на десяти заповедях, данных Богом Моисею, и на учении Господа Иисуса Христа. Некоторое время тому назад знаменитый советский поэт Евгений Евтушенко провозгласил, что основой морали является культура. Утверждение это по меньшей мере наивно. Опровергается оно весьма просто: достаточно взглянуть на жизнь бесхитростных, «некультурных» крестьян и на нравы деятелей самой культуры. В особенности на так называемых «жрецов святого искусства» с их разводами, развратом, алкоголизмом, самоубийствами… Истинной основой морали может быть только религия. (Или в некоторых случаях идеология, которая для каких-то людей религию совершенно заменяет. Все слышали, например, о «кристально честных коммунистах».)
В доказательство — самый простой пример. Как объяснить маленькому ребенку, что воровать нельзя?..
Он на это может возразить: а я возьму у богатого, который пропажи не заметит… Или я возьму у государства… Отчего это — плохо?
По существу говоря, на это можно возразить только так: воровать грех, это запрещено Самим Богом. Бог знает все, и, если ты даже тщательно скроешь свой поступок, Он все равно накажет тебя.
Предвижу возражение: уместно ли запугивать детей карами Божиими? Неужели нужно, чтобы они росли в страхе?
На это отвечу: я нарочно довел проблему до самого примитивного уровня. На деле процесс воспитания ребенка в христианской семье гораздо сложнее. Ему прививают не столько страх перед Богом, сколько любовь к Нему и благоговение. В конце концов, страх истинного христианина перед Богом «страх Божий» — не столько боязнь наказания, сколько боязнь богооставленности, боязнь из-за греховности утратить живую связь со своим Творцом и Спасителем.
Но и в том примитивном варианте, с которого я начал, есть бесспорное преимущество перед нынешними, так сказать, безрелигиозными доводами о том, почему нельзя воровать. Ребенку говорят: это войдет у тебя в привычку, и ты попадешь в тюрьму.
А вот еще один пример. Как с точки зрения безрелигиозной морали ответить на такой вопрос: почему нельзя изменить жене, если ни она, ни муж той женщины, с которой изменяешь, ничего об этом не узнают? Отчего это плохо?
Моим возможным оппонентам я предлагаю задуматься вот над чем: по какой причине в средневековье, в столь проклинаемое либералами время, при господстве христианской морали почти не было ни разводов, ни проституции, ни абортов, ни беременных девочек-школьниц, ни бесстыдно хвастливых гомосексуалистов, ни прочих подобного рода обыденностей нашего «просвещенного времени»?
При этом христианство в свое время предложило миру мораль непревзойденную, совершеннейшую. Это всегда признавали даже более или менее добросовестные критики нашего учения. Евангелие запрещает нам (разумеется, речь идет об идеальных случаях) не только дурные поступки, но и злые мысли, и нечистые душевные движения.
Много лет тому назад, когда я впервые познакомился с книгой священника Александра Ельчанинова (он скончался в Париже в 1934 году), мне в особенности понравилась такая его мысль:
«Относительно религиозности Толстого и Руссо дело обстоит так. Религия дело сложное. Вино, например, состоит из воды, спирта, ароматических и красящих веществ и т. д. Так и религия — в ней есть спирт догматов, ароматические вещества культа и обрядов и нравственные правила — вода. Вот Толстой и Руссо одну эту воду и видели».
По моему глубокому убеждению, одна из главнейших причин трагического положения, в котором оказалось наше общество, да и весь современный мир, именно в том и заключается, что люди в подавляющем большинстве своем вполне уподобились Руссо и Толстому, по существу отвергли религию, а теперь тщатся хоть как-нибудь сохранить нравственность.
Если развивать удачную метафору о. А. Ельчанинова, можно сказать, что человечество пытается удержать в руках эту самую «воду» — нравственные правила, но жидкость есть жидкость, она льется, бежит между пальцами… Чтобы хранить ее, потребен подобающий сосуд, каковым во времена прошедшие была Христианская Церковь.
А теперь мы читаем в газетах, как нечто совершенно обыденное, мрачные прогнозы статистиков: в наступающем году столько-то сотен тысяч девочек-подростков сделаются беременными, столько-то миллионов матерей убьют своих детей во чреве, столько-то миллионов жителей планеты заразятся СПИДом… И не надо быть пророком, чтобы со всей определенностью предсказать: с исчезновением в обществе последних остатков христианской морали эти миллионы будут приумножаться и притом в прогрессии геометрической.
Я иногда вспоминаю мое детство и отрочество — конец войны и самые первые послевоенные годы. Вспоминается безобразный пятиэтажный дом на Большой Ордынке, окруженный многими пристройками. И все это было разделено на комнатушки и битком набито полуголодными жильцами. Там были семьи без отцов — все взрослые мужчины перебиты на войне или они еще в армии…
В те далекие годы и представить себе было невозможно, чтобы какая-нибудь девушка или незамужняя женщина вдруг родила ребенка. Если и случался грех, то из боязни всеобщего осуждения часто шли на еще худшее с точки зрения христианства преступление — подпольный аборт. Надо сказать, что тогда убийство детей во чреве было законом запрещено, и те, кто этим занимался, зачастую попадали в тюрьму…
А еще в моей памяти всплывает 1968 год. Тогда я, постоянный житель столицы, впервые приехал в маленький городок на Владимирской земле, на Клязьме.
Там были травяные улицы, палисадники, деревянные дома. Там с русским размахом «игрались свадьбы», после пиршественного стола гости непременно выходили на улицу, и перед домом начинались пляски с пением частушек.
Так вот в 1968 году, я это хорошо помню, подвыпившие мужчины позволяли себе выкрикивать частушки с матерными словами, а их партнерши женщины пели только пристойные четверостишия… Но — увы! — не прошло и двух-трех лет, в начале семидесятых на тех же самых травяных улицах, на таких же хмельных свадьбах женщины уже ничем не отличались от мужчин и вовсю горланили любую похабщину…
Так на моей памяти исчезали в народе остатки христианской морали. Нагляднее же всего это исчезновение проявляется в том, что почти перевелись нормальные, то есть многодетные, семьи. Я уже не говорю о том, с какой скоростью распадается большая часть регистрируемых теперь браков. Гораздо страшнее тенденция вовсе их не заключать.
