Профессиональные историки вытесняются с главного поля, их заменяют социологические опросы, анализы и так называемые «культурные исследования». Это любительство, говорит профессор МакМиллан. Например, концепции африканской истории, созданные в современной методологии «культурных исследований», имеют такое же отношение к реальной истории африканских народов, как роман «Код да Винчи» к католической теологии.
Маргарет МакМиллан пишет об одном проекте, долженствующем как будто бы в описании истории выйти за рамки нынешних и бывших конфликтов: это европейский проект совместной франко-германской истории. Как я понял, осуществляется это дело туго. Вообще такие истории писать — всё равно что заменять живые языки изучением эсперанто. «Нации создаются железом и кровью», — говорил Бисмарк. Увы, это так. В наше уже время, с десяток лет назад, вдруг разглядели, что история кончилась и что пойдет отныне до скончания времен гладкое разворачивание либерально-демократического процесса во всемирном масштабе. Этот оптимизм скончался в один день — именно 11 сентября 2001 года.
Маргарет МакМиллан — историк-ученый, а не популяризатор и не какой-нибудь астролог, каких много сейчас развелось, особенно в России. А ученый может только и должен быть позитивистом — то есть ориентироваться на факты, а не на благие пожелания или идеологические мифы. При такой установке историю не исказишь, но и поучения из нее особенного не извлечешь. Впрочем, одно поучение возможно. Маргарет МакМиллан пишет об этом так:
Диктор: «Конечная ценность исторического знания — не в предвидении будущего или даже не в объясняющей силе, а в том, что оно учит скромности, пониманию ограниченности нашей способности ясно видеть прошлое или оценивать собственное настоящее. Если изучение истории не дает ничего более, чем научению такой скромности, скептицизму или лучшему самоосознанию, — тогда изучение ее полезно».
Борис Парамонов: Или, как говорил Якоб Бурхгардт: мы учим историю не для того, чтобы завтра поступить умней, а чтобы быть мудрым всегда.
Хочется в заключение взглянуть на нынешнюю русскую возню с историей в методологии оксфордского профессора. Тут предстают эвристичными приведенные Маргарет МакМиллан слова Черчилля о Балканах, но с обратным знаком: у Советского Союза слишком мало истории, а вернее, только один момент этой истории вызывает чувства скорее позитивные — война с Гитлером. Но и тут можно увидеть другую сторону дела. Как сказал британский историк Джон Кэрри:
Диктор: «Один из самых поучительных уроков истории — убеждаться, сколь неправильными или даже позорными были времена или события, в свое историческое время понимавшиеся как великие».
Радио Свобода © 2013 RFE/RL, Inc. | Все права защищены.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/1793487.html
Пилюля для Холдена Колфилда
Борис Парамонов: Мой американский внук, как все американские тинэйджеры, гораздо больше уделяет внимания компьютеру и прочим изобретениям, вроде «Ай-под», чем чтению. Но парнишка он отнюдь не примитивный, и я не потерял надежды кое-что подсунуть ему для прочтения. Сейчас ему четырнадцать лет, и я подумывал, не рекомендовать ли ему Сэлинджера, знаменитый его роман «Над пропастью во ржи». И пока я размышлял об этом, в «Нью-Йорк Таймс» от 21 июня появилась статья «Приободрись, Холден!». Автор, Дженнифер Шуслер, пишет:
Диктор: ««Над пропастью во ржи», опубликованная в 1951 году, всё еще входит в число книг, обязательных для прочтения в школе и любимых учителями, которые читали и перечитывали ее в своей юности. Проблема, однако, в нынешних школьниках. Учителя говорят, что юные читатели отнюдь не восторгаются героем книги Холденом Колфилдом, как восторгались им в свое время они сами. То, что казалось когда-то бесстрашным высказыванием истины, нынче воспринимается по-другому: сегодняшние школьники называют Холдена чокнутым, инфантильным нытиком».
Борис Парамонов: То есть герой Сэлинджера перестал быть актуальным, жизненно убедительным типом американского подростка, и с этим уже соглашаются и сами учителя, наблюдающие сегодняшних школьников.
Резюме характера Холдена Колфилда можно дать словами Маяковского: «Я боюсь этих слов тыщи, / как мальчишкой боишься фальши». Можно и дальше пойти по дороге литературных реминисценций и найти более уместные соотнесения. Тогда Холден окажется отдаленным потомком героев старой классики, устами и мыслями которых авторы выражали сатирическое неприятие действительности. Можно вспомнить Вольтера — «Простодушный», даже «Персидские письма» Монтескье, а больше всего Льва Толстого, у которого доведен до совершенства этот прием, позднее названный остранением. Предстоящая автору реальность описывается не с лицевой ее стороны, а как бы с подкладки: берется не знаковая, то есть культурно значимая, сторона чего-либо, а ее механизм. Так Наташа Ростова в театре воспринимает не смысл спектакля, а его чисто физические компоненты, например обтянутые ляжки танцоров. Еще более знаменитый случай — описание богослужения в романе «Воскресение»: литургия лишается ее символического значения и подается как набор жестов священника и грубо материальное описание предметных реалий богослужения.
Общий смысл таких приемов — дать социально-культурное бытие взглядом человека, этому бытию чуждого, вроде дикаря у Вольтера или персиянина у Монтескье. Взятая этим свежим, неискушенным взглядом, описываемая жизнь предстает искусственной, фальшивой, условной. Попросту говоря, устами младенца глаголет истина. Холден Колфилд и есть такой младенец, видящий фальшь окружающей его жизни.
Своеобразие Сэлинджера, однако, в том, что его герой — совсем не дикарь, а существо утонченное, его критика идет не снизу, а сверху. Мы ощущаем, что его словами говорит умный, опытный, искушенный автор. Вот один пример: Холден говорит о своей ненависти к голливудскому кино:
Диктор: «Наконец рождественская пантомима окончилась, и запустили этот треклятый фильм. Он был до того гнусный, что я глаз не мог отвести. Про одного англичанина, Алека, не помню, как дальше. Он был на войне и в госпитале потерял память. Выходит из госпиталя с палочкой, хромает по всему городу, по Лондону, и не знает, где он. На самом деле он герцог, но этого не помнит. Потом встречается с такой некрасивой, простой, честной девушкой, когда она лезет в автобус. (…) Я бы рассказал вам, как было дальше, но боюсь, что меня стошнит. (…) В общем, могу посоветовать одно: если не хотите, чтоб вас стошнило прямо на соседей, не ходите на этот фильм».
Борис Парамонов: Тут необходимо вспомнить, что сам Сэлинджер Голливуд ненавидит и не хочет иметь с ним дела, несмотря на самые лестные предложения. Дело в том, что однажды он согласился на экранизацию его рассказа, в русском переводе озаглавленного «Тяпа-растяпа». Я видел этот фильм: на рассказ Сэлинджера наслоена другая история, вернее, из одной его фразы извлечена подробная сюжетная линия; получилось черт знает что.
А что касается описанного в романе фильма, это похоже на фильм «Нечаянное счастье» (так можно перевести название «Random Harvest») — начала сороковых годов фильм, сделанный в манере, выработанной в Голливуде в конце тридцатых — этой, как считается, золотой эрой американского кино. И как бы к такой квалификации не относиться, но нынешние типовые фильмы кажутся по сравнению с теми мусором.
Но вот, оказывается, к такому мусору и привыкли нынешние подростки. Дженнифер Шуслер в упомянутой статье пишет:
Диктор: «Может быть, сегодня Холден не чувствовал бы себя таким одиноким. Он — персонаж той эпохи, когда не было еще громадной индустрии развлечений, рассчитанных именно на подростков. В наши дни взрослые могут жаловаться на грубые фильмы и дурацкие сексуальные комедии, демонстрируемые подросткам в кинотеатрах, но в прежние времена у них вообще не было ничего, им приходилось выбирать между тем, что смотрят взрослые, и сугубо детскими развлечениями».
Борис Парамонов: Прямо скажем, аргумент сомнительный. Суть в том, что Холден Колфилд как раз такой подросток, который болезненно реагирует на всякую дешевку, для кого бы она ни делалась. Получается, что в прежние времена, до этой подростковой индустрии, тинэйджеры могли в смысле выбора обратиться, например, к книгам, хотя бы и для взрослых. По себе знаю, что чтение серьезной литературы подростку помешать не может. «Анна Каренина» или «Госпожа Бовари» не испортят, а вот такие секскомедии, рассчитанные именно на подростков, как «Яблочный пирог», культурности не прибавят.
В статье Дженнифер Шуслер есть еще одно замечательное место. Она приводит высказывание телевизионного продюсера, сказавшего:
