Терека уже перебинтовали, вкололи обезболивающее. Подхожу:
— Ты как?
Он вдруг расплывается в улыбке:
— Нормально. Болит.
Захорошело от промедола. Хлопаю его по руке:
— А вина мы с тобой так и не попили. Извини, что так вышло.
— Все в порядке. Нормально. В Москве попьем…
***
На перекрестке уже тихо. Бой закончился. Ни одного движения. Танки молчат. Саушки тоже молчат. Поселок словно вымер. Кто там? Наши? Грузины?
— Надо назад, Тоха, ничего не поделаешь.
— Поехали, — соглашается он легко. Молодец парень.
По дороге подбираем Юру Котенка из «Красной звезды». Он заметно нервничает.
— Аркаша, мы с тобой сейчас сами в задницу едем…
— Знаю. Давай так. Мотолыгу оставляем здесь, идем пешком. Если чисто, зовем. Понял, Тоха?
Из села что-то движется. Что-то гусеничное. Всматриваемся. Гусеничное пылит прямо на нас. Из всего оружия на броне только две «Мухи».
— Юра, я дитя света, я не могу больше брать в руки оружие…
— Верующий, что ль?
— Нет. Журналист.
Юра смотрит непонимающе:
— Давай сюда. Я сделаю. Как она работает?
Как работает?.. Гусеничное уже недалеко. Грузинские казармы оно проехало, и оттуда по нему не стреляли. Интересно, из САУ можно подбить танк?
— Так как «Муха» работает?
— «Муха»? А, «Муха»! В общем, вытаскиваешь чеку, поднимаешь планку, если взводится — взводишь, если нет — так бьешь. Главное, направление стрельбы не перепутай, вот здесь стрелочка. Всё, к машине! Тоха, первым делом будут жечь мотолыгу. Смотри, чтоб тебя не задело. Отбегай метров на двадцать и залегай.
Отбежать не успеваем. Из пыли показывается бэха с пехотой на броне. Наши — по чумазым рожам видно. Останавливаются. Какой-то офицер.
— Что там, мужики?
— Короче, село так и не взяли. Вы туда? Передайте своим, что минут через десять начнет работать артиллерия, — я к саушкам, корректировать буду.
Батальон уже выходит. С собой ведут двух каких-то помятых мужиков. Пленные. Грузинские резервисты. У одного от удара прикладом над глазом вспухла огромная гематома.
Село, оказывается, называется Земо-Никози. Там еще осталась пехота и корреспонденты — Орхан Джемаль из «Русского Newsweek» и съемочная группа РЕН ТВ во главе с Андреем Кузьминовым. Чуть позже выходят и они. Дают расклад — в Земо-Никози заскочили дуриком, задачи чистить грузинские села, оказывается, никто и не ставил. Шли сразу в Гори. Заблудились просто. Потому и вошли походной колонной. В середине села колонну разрезали надвое — противотанковыми ракетами сожгли два танка, БМП и «Урал». Головная часть осталась в селе, еще часть ушла по другой улице и тоже осталась там. «Восток» дошел до танков, но дальше продвинуться не смог. За танками сидел грузинский корректировщик. Когда его убили, огонь сразу прекратился.
Итог боя: девять убитых и восемь раненых. Двое чеченцев — Терек и Ибрагим, оба в ноги, и шестеро солдат.
Два завернутых в плащ-палатки трупа вывозят на броне.
Над казармами по-прежнему развевается грузинский флаг. Его что, сразу видно не было?
***
Пленных кладут лицом вниз и связывают руки. Подхожу.
— Ребят, что с ними делать будете?
— В «КамАЗ» грузить будэм! Груз-200 делать будэм!
Черт… Только этого не хватало. Иду к Ямадаеву.
— Сулим, прошу тебя, не режь их…
Ямадаев в полном обалдении:
— Ты что, с ума сошел? Кто их резать собирается? — видно, что он ошарашен моей просьбой.
Возвращаюсь к пленным. Те смотрят, как затравленные собаки:
— Что, умирать будем?
— Нет.
— Что, поживем еще?
— Да. Поживете.
Пленные — обычные крестьяне. Одного взяли около убитого корректировщика — вроде как охранник, но вояка из него никакой, сразу видно. Второй вообще шел по селу в хламину пьяный с гранатой в руках и орал, что Саакашвили дурак. Осетины пытаются попинать их, но чеченцы мягко отводят в сторону — не надо. Дают им еду, сигареты, воду. Сдавать грузин собираются кому угодно, только не осетинам — пристрелят сразу.
Пропаганда насчет того, что русские мародерничают, а чеченцы режут головы всем подряд, — такое же вранье, но уже с другой стороны. Российская армия по отношению к мирным жителям ведет себя крайне корректно. Орхан рассказывает, что в селе, когда их совсем уж прижали, рассыпались по подвалам. В подвалах банки с компотом. Вскрыли одну. На ее место чеченец положил сто рублей: «Чтоб ни одна сволочь не сказала, что я мародер».
Отношение к пленным — точно такое же, как в самом начале первой Чечни. Ненависти еще нет. И надо заканчивать всю эту бодягу, пока она не пошла.
***
Канал — мутная грязная вода с медленным течением. Полное опустошение. Все тело ломит, в руках дрожь, ноги налиты свинцом. Сидеть бы вот так и сидеть. Так всегда после боя.
Кровь на ладонях уже засохла, и я отрываю ее длинными полосами.
Подходит медик с бинтами, показывает на ногу. Штанина в крови. Правая. Это уж как водится. Не было еще случая, чтобы я куда-нибудь не съездил и не заработал в нее дырку. Рассматриваю. Нет, все же не ранило, лишь кожу содрало. Это не моя кровь.
Кузьминов говорит всем достать из мобильников батарейки и сим-карты. В селе у его оператора выключенный телефон включился сам собой, из него стала слышна грузинская речь и по этому месту тут же начала бить артиллерия. Называется такая штука инициатор. Запеленговать уже работающий телефон и навести по координатам — плевое дело.
— Да ну, глупости все это, — зачем-то говорю я.
— Не глупости, — возражает один из чеченцев. — На Пауке так же было.
— Вон водокачка, видишь? Зачем пеленговать, если можно наблюдателя наверх посадить, и мы как на ладони? Хотели бы, давно бы уже всех накрыли.
— Слушай, братан, тебя там не было, — начинает Кузьминов. — Ты там под огнем с нами не ползал…
— Был он, — перебивает вдруг Руслан. — Был. Он нам очень помог.
Смотрю на Руслана. Хм. Молодец. Я его с вином подставил, а он вписался. Спасибо.
— Извини, что так с вином вышло, — хлопаю его по плечу.
— Нормально все, — повторяет он фразу Терека. — Потом попьем.
***
Ночь проводим в поле. Я заснуть не могу. Штурмовики постоянно бомбят что-то в Грузии. Видимо, Гори. Вспышки разрывов освещают небо сериями мощных всполохов, но звук не доходит, далековато. Представляю, что чувствуют там сейчас дети. Представляю, что они чувствовали в Цхинвале.
Слева, со стороны Цхинвала, идет колонна. Кто-то говорит, что это 71-й полк. В штабе о нас все-таки знают. Выслали подкрепление.
А справа, со стороны Грузии, в Земо-Никози стягиваются танки. Судя по звуку — дивизия. Гул не прекращается уже часа четыре. Что ж здесь завтра-то будет? Курская Дуга?
С танков по пролетающим «сушкам» бьют из зенитного пулемета. Сдуру, не иначе. Самолетов вообще не видно, они проходят на большой высоте.
В самом селе раза три-четыре вспыхивают то ли краткосрочные перестрелки, то ли просто стороны обрабатывают огнем пространство. Рядом с перекрестком загорается дом. В нем рвутся боеприпасы.
Со стороны резервистов пока все спокойно, но я чувствую себя крайне неуютно в своем «КамАЗе». На лавочке, в двух метрах над землей, за досочками, — ловушка для осколков. Да к тому же мы первые с этой стороны. Чуть позади артиллеристы, чуть впереди танки, а перед нами — никого. Пехота, похоже, даже охранения не выставила.
***
В «КамАЗ» залезает еще один парень. Чеченец перебирает вещмешки, пытается найти свой. И вдруг начинает говорить.
— Я у Сулима командиром взвода был. У меня в подчинении находилось пятьдесят четыре человека. Когда начались все эти терки с Кадыровым, пятьдесят один тут же перешел к нему. Я остался с тремя. Мне предлагали новую «десятку» и сто тысяч, чтобы тоже перешел. Отказался. Тогда они взяли мою жену. Потом взяли и меня. Завели во дворик. Там на столе уже инструменты разложены. Наручники, дубинки. Палка такая, с набитыми в нее гвоздями. Требовали сказать, куда я отвез Сулиму трупы. Я про трупы ничего не знаю. Тогда, говорят, мы тебе сейчас эту палку в зад засунем. Засовывайте, не знаю я ничего ни про какие трупы. Приковали наручниками, били битой по почкам. Потом отпустили, дали сутки, чтобы я пришел и показал место. Мне удалось освободить жену — у нее дядя в ОМОНе работает. Отвез ее в Дагестан, спрятал. Сам теперь живу на базе в Гудермесе, за ворота не выхожу. Я детдомовец, у меня тейпа нету. Но они адрес жены все равно вычислили. Заставили ее написать отказ от дачи показаний. Я тоже написал. Вот так вот…
