Тут президент затронул достаточно болезненный для него сюжет, связанный с тем, что пресса очень уж фокусировала внимание на рюмочной стороне его жизни.
— Я думаю, что ваши друзья-журналисты нас правильно поймут.
Потом слово дали мне. Большой оригинальностью мое выступление не отличалось.
Уже несколько недель я не ходил на службу. Формально я стажировался в Министерстве иностранных дел. Но я чувствовал себя чужим в этом помпезном, сталинской архитектуры здании. Встретили меня там внешне радушно, но я кожей ощущал некий холодок и настороженность. Это было естественно. В МИДе всегда с неприязнью относились к пришельцам со стороны, и для этого у карьерных дипломатов было достаточно оснований. В течение многих десятилетий в МИД «приписывали» в качестве послов чины высшей партийной номенклатуры. И было далеко не редкостью, когда какой-нибудь бывший завотделом сельского хозяйства из ЦК КПСС вдруг становился, оставляя за спиной карьерных дипломатов, «крупным специалистом» в международных делах. Это раздражало. В моем приходе из президентских структур на высокую дипломатическую должность видели опасное возобновление былой практики.
Была, видимо, и еще одна причина. Несколько натянутые отношения с тогдашним министром иностранных дел А. Козыревым. Поначалу мы были в хороших отношениях, и формально они сохранились до конца. Мы многократно виделись и беседовали в заграничных поездках. Нас внутренне связывало то, что мы оба принадлежали к демократическому лагерю. Трещина наметилась, когда, будучи пресс-секретарем президента, я занял довольно жесткую позицию по поводу расширения НАТО на Восток, не скрывал этой позиции и несколько раз выступал в прессе. Сам А. Козырев смотрел на это очень «косо». Но по нюансам отношений, по доброжелательности других мидовских работников, в том числе заместителей министра, я чувствовал, что моя позиция вызывает скорее уважение. Видимо, в МИДе многие понимали ущербность практиковавшейся при А. Козыреве «дипломатии улыбок». Доброе отношение МИДа мне очень помогло при короткой работе послом в Ватикане. Но наши личные отношения с А. Козыревым серьезно пострадали, и перед моим отъездом в Ватикан Андрей Владимирович даже не встретился со мной, что противоречит протокольной практике. Насколько мне известно, он «намекнул» и на нежелательность присутствия руководства МИДа на презентации моей книги «Дни лукавы», которая проходила за несколько дней до отъезда в Ватикан. Намек министра был понят, и на презентацию не пришел ни один из приглашенных. Присутствовавшие на презентации многочисленные журналисты много иронизировали по этому поводу. Все это оставляло не лучшее впечатление о системе отношений, которую создал в МИДе демократ А. Козырев. Но должен признаться, что именно после того, как у меня обострились отношения с Андреем Владимировичем, многие, в том числе и высокопоставленные работники МИДа, стали проявлять ко мне повышенную доброжелательность. Эта доброжелательность не исчезла, а скорее укрепилась и после того, как новый министр иностранных дел Е. М. Примаков вынужден был, по прямому указанию Ельцина, отозвать меня из Ватикана. Я благодарен им за это.
В этой связи, кстати, вспоминается еще одна любопытная деталь. В течение долгого времени у меня были добрые отношения с посольством США в Москве. Я хорошо знал бывшего американского посла Р. Страусса, бывал на всех приемах в его резиденции «Спассо-хаузе». Отличные отношения были с американскими журналистами, аккредитованными в Москве. Но, как только я заявил о своей более чем прохладной позиции в отношении расширения НАТО на Восток, все изменилось. Меня перестали замечать, а в американской прессе тотчас же появились негативные оценки моей работы и даже личные выпады. Вот вам и знаменитая независимость американской прессы. Кто-то в Госдепартаменте дернул за ниточку, и начались другие танцы.
Тем временем мой отъезд в Ватикан задерживался: мне, на удивление долго, не давали агреман, несмотря на заверения папского нунция (посла Ватикана в России) Джона Буковского в том, что это дело нескольких дней. Позднее мне дали понять, в чем причина задержки. Тот же самый человек, который делал на меня доносы в Кремле, накляузничал и в Ватикан, используя имевшиеся у него связи. Я был представлен как аморальный человек, имеющий склонность к «вакхическому» образу жизни. Для Ватикана, с его особой чувствительностью к моральным аспектам, это было немаловажно, и тогда соответствующие службы запросили через польского посла в Москве информацию о деталях моей семейной жизни. После того как были получены успокоительные сведения, агреман был выдан. Видимо, с учетом не совсем удобной ситуации, в которую был поставлен Ватикан, об этой новости мне сообщил папский нунций, и только через несколько дней я получил официальное извещение из МИДа.
Формальное превращение пресс-секретаря президента в дипломата завершилось в конце мая. Я хорошо запомнил дату — 27 мая. Вечером мне позвонил Юрий Батурин и сказал, что президент подписал два указа № 526 и № 528 — один о назначении меня представителем России в Ватикане, а другой о присвоении мне ранга Чрезвычайного и Полномочного Посла.
Этот день я хорошо запомнил еще и потому, что с утра был расстроен одним обстоятельством. На улице, узнав меня, со мной заговорил совершенно незнакомый человек. Стал говорить, как правильно я поступаю, что ухожу из Кремля.
— Вы просто спасли себя! Да-да, именно спасли, и здоровье, и, может быть, даже жизнь.
И он стал рассказывать мне, что хорошо знает Б. Н. Ельцина, поскольку работал с ним и в Свердловске, и в Московском горкоме КПСС.
— От него никто не уходит здоровым, — убеждал меня незнакомец. — У него такое свойство — вытянуть из человека все нервы и силы и потом выбросить на угольный двор, как перегоревший шлак. Если у вас есть друзья среди помощников, предупредите их.
Очевидно, это был один из яростных противников Ельцина. К сожалению, по ходу времени их становилось все больше и больше.
Дело, разумеется, не в том, что Б. Ельцин у кого-то вытягивал жизненную энергию, хотя, как говорят ученые, явления энергетического вампиризма существуют. Дело в том, что при тогдашней немногочисленности штата помощников президента на них ложилась огромная психологическая и физическая нагрузка. Работать приходилось по двенадцать часов, включая субботу. Я чувствовал по себе, что превращаюсь в раздражительного, мрачного типа, что в общем-то не свойственно мне по натуре. Моя дочь Даша, наблюдая мою «эволюцию», не раз говорила мне: «Папка, плохая у тебя работа, плохая!»
Говорят, чтобы сбросить психологическую усталость, полезно заниматься спортом. Когда я начал работать в Кремле, многие советовали мне начать играть в теннис, поскольку им увлекался президент, но я так и ни разу не взял в руки ракетку. Надо сказать, я совершенно неспортивный тип. Моим любимым спортом были и остаются длительные пешие прогулки. Так вот: в последние месяцы моей работы в Кремле мне все чаще приходилось сталкиваться на улице с неприятными ситуациями, когда озлобленные против Ельцина люди останавливали меня и высказывали все, что они думали о президенте. Несколько раз выяснение отношений чуть было не дошло до рукоприкладства. К 1995 году настроение людей на улице заметно изменилось. Тогда меня поздравляли с назначением. Теперь же я все чаще ощущал неприязнь к себе как к невольному «соучастнику режима». Иногда мне выказывали сочувствие как человеку, вынужденному играть несвойственную ему роль. Одна женщина, прежде бывшая, по ее словам, яростной «ельцинисткой», теперь, встретив меня возле церкви на улице Герцена, что напротив Большого зала Консерватории, убеждала меня: «Это ваш ангел-хранитель уводит вас из Кремля». Я часто вспоминаю эту фразу. Не забывая, впрочем, о другом: о том, что к Ельцину меня привела судьба. Так и вертится в голове эта формула — «привела меня судьба, а уводит мой ангел-хранитель».
Глава 2
ДОРОГА В КРЕМЛЬ. ПЕРВЫЕ ТРУДНОСТИ
В Кремль меня привел Михаил Полторанин. Ранее мы оба работали в агентстве печати «Новости» политическими обозревателями. В Москве в конце 80-х — начале 90-х годов была совершенно особая атмосфера политического и эмоционального подъема. Казалось, все дышало воздухом свободы. Как грибы после дождя росли политические клубы, объединения, газеты, зачатки партий. Процветала публицистика. Журналистские имена создавались на глазах. Я начал сотрудничать с журналом «Огонек». Главным редактором был один из «прорабов» перестройки и гласности Виталий Коротич. Огоньковские публикации сделали мое имя заметным в радикально-демократических кругах Москвы, среди столичной интеллигенции. «Блеск и нищета номенклатуры», «След от шляпы Ю. О.» (о Мартове и меньшевиках), «Колыбельная для крошки Цахеса» — одна из первых антиленинских публикаций, — вызывали гром и молнии идеологического отдела ЦК КПСС. Меня постоянно приглашали на демократические «тусовки», а когда подошло время выборов в Верховный Совет, сразу несколько крупных организаций предложили выдвинуть мою кандидатуру в депутаты. Но политическая деятельность меня тогда не интересовала, карьерных амбиций у меня никогда не было. Впрочем, политика постоянно настигала меня.
