И после поражения Германии пленные немецкие физики настаивали на том, что занимались в первую очередь атомной энергетикой. В мемуарах Лесли Гровса приведено заявление группы немецких физиков-ядерщиков, составленное 7 августа 1945 года, после атомной бомбардировки Хиросимы. В нем ясно и недвусмысленно говорится о том, что «урановая машина» была приоритетом работ: «В начале войны была образована группа из ученых, которые получили указания исследовать практические применения этого открытия. В конце 1941 года предварительные исследования показали, что атомную энергию можно использовать для получения пара и, следовательно, для приведения в движение различных машин. С другой стороны, учитывая технические возможности, доступные в Германии, в тот момент нельзя было создать атомную бомбу. Поэтому все последующие работы были направлены на создание атомного двигателя, для чего, кроме урана, появилась необходимость в тяжелой воде»[17].
Совершенно аналогичным образом представляли себе перспективы использования атомной энергии и советские физики. В. И. Вернадский, А. Е. Ферсман и В. Г. Хлопин 12 июля 1940 года отправили записку на имя заместителя председателя СНК СССР, председателя Совета химической и металлургической промышленности Н. А. Булганина, в которой говорили о технической возможности использования внутриатомной энергии: «Нетрудно увидеть, что если вопрос о техническом использовании внутриатомной энергии будет решен в положительном смысле, то это должно в корне изменить всю прикладную энергетику»[18].
Как видим, советские и немецкие физики мыслили в одном и том же направлении и практически синхронно. При этом в Советском Союзе мысль о ядерном оружии была первоначально оставлена. Заявка на использование урана в качестве взрывчатки была подана В. А. Масловым и В. С. Шпинелем 17 октября 1940 года. Однако в заключении НИХИ Наркомата обороны СССР от 29 января 1941 года, подписанном профессором А. Глуховским, заявка была отклонена[19].
Авторы заявки предлагали конструкцию бомбы, очень похожую на имплозивную схему плутониевого «Толстяка»: уран в заряде размещался в пирамидальных секциях, которые разделялись перегородками, содержащими вещества, поглощающие нейтроны. Эти перегородки уничтожались взрывом сильного взрывчатого вещества, возникали цепная реакция и ядерный взрыв. Любопытно то, что в заявке предполагалось применять бомбу против крупных городов: «Построение урановой бомбы, достаточной для разрушения таких городов, как Лондон или Берлин, очевидно, не явится проблемой»[20]. В заключении на эту заявку указывалось, что конструкция бомбы явно неудачная и весь блок урана не взорвется. Впрочем, в конце отмечалось, что данное заключение не направлено против научной работы по урановым взрывам.
На этом обсуждение военного применения урана не закончилось. Судя по документам, развернулась дискуссия, как лучше ее применить: в качестве источника энергии или в качестве взрывчатки. Тот же самый В. А. Маслов в феврале 1941 года написал письмо наркому оборону СССР Маршалу Советского Союза С. К. Тимошенко, в котором предложил рассмотреть оба варианта: «Так как при этом для получения колоссального количества энергии требуется совсем небольшое количество вещества, то и использование этого источника энергии, например на самолетах, сделало бы радиус их действия практически бесконечным. В равной мере это относится и к морским кораблям и танкам. По всей вероятности, вышеуказанная разновидность урана сможет быть применена и в качестве взрывчатого вещества неслыханной до сих пор силы, продукты которого к тому же будут являться сильнейшими и специфически действующими отравляющими веществами»[21].
Решающее слово в этой дискуссии оказалось за директором Радиевого института Академии наук СССР академиком В. Г. Хлопиным. Материалы прислали ему, и он 17 апреля 1941 года дал свое заключение по поводу этих идей. Хлопин высказался в целом против ядерного оружия: «Даже если бы и удалось осуществить цепную реакцию деления урана, то использование выделяющейся при этом энергии, весьма большой (на 1 кг превратившегося урана эквивалентно той энергии, которая может быть получена при сгорании 2,1·106 килограмма угля), целесообразнее было бы использовать для приведения в действие двигателей, например для самолетов или других целей, нежели взамен взрывчатых веществ»[22].
Таким образом, приоритеты были расставлены, и вплоть до августа 1945 года в СССР атомный проект развивался по пути освоения атомной энергии и построения реактора. Даже во время войны ядерное оружие вовсе не было абсолютным приоритетом в советском атомном проекте, на что указывает Распоряжение ГКО № 2872 сс от 11 февраля 1943 года, в котором руководителя спецлаборатории атомного ядра И. В. Курчатова обязали представить в ГКО к 5 июля 1943 года «доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива»[23].
Это очень многозначительный документ. В нем отдаются указания о передаче спецлаборатории атомного ядра 25 тонн мягкого железа, тонны стальных бесшовных труб, двух тонн красной меди и тонны красномедных труб, 30 кг нихрома, 5 кг серебряного припоя, 1 кг серебра и 1 г радиотория. После решения всех этих важнейших хозяйственных вопросов последним пунктом дается указание Курчатову сделать работы и представить доклад о том, можно ли создать урановую бомбу.
Идет война. Только что выиграна Сталинградская битва, первая крупная и успешная наступательная операция за войну. Враг еще очень силен и не сломлен, он готовится к тому, чтобы вернуть себе стратегическую инициативу. Назревает одна из крупнейших битв Великой Отечественной войны – Курская, которая произошла как раз в те дни, когда Курчатову было указано сдавать свой доклад. В этих условиях «сверхоружие» очень бы пригодилось. Но мы видим поразительную картину того, как тема о возможности создания ядерного оружия в распоряжении ГКО, то есть лично Сталина, поставлена после распределения железа, меди и никеля с серебром.
Если бы гонка за этим самым «сверхоружием» имела место в действительности и Советский Союз в ней участвовал, то Сталин требовал бы от физиков скорейшего создания бомбы, требовал бы от них ежедневных отчетов о проделанной работе, наподобие того, как отчитывались о выпуске танковые, авиационные и артиллерийские заводы. Было бы множество документов, в которых остались бы следы этой напряженной работы. Собственно, это и происходило в 1945–1949 годах, когда атомная бомба действительно создавалась.
Итак, это распоряжение ГКО наглядно показывает, что в СССР во время войны атомная бомба вовсе не считалась ни способом «завершить войну», ни даже первоочередной темой научно-конструкторских разработок для нужд армии и военного хозяйства. Имевшиеся на тот момент оценки мощности урановой бомбы в сочетании с характером войны, в которой сталкивались многомиллионные моторизованные армии на фронте протяженностью две с половиной тысячи километров, не обещали, что атомная бомба прекратит войну, да и вообще будет способна нанести хоть сколько-нибудь существенный урон противнику. Удачная фронтовая наступательная операция с «котлом» наносила урон противнику гораздо больший, чем могла тогда пообещать атомная бомба даже в самых радужных мечтах. А что до бомбардировки городов, то и в СССР, и в Германии предпочитали города не разрушать бомбами, а захватывать.
Страх, поражения и писатель-фантаст
Представление о том, что атомная бомба – это «сверхоружие», с очевидностью пошло из Великобритании и США. Это были две страны, чья атомная программа изначально пошла по пути создания именно ядерного оружия. Но почему?
Интересно то, что в многочисленных публикациях описание принятия политического решения о разработке именно ядерного оружия в США и Великобритании явно подгоняется под заранее известный ответ. Мол, атомная бомба была «сверхоружием», лидеры этих стран первыми оценили эти перспективы, вложили в реализацию атомного проекта огромные средства и получили на выходе профит.
Однако приведенные выше данные вполне определенно говорят, что в 1940–1941 годах состояние знаний о цепной реакции деления урана было таково, что нельзя было определенно сказать, как можно использовать огромную внутриатомную энергию. Ведущие физики-ядерщики сами не знали точного ответа на этот вопрос, не было единогласия ни по поводу критической массы урана, достаточной для неуправляемой цепной ядерной реакции, ни по поводу осуществимости контролируемой ядерной реакции. Не были еще известны многие важные детали, необходимые для практического создания урановой бомбы. В начале 1940 года было известно лишь, что критическая масса урана-235, необходимая для начала цепной реакции, должна была, согласно расчетам Отто Фриша и Рудольфа Пайерлса, составлять около килограмма. Получение такого количества урана-235 выглядело реализуемой задачей, но все равно знаний для изготовления бомбы было еще очень мало, да и сам этот расчет, как позже выяснили, был ошибочным.
