Естественно, встает вопрос о целях. Кому–то зачем–то обновленный гитлеризм, в чем–то скорректированный, а в чем–то усугубленный, – нужен. И именно его хотят воссоздать те, кто холодно и в полном объеме просчитывают последствия окончательной десоветизации. Россию как страну, наши народы, наши ценности, нашу культуру – хотят принести на алтарь воссоздания обновленного гитлеризма. Подобное утверждение – не инвектива, не дань коммунистическим и советским пристрастиям. Это политическая математика. Тот, кто вовремя этого не осознает, окажется в страшной ловушке.
Кремль пока что от этой ловушки в последний момент отпрыгнул. Но его туда всячески пытаются запихнуть. И не только его – нас всех, ныне живущих на этой земле, наших потомков. А в каком–то смысле, и наших предков. Построивших великую страну, спасшую мир от тотального нацистского ада.
А.Нагорный: Ультралибералы убеждены, что они додавят либеральный Кремль. А народ, который они называют то «пиплом», то «охлосом», – в очередной раз окажется пластилином, из которого они слепят все, что захотят.
С.Кургинян: Из пластилина хорошо лепить грибочки и гномиков. Но не может быть пластилиновых балок, пластилиновых свай, фундаментов и так далее. Вспомним пушкинское: «Народ безмолвствует». Народ, отпадающий от власти, еще страшнее для нее, чем народ, открыто против этой власти протестующий. Если народ разлюбил государство, если он разочаровался в нем, если он устал от него (говорят, что русские очень государственный народ, но этот очень государственный народ дважды в ХХ веке разрушил свое государство), если государство лишилось общественной поддержки, если исчезала легитимность, связанная с такой поддержкой… Что ж, и тогда, конечно, можно властвовать, установив свирепую диктатуру. Но в этом случае диктатор должен решать хоть какие–то исторические задачи.
Либералы часто ссылаются на Петра Первого. Мол, брил бороды, творил невесть что, а народ терпел. Но Петр Первый победил шведов, совершил огромные территориальные завоевания, создал совершенно новую армию, и, в конце концов, открыл новый канал вертикальной мобильности для общества, сломал сословные перегородки. Да, он стриг бороды боярам. Однако он дал дворянству новые возможности. Он перераспределил возможности, отняв их у бояр и отдав прогрессивным на том этапе группам.
Петр Первый создал свою базу поддержки в виде так называемых «потешных полков». Иван Грозный с опричниной не слишком–то преуспел. А Петр Первый создал нечто по тем временам беспрецедентное. «Смерды» при Петре были введены в элиту феодального общества. Не как отдельные фавориты – системно! Вошли в новую элиту и нужные царю старообрядцы, готовые развивать индустрию, и часть боярства (Ромодановский, Шереметев, другие). Петр встал выше принципа «свой – чужой». А почитайте Юргенса. Что для него важнее всего? Чтобы модернизацией занялись «свои в доску». Это вам не петровский подход! И не принцип Дэн Сяопина: «Неважно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей!».
Либералы на деле реализуют то, про что рассказывали в своих антисоветских анекдотах: «Почему созданный нами в Москве публичный дом не работает? Может быть, девочки не те?» – «Да что Вы, товарищ генеральный секретарь! Девочки – надежные, проверенные, большевички с 1917 года!»
История с ответом Медведева Максиму Калашникову – многообещающим ответом, за которым ничего не последовало, – согласитесь, показательна. А это не единственная история насчет цвета кошек и способности ловить мышей. Есть и покруче.
При таком подходе исторические задачи решены не будут. А значит, будет нарастать пассивное отпадение огромного большинства общества от политической системы. Это отпадение обрушит политическую систему именно тем способом, о котором когда–то говорил Ленин: система, теряющая свою политическую опору, гниет. В сущности, неизвестно, что может обрушить гниющую систему. Гнилой дом может обрушить открытие форточки или хлопанье дверью. Достаточно небольшого воздействия, чтобы система начала разваливаться. Я отнюдь не в восторге от этого, потому что я очень боюсь, что заваливающаяся политическая система поволочет за собой и страну, государство.
Поэтому поворот назад абсолютно бесперспективен – как, впрочем, и движение в сторону более радикального антисоветского консенсуса. Кстати, последнее неприемлемо для гигантской части представителей нынешнего политического класса, поскольку оно чревато для них лично очень крупными неприятностями. Значит, они на это тоже не пойдут.
С моей точки зрения, единственная возможность – это преодолеть табу на советское, изменить сам принцип формирования элитного консенсуса, а значит, радикально перестроить, радикально трансформировать политическую систему раньше, чем она рухнет. Это можно попытаться сделать, и шансы на это реально есть.
А.Нагорный: Итак, сценарий #1 – это мирная трансформация системы под давлением различных факторов. В каком–то смысле, революция сверху. На пути реализации этого сценария стоят те препятствия, которые Вы описали. Какие еще существуют сценарии?
С.Кургинян: Сценарий #2 – революция. Классический пример – Франция в 1789 году.
Сценарий #3 – посткатастрофический прорыв. Классический пример – русский большевизм в 1917 году.
А.Нагорный: Разве это не одно и то же?
С.Кургинян: Французская революция совершилась в силу того, что внутри феодального, обветшавшего уклада сформировался новый, полноценный буржуазный уклад. Очень продвинутый, волевой, патриотичный и даже националистический. Представители этого уклада стали реальной политической силой, способной конкурировать с правящим феодальным классом. Они весьма жестоким образом отодвинули от власти феодальный класс и продемонстрировали свою способность реализовывать власть во всей полноте, решая задачи колоссальной, всемирно–исторической важности.
Буржуазный класс в царской России в 1917 году ничего подобного сделать не мог. И не потому, что был отодвинут от власти новым классом. Не было в России такого класса. Ленин это прекрасно понимал. Буржуазный класс в России обрушил все. Он допустил катастрофу. Точнее, не смог преодолеть катастрофу, сопряженную с крахом монархии и империи. Представьте себе, что нечто падает вниз с большой высоты и прорывает все, с помощью чего его пытаются удержать – простыни какие–нибудь, одеяла. Наконец, кто–то подставляет… ну, я не знаю… брезент. Почти что прорывается и он, но все–таки выдерживает.
Россия падала, прорывая все простыни и одеяла – кадетские, эсеровские, меньшевистские, монархические, корниловские и так далее. И удержалась на том, что подставили большевики. В теории систем нечто сходное называется «падением на аттракторы». Не нашлось бы большевистского «брезента», государство бы кончилось.
Полноценных классов, способных осуществить в России полноценную революцию, – нет. Их нет сейчас в большей степени, чем перед крахом монархии. А значит, либо власть решится на революцию сверху и сумеет эту революцию осуществить, либо Россия будет падать вниз. И тогда вопрос – что станет «брезентом»? Что и кто? Тут ведь мало удержать! Надо падающее начать потом форсированно подымать на ранее для него недоступную высоту.
Понимаю, что всякая аналогия хромает, что страна – живая и сверхсложная система. Однако если не использовать аналогий, то придется переходить на насыщенный математикой язык теории систем – сверхсложных и самоорганизующихся. Вряд ли, согласитесь, это целесообразно.
А.Нагорный: Здесь возникает несколько аспектов. Во–первых, как мы уже видели в 1990–е годы, внутренние вопросы могут решаться за счет конфликтов на территории Российской Федерации и сдачи части территории – условно говоря, Хасавюрт. Сейчас мы находимся в ситуации, когда стравливают русскую, европейскую часть населения с народами и народностями Кавказа, пытаясь таким образом социальное недовольство направить на национальные рельсы. По типу того, как в свое время Третье охранное отделение использовало лозунг «Бей жидов, спасай Россию». Теперь – «Бей кавказцев, спасай Россию». Но эта попытка войной перекрыть социальное недовольство может привести к переходу войны репрессивной в гражданскую войну. Этот путь совершенно не закрыт, думаю, он просто стоит за углом.
С другой стороны, есть внешний фактор. В отличие от того, что было в 1917, 1925 годах, мировое сообщество все–таки более–менее функционирует как единый механизм. США и западноевропейская система ставят определенные цели в отношении России. И «оранжевые революции», которые происходили в разных частях бывшего СССР, вполне могут возникнуть и на территории Российской Федерации.
И, в–третьих, существует идея, дорогу которой прокладывал Киссинджер, относительно того, что альянс США и Китая (G–2) будет управлять миром. Под «миром» подразумевается, в первую очередь, Сибирь, Дальний Восток, Урал…
