· либо вынуждены будут от неё отказаться, и честные из их числа Вам же скажут спасибо за то, что Вы освободили их из-под власти ложных представлений об истории,
· либо вынуждены будут «терять лицо» и выдумывать идиотские ответы на такого рода вопросы.
Если же приверженцам лживой концепции исторического прошлого подконтрольна система образования и средства массовой информации (как это имеет место в случае заступников за И.Долуцкого), а также и массовые искусства [28], то они могут развернуть кампанию замалчивания неприемлемой им концепции прошлого и раздувать пропагандистскую кампанию в защиту приемлемой для них концепции, вываливая на людей груды исторически достоверных фактов, подтверждающих приемлемую им версию — однако при условии, что не менее достоверные исторические факты, её разрушающие, тщательно и целенаправленно замалчиваются и скрываются.
Т.е. «объективность» учебника истории обусловлена не фактами как таковыми, а чем-то другим, что скрывается за фактами и что через них проявляется в жизни национальных обществ, человечества в целом и каждого из людей. И это приводит к вопросу:
А что собственно мы хотели бы извлечь из учебника истории, что учебник истории должен дать нам?
В нашем понимании ответ на этот вопрос можно сформулировать так:
Учебник истории, должен дать образные представления о том, что в жизни общества и людей чем обусловлено в потоке событий описываемой эпохи; событий — как внутренних по отношению к этому обществу, так и событий внешних по отношению к нему и проникающих в него извне.
По существу это означает, что:
«Объективный» учебник истории должен представлять собой описание исторического процесса [29], которое без привлечения к разсмотрению фактов оказывается невозможным, но это описание должно быть устойчивыми по отношению к добавлению в него в качестве иллюстраций любых других исторически достоверных фактов и обличать хотя бы некоторую часть [30]исторически недостоверных «как бы фактов», т.е. вымыслов о прошлом, возведённых в ранг фактов или некоторым иным образом оказавшиеся в таковом ранге.
Последнее — устойчивость излагаемой концепции исторического прошлого по отношению к добавлению в повествование достоверных фактов извне и саморазоблачение в ней хотя бы некоторой части вымыслов — и есть критерий объективности всякого текста и изустного выступления на тему «течение исторического процесса».
Этот критерий объективности исторического повествования по существу означает, что историческая наука — наука такая же точная, как и математика, но точность исторической науки основывается на других понятийных (описательных) категориях.
И в такого рода описании исторического процесса привлекаемые к разсмотрению факты являются своего рода «красками», с помощью которых повествователь-историк рисует для читателя картину течения исторического процесса и жизни людей в нём. Но в каком учебнике истории прямо сказано о том, что исторические факты — своего рода «краски», с помощью которых писатель-историк должен нарисовать живую картину исторического процесса в разсматриваемую им эпоху? — мы таких учебников истории не видели.
Понятно, что если красок нет или каких-то цветов не хватает, то нарисовать картину невозможно [31]; но если красок вполне хватает, то даже один и тот же пейзаж два стоящих рядом художника в одно и то же время отобразят в свои полотна с натуры по-разному. Тем не менее, если они не абстракционисты и не “зю-зю-р-реалисты”, то в большинстве случаев в их произведениях узнать натурный объект можно; ну а если абстракционисты или “зю-зю-р-реалисты”, то по отношению к разсматриваемому нами вопросу остаётся вспомнить слово из ясельно-детсадовского лексикона — «каляка-маляка», которым дети именуют то, что с их точки зрения не является рисунком, правдивым рисунком.
Но если произведения реалистической живописи сопоставлять с фотографиями, то можно будет заметить, что фотография содержит больше деталей, многими из которых разные художники пренебрегли, но пренебрегли по-разному. Если говорить о возможностях изображения в живописи городского пейзажа, то один художник, чтобы показать красоту архитектуры унаследованного от прошлого здания, не нарисует троллейбусные и осветительные провода, столбы, дорожные знаки, стоящую рядом строительную вышку, с которой ведётся покраска облезшей кое-где штукатурки, и стоящие «не на месте» мусорные баки тоже будут отсутствовать; а другой, построит композицию вокруг мусорных баков, рекламным щитом или дорожным знаком загородит какие-то архитектурные красоты и т.д.
В результате изображённый вторым город-свалка будет вызывать отвращение, а устремлённое в будущее наследие прошлого, запечатлённое первым в очищенном от наносного и временно пребывающего хлама, само будет звать людей к тому, чтобы и они создали в своей жизни нечто достойное уважения потомков и их благодарной памяти. И если говорить о том, какой из двух художников ближе к объективности, то, на наш взгляд, — первый; о втором можно сказать, что он «за деревьями леса не видит», а фотография, хоть и продукт техники, но лучше, чем его “шедевр”, поскольку не давит на психику зрителя субъективизмом автора “шедевра” [32].
Примерно так же обстоит дело и с «объективным» учебником истории: он может быть создан и представляться “объективным” в любом из трёх видов, которые мы пояснили в предшествующей аналогии:
1. либо неизбывная основа, уходящая сквозь века в прошлое, необходимая для воплощения в жизнь идеалов будущего;
2. либо свалка-помойка;
3. либо своего рода «голографическая» — многоплановая объёмная «фотография», в которой видны с разных сторон:
O и неизбывная основа, уходящая сквозь века в прошлое, необходимая для воплощения в жизнь идеалов будущего,
O и весь мусор, свойственный свалке.
Вопрос только в том, насколько детально изображение всего этого на «фотографии».
Первый стиль обычно именуется «украшательством», «лакированием прошлого»; второй — «очернительство»; третий — и есть настоящая историческая объективность, и в этом стиле должны быть выдержаны все работы по истории любой эпохи и прежде всего — учебники общеобразовательных курсов.
Понятно, что очернительство — это психологическая война против народа, история которого очерняется, с целью сломать его в нравственно-психологическом отношении. Это понятно всем, кроме тех, кто поверил очернительству; даже многим очернителям это понятно.
Но и украшательство — это выражение лжепатриотизма в масштабе истории народа и государства и античеловечности в масштабе всемирной истории. Однако это нуждается в пояснении.
Ещё А.И.Герцен писал в предисловии к своему историческому сборнику: «Далее ещё не позволяют нам знать историю. Русское правительство как обратное провидение устраивает к лучшему не будущее, но прошедшее». Здесь обусловленность бедственного будущего приукрашенным прошлым подмечена верно.
Это происходит в жизни так. Сначала в обществе создаётся благообразный с точки зрения его заказчиков культовый исторический миф, который отождествляется с исторически реальным прошлым. И только после этого, этим лживым мифологизированным прошлым начинают гордиться подпавшие под его власть, обожая его как якобы своё историческое прошлое. Так миф становится реальностью более действенной, чем его исторически реальная первооснова, поскольку миф замещает её собой в сознании людей.
Однако нравственно-этические ошибки прошлого из этого культового мифа удалены в умолчания либо представлены как благо. Поэтому коллективное безсознательное общества в настоящем на основе этого исторического мифа работает так, что воспроизводит ошибки прошлого непрестанно, формируя тем самым будущее.
Человек всё же не безчувственное создание. И когда он сталкивается с реальной жизнью, то он ощущает, что в жизни что-то происходит не так, как о том повествует миф. В результате настоящее становится ему ненавистным, а будущее, в направлении которого течёт (трансформируется) настоящее, неся в себе тенденцию воспроизвести неприятные эпизоды праведно не переосмысленного прошлого в новых исторических декорациях и сочетаниях, — его пугает. Но после того, как власть мифа утрачена, в психике остаётся пустота, которая у людей, не способных заблаговременно отвергнуть приукрашенный исторический миф, немедленно заполняется мифом, чернящим прошлое.
И чем больше таких людей, разочаровавшихся в мифе, приукрасившем прошлое, тем ближе общество к катастрофе. Именно вследствие этого Россия пришла к 1 марта 1881 г., к катастрофам 1917 г. и 1991 г. Как указал один из лучших историков конца Российской империи В.О.Ключевский, «Прошедшее [33] надо знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, оно не умело “убрать своих последствий”».
