– Естественно. Взяток давать не любили. Хотя иногда приходилось. Как вспоминает Владимир Рябушинский – почти дословно: «В Петербург ехал я всегда с тяжёлым сердцем, потому что общения в канцеляриях радости не приносили, и сёстры всегда надо мной в канун поездок шутили: «Володя хмурый, опять как в Орду едет».
Отказ от казённых заказов требовал полной ориентации на рыночный характер работы. Текстильщики одевали всю Россию, особенно крестьянское население – дешёвые московские и ивановские ситцы расходились повсюду. В результате комбинации ряда факторов наблюдалась и очень высокая политическая активность. Этого, кстати, в среде буржуазии Западной Европы не было.
К началу ХХ века эти люди точно поняли, что являются «солью земли», хозяевами экономики, что от них зависит очень многое, что они создают десятки тысяч рабочих мест, преобразуют Россию крестьянскую в новую индустриальную. Это чувство позволяло им поддерживать внутреннее достоинство и высокую адекватную самооценку. Поэтому с политическим режимом, который их самооценку не разделял, были конфликты. Царская администрация с большим подозрением относилась к политическим течениям в этой среде, поскольку полагала, что политика не купеческое дело. Мол, есть у вас бизнес – им и занимайтесь.
– Расшифруйте слово «они». Из того, что вы говорили, я понял, что были те, кто занимался текстилем, и те, кто занимался железными дорогами, владел сталеплавильными заводами, разные... Как вы их разделяете?
– Существенный вопрос. Пока я акцентировал внимание на так называемой московской буржуазии. Именно она была связана с текстильной промышленностью, широкой торговлей, менее была нацелена на казённые заказы. Были другие группы. Очень сильная петербургская. В ней преобладали финансисты, банкиры – владельцы банков, железнодорожные концессионеры, строители, владельцы крупнейших заводов, таких как Путиловский. Это качественно другая группировка – в политическом отношении более индифферентная. Её интересовал прежде всего бизнес, от государства нужны были покровительство, лицензии на выгодные проекты. Политики они сторонились в отличие от москвичей, которые полагали, что Россия – это не только место, где можно зарабатывать, но и где надо жить.
– Иное мировоззрение?
– В Москве сформировалась деловая элита, которая не без оснований считала себя лидером предпринимательского класса и выразителем его интересов. Петербуржцы же, повторяю, думали больше о прибыли, чем о перспективах развития страны. Немножко огрубляю, но суть такова.
Именно московская буржуазия породила политических лидеров не только своего класса, но и всей России. Отсюда Александр Гучков, председатель Государственной думы, Александр Коновалов, министр Временного правительства, Павел Рябушинский – фигура незаурядная, легендарная. Постов официальных не занимал, но был фактическим лидером московской буржуазии. Григорий Крестовников отсюда же. Павел Бурышкин… Относительно немногочисленная группа, но очень влиятельная в идеологическом плане.
Они выпускали свои газеты. Павел Рябушинский издавал «Утро России» – знаменитую газету, очень массовую. Мне приятно, что сейчас возле Страстного монастыря на Малой Никитской, где сохранилось здание типографии «Утра России», не так давно появилась надпись на фронтоне – «Утро России».
Отличительной чертой московской буржуазии являлось и то, что она была всерьёз озабочена отношениями с рабочими. Большая и лучшая их часть понимала, что надо строить для рабочих жилища, больницы, детские сады, дома культуры, создавать нормальную атмосферу для жизни. Им был свойственен социальный стратегический взгляд на вещи.
– Очень интересно!
– Есть в Костромской губернии городок Вичуга. Он – детище двух фабрикантов. С одной стороны – Кокорев, с другой – Коновалов. Кокорев для жителей построил огромную церковь в память об утонувшей дочери – колокольня выше колокольни Ивана Великого, видна за 30 километров. Коновалов строил прочные дома из железобетона, детские ясли и сады, больницы, амбулатории, Народный дом – Дом культуры. Создал современнейшую по тем временам инфраструктуру. Забастовок рабочих на фабриках Коновалова не было никогда. А у Кокорева, несмотря на его богобоязненность, постоянно случались рабочие волнения – жаден был.
– Как я понимаю, если бы, образно говоря, победили московские, а не питерские и при этом царский режим был более дальновидным, может быть, не создались столь явные предпосылки для Октябрьской революции 1917 года?
– Трудно говорить, что было бы, если бы… Но то, что людей, о которых ведём речь, режим на дух не воспринимал – факт. Знаю это из архивных документов. За каждым из лидеров группы было установлено филёрское наблюдение, на каждого в Департаменте полиции было досье, каждый имел кличку в сообщениях филёров.
– Проходили прямо как революционеры.
– Фактически да. Они были либералы и поэтому считались людьми очень опасными. О каком-то диалоге говорить не приходится. Действовали в условиях полицейских преследований. Закрывали их газеты по цензурным соображениям или по распоряжению генерал-губернатора. Высылали из Москвы, что случилось с Рябушинским. Существовали придирки всякого рода. Конечно, по сравнению с советским временем – детские игры, но эти придирки тоже можно назвать репрессиями.
Когда царский режим рухнул в феврале 1917 года, буржуазия получила возможность прийти к власти – напомню, что Гучков стал военным министром, Коновалов – министром торговли и промышленности, Сергей Третьяков, племянник Павла Третьякова, – министром экономического развития. Но ситуация была уже неуправляемой, страна вошла в такой штопор политического развития, а социальный кризис оказался настолько острым, что свои стратегически верные лозунги они реализовать не могли. А лозунги были таковы. Россия не доросла до социализма, надо пройти буржуазную стадию развития, как и всем народам Запада, не нужно слушать демагогов, призывающих к немедленной смене общественного строя, нужно предоставить буржуазии, предпринимателям основные рычаги управления, убрать из власти всяких социалистов – имелось в виду из Временного правительства, где было немало радикалов. Но летом 1917 года уже фактически не было альтернативы революционному перевороту. Всё шло к этому.
– Война, потери, разруха, бедность играли свою роль.
– Конечно. Это обостряло положение людей, вызывало взрыв ненависти. И пропаганда социализма хорошо ложилась на русский менталитет. Мол, есть кучка негодяев, банкиров, «жирных котов», которых надо вышвырнуть, и всё будет замечательно.
Стратегически выразители идей предпринимательского сообщества всё верно наметили, но не хватило тактических средств, как не было и социальной опоры, имевшейся у радикалов.
– Среднего класса не было…
– Он прорастал, но был несоизмеримо мал в сравнении с бедными слоями. Россия позже других вступила на путь индустриального развития и, к сожалению, на тот момент не прошла ещё точки невозврата. Запоздалое развитие капитализма в России объясняет многое в трагической судьбе нашей страны.
– Можно ли утверждать, что самодержавие было тормозом?
– Нельзя сказать, что абсолютным тормозом. Во всяком случае Александр II провёл великие реформы. В следующем году будем отмечать 150-летие его земской реформы и судебной. Они были прогрессивны, проведены на европейском уровне. Тем не менее понимания, что переход к системе рыночного хозяйствования неминуемо требует, чтобы новому социальному слою и его лидерам были предоставлены достойные места в государственном управлении, не было абсолютно.
Дворянская спесь, пренебрежение к «этим чумазым» сохранялась в дворянской элите. Это было серьёзной слабостью царского режима. Если бы диалог между бизнесом и властью выстроился, то какой-то консенсус могли найти. Но была конфронтация.
– Самое время поговорить о персонах.
– Начну с Павла Рябушинского, фигуры мною наиболее исследованной и, считаю, одной из трагических. Он ровесник Ленина. Родился годом позже, умер в один год с ним. Только могила его в Париже. Года два назад я был там, пошёл на кладбище Батиньоль. Надо отдать должное французским клеркам, быстро сказали: ряд такой-то, номер могилы такой-то. Оказалось – могила подзапущенная. Видимо, некому ухаживать. В этом символ его трагедии. Он всю жизнь думал о процветании России, а в результате оказался выброшенным за её пределы.
Квинтэссенция его взглядов выражена в размещённой в «Утре России» статье «Купец идёт». Смысл её в том, что прежней, дворянской аристократии, которая руководила государством и обществом несколько столетий, нужно потесниться, дать место новой социальной силе – предпринимателям. Под этот лозунг была создана Прогрессистская партия. Прогресс понимался как путь к рыночной экономике, политическое устройство – конституционная монархия. По новой Конституции предполагалось: монархия останется, но у государства не будет возможности контролировать всё и вся.
