Впрочем, русский гений Владимира Высоцкого жил не только в стихах и песнях советского барда, но и в кинокартинах и спектаклях с его участием. Так, например, главный редактор "Нашего современника" Станислав Куняев, по сути отказывая актёру в уникальном поэтическом даровании, полагает, что несомненный талант Высоцкого заключается в его блистательной актёрской игре, в том, что он мастерски и необычайно эмоционально показывал "крупный русский характер". И действительно — разве есенинский Хлопуша или говорухинский Жеглов не относятся к таким подлинно русским характерам? Как верно заметил в беседе со Станиславом Юрьевичем Владимир Бондаренко, "В книге "Эра милосердия" братьев Вайнеров Жеглов — отрицательный тип, сталинист, участник репрессий. А Высоцкий своим Жегловым явно переиграл начисто интеллигентного следователя-гуманиста. И народ полюбил именно такого Жеглова". Спорить тут не с чем.
Да и Гамлет Высоцкого — его главная актёрская роль — тоже принадлежит, разумеется, к категории крупных русских характеров. Утверждение Валерия Золотухина относительно того, что "в "Гамлете" Высоцкий играл себя самого, поэта Высоцкого с его судьбой", абсолютно справедливо. Не случайно в 1972 году гениальный бард написал великолепное, во многом автобиографическое стихотворение "Мой Гамлет", которое открывалось такими строфами:
Я только малость объясню в стихе —
На всё я не имею полномочий…
Я был зачат, как нужно, во грехе —
В поту и нервах первой брачной ночи.
Я знал, что, отрываясь от земли, —
Чем выше мы, тем жёстче и суровей;
Я шёл спокойно прямо в короли
И вёл себя наследным принцем крови.
Я знал — всё будет так, как я хочу,
Я не бывал внакладе и в уроне,
Мои друзья по школе и мечу
Служили мне, как их отцы — короне.
Не думал я над тем, что говорю,
И с лёгкостью бросал слова на ветер, —
Мне верили и так как главарю
Все высокопоставленные дети…
Мне думается, речь в этом завораживающем своей искренностью монологе идёт не только о многотрудном жизненном пути самого автора стихотворения, но и о нелёгкой участи любого истинно творческого и талантливого человека в России, вынужденного встать на путь открытого и отчаянного бунта против окружающего его непонимания и равнодушия, дабы отстоять право на свою точку зрения, свои великие идеи.
Пугались нас ночные сторожа,
Как оспою, болело время нами.
Я спал на кожах, мясо ел с ножа
И злую лошадь мучил стременами.
Я знал — мне будет сказано: "Царуй!"
Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег…
Да, так оно и есть. Драматическая судьба русского гения в до боли любимой Высоцким Роcсии… В 1974 году, незадолго до своей смерти, Василий Макарович Шукшин, как известно, сказал: "Русский народ за свою историю отобрал, сохранил, возвёл в степень уважения такие человеческие качества, которые не подлежат пересмотру: честность, трудолюбие, совестливость, доброту". Все эти качества у поэта Владимира Высоцкого, несомненно, были. Он был честен и мужественен, и этим бард очень напоминает мне героев произведений Максима Горького — Фому Гордеева, Данко, Челкаша. Недаром полковник Семён Владимирович Высоцкий подробно останавливается на этих исключительно важных чертах характера сына: "Я прошёл войну, всякое видел. И могу сказать, что сын был храбрее меня, своего отца. И храбрее, и мужественнее многих. Почему? Да потому, что и я, и все мы видели и недостатки, и несправедливость, и чванство людей, нередко высокопоставленных. Но молчали. Если и говорили, то только в застолье да в коридорах между собой. А он не боялся сказать об этом всем. И не с надрывом, а на пределе голоса и сердца. Внешний эффект, поза не были присущи поэту, певцу и артисту Высоцкому — главным в своей жизни и своём творчестве он считал честность и мужество".
Вспоминает Семён Владимирович и об удивительной сыновней доброте, появившейся и проявившей себя ещё в детстве поэта: "Помню, купили мы ему велосипед. Он покатался немного и вдруг подарил его немецкому мальчику, объяснив: "Ты у меня живой, а у него нет папы…" Что тут было сказать…"
И потом, во взрослой жизни эта присущая Владимиру Семёновичу природная доброта и щедрость раскрывалась неоднократно в самых разных ситуациях. Так, например, художник Сергей Бочаров, автор картины "Высоцкий и его демоны", повествует о том, что однажды певец рассказал ему, как в поездке по Америке получил за свои выступления около сорока тысяч долларов и "накупил для семьи, для друзей всего"…
Может быть, именно благодаря этой своей изумительной человечности — как во внешнем, так и во внутреннем облике — Владимир Высоцкий и стал народным поэтом, народным актёром? Может, именно она и сохранит его в русской памяти навсегда, как уверен Станислав Куняев?
Возможно. Но лично я убеждён в другом: Владимир Семёнович Высоцкий останется навсегда в русской памяти, прежде всего, благодаря главным природным чертам и свойствам любого русского гения — исповедальности и самосожжению, которые буквально пронизывают всё актёрское и поэтическое творчество народного барда, начиная от первой, так называемой блатной песни под названием "Татуировка" и первых ролей в театре и кино и кончая последним, словно бы прощальным его стихотворением, обращённым к Марине Влади и не имеющим чёткого названия:
И снизу лёд, и сверху — маюсь между, —
Пробить ли верх, иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду,
А там — за дело в ожиданье виз.
Лёд надо мною, надломись и тресни!
Я весь в поту, как пахарь от сохи.
Вернусь к тебе, как корабли из песни,
Всё помня, даже старые стихи.
Мне меньше полувека — сорок с лишним, —
Я жив, тобой и господом храним.
Мне есть что спеть, представ перед всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед ним.
И здесь я позволю себе возразить главному редактору "Нашего современника", возмутившемуся тем, что некоторые литературные критики и поэты после гибели Высоцкого стали сводить его творческое наследие к продолжению классических традиций великой русской литературы. Трагическая исповедальность и героическое самосожжение объективно делают Владимира Семёновича Высоцкого продолжателем традиций русской классики и, безусловно, ставят его в один ряд с Пушкиным, Есениным, Тальковым и Шукшиным. Разве не прав в этом Вячеслав Михайлович Клыков, уважаемый Станислав Юрьевич?..
Пишу эту статью и думаю: мог бы столь горячо любимый мною с детских лет певец дожить до сегодняшнего дня? И понимаю: разумеется, нет, не мог бы. Хотя и исполнилось бы ему сейчас всего-навсего семьдесят. Живут же себе многие другие блестящие писатели, его ровесники — Александр Проханов, Владимир Распутин, Владимир Маканин, Леонид Бородин — не говоря уже о поэтах-шестидесятниках, с убийственным равнодушием взиравших в своё время на медленную гибель Владимира Высоцкого и не пожелавших ни в чём ему помочь…
Но "Орфей древнегреческий, играющий на струнах собственного сердца", как вдохновенно описал Высоцкого Юрий Карякин, увы, обречён на скорую и неизбежную смерть. Струны человеческого сердца настолько нежны и чувствительны, что на них нельзя играть слишком долго. Этой очевидной истины советский Орфей, похоже, не осознал, или не захотел осознать.
Однако в раннем уходе из жизни Владимира Высоцкого повинно отнюдь не только пламенное русское горение "бабочки поэтиного сердца". К сожалению, об этом не принято особенно распространяться, но факт остаётся фактом: к трагической гибели поэта во многом приложили руку те самые пресловутые демоны, которых изобразил на портрете художник Сергей Бочаров. К ним, конечно, относятся и очерствевшие душами в своих унылых казённых кабинетах чиновники-догматики, под разными предлогами запрещавшие концерты певца и срывавшие всячески его выступления, но мне думается, основной вред творческой деятельности барда наносили всё-таки не они, как бы теперь, задним умом ни пытались возложить всю ответственность за прижизненно не сложившуюся поэтическую судьбу Высоцкого на советскую власть. Тогдашние препоны чиновников и бюрократов от культуры всё же можно было ухитриться обойти — огибал же их весьма успешно тот же учитель Владимира Семёновича Булат Шалвович Окуджава…
Основными демонами, помешавшими реализоваться талантливому актёру в поэтическом плане, как это ни горько сознавать, выступают те люди, которых он считал своими друзьями и к которым тянулся всей душой — поэты-шестидесятники, по-чёрному завидовавшие народной популярности Владимира Высоцкого и относившиеся к своему собрату по перу с нескрываемым высокомерием, обладавшие значительным литературным весом и властью, но ничего не сделавшие для спасения своего увядающего на глазах коллеги. Увядающего от их панибратства и непризнания его дара, от никак не складывающейся судьбы в литературе, между прочим…
