Хотя сочинение Накадзавы о «препятствиях» и «преградах», которые советские власти якобы неустанно и повседневно воздвигают тут и там, дабы максимально осложнить деятельность аккредитованных в Москве иностранных журналистов, от начала до конца основано на выдумках, инсинуациях, на умышленном передергивании и извращении фактов, в одном отношении это произведение отвечало истине: самому Накадзаве в СССР действительно приходилось нелегко. Но не потому, что кто-то пытался искусственно ограничить рамки его журналистской деятельности, отнюдь нет! Все дело в том, что сам Накадзава с некоторых пор решил совместить эту вполне легальную деятельность с другой, нелегальной, более того — противозаконной. Иными словами, он, как и Древер, пришел к выводу, что, хотя и неплохо платят ему в Дзидзи, ему, пожалуй, есть смысл прибавить к этим официальным доходам иные — неофициальные. И стал Накадзава жить двойной жизнью: ночью он — корреспондент, отстукивающий в своем бюро в многоэтажном доме на Садово-Самотечной улице в Москве, где обитают многие иностранные журналисты, очередной опус о «происках и коварстве Москвы», а днем и вечерами — спекулянт и валютчик, скрупулезно подсчитывающий поступающие доходы…
«Соратником» Накадзавы по темным делам стал некий В., житель Киева, приехавший по делам в Москву и познакомившийся с представителем Дзидзи в кафе московского отеля «Украина». «Зверь на ловца бежит», — гласит известная поговорка, точность которой в данном случае оправдалась полностью: так быстро Накадзава и его новый знакомый друг друга поняли, друг за друга ухватились. Только за период с 1979 по 1982 год В. скупил у Накадзавы (разумеется, до спекулятивной цене) ни много ни мало 2000 долларов и столько же чеков Внешпосылторга серии «Д». Когда следователь в присутствии двух представителей посольства Японии в Москве, зачитывая Накадзаве показания В., огласил эти цифры, представитель Дзидзи попытался изобразить наигранное возмущение:
— Доллары и чеки я действительно В. продавал, но без всякой корысти. Из чисто гуманных соображений!
Разумеется, попытки Накадзавы изобразить самого себя этаким меценатом тут же были с фактами в руках опровергнуты и следователем, и самим В., который, будучи пойманным на месте преступления, заботился только об одном — как, откровенно рассказав об всем, хоть частично смягчить свою вину… Накадзава приперт к стене, ему не остается ничего иного, как, взяв чистый лист бумаги, собственноручно опровергать самого себя: «На допросе 25 марта 1983 года я заявил, что продавал иностранцу В. чеки серии «Д» и доллары США из расчета за один чек и один доллар — один рубль. Но эти показания не соответствуют действительности. Сейчас я вспомнил и даю относительно этого правдивые показания, а показания от 25 марта прошу считать ошибочными…» А следом берется еще один чистый лист бумаги и на нем излагается «Заявление в МИД СССР и прокуратуру СССР»: «Известие, что я нарушил советские законы, явилось для меня большой неожиданностью и вызывает мое самое глубокое сожаление… Прошу не привлекать меня к уголовной ответственности, а разрешить выезд в Японию».
Ах, Накадзава, Накадзава! Даже будучи до конца изобличенным в целой серии противозаконных сделок, он виляет, хитрит, продолжает выдумывать прямо-таки смехотворные предлоги для «оправдания» собственных действий. Для него, видите ли, факт нарушения на протяжении ряда лет советских законов — «неожиданность». Якшаясь с матерым спекулянтом В., он, видите ли, полагал, что занимается чуть ли не благотворительностью. Впрочем, он и сам видит, что вывернуться из создавшейся ситуации нелегко, более того — невозможно.
В своем заявлении в МИД СССР Такаюки Накадзава, в частности, написал: «После возвращения в Японию я, как и прежде, буду в качестве влиятельного журналиста заниматься вопросами, связанными с Советским Союзом и советско-японскими отношениями». Самонадеянное заявление, которое в свете приведенных выше фактов звучит по меньшей мере странно? Ничуть. Если за Нагорским, Жеделягиным и Древером и поныне в полной мере сохранен на Западе высокий ранг «специалистов по Советской России» (да притом не просто специалистов, а таких, которые сами в этой Советской России были, в самом ее сердце — в Москве работали и даже пострадали в результате коварных интриг советских коммунистов!), то почему бы и впредь не подвизаться в рядах «влиятельных советологов» и Т. Накадзаве? Тем более что тома его антисоветских сочинений — перед глазами руководителей Дзидзи и их токийских и закордонных шефов. А том уголовного дела, свидетельствующий о его, мягко говоря, нечистоплотных похождениях и соучастии в преступных махинациях и сделках, лежит далеко от Токио, в архиве киевской прокуратуры…
…Итак, четыре «портрета» представителей западных средств массовой информации, кичащихся своей «свободой». Эти господа прибыли в Москву из разных стран — из США и Франции, ФРГ и Японии. Они подвизаются в различных информационных органах. Но при всем том у них явно просматривается и нечто общее — все они «специализируются» на оголтелом антисоветизме, кормятся им. Что это — совпадение?
В Москве, по данным на декабрь 1983 года, аккредитовано около 350 зарубежных журналистов более чем из 50 стран мира. Далеко не все они разделяют взгляды советских людей, далеко не со всем тем, что они пишут об СССР, его внешней и внутренней политике, можно согласиться. Но одно дело — различие во взглядах, в мировоззрении, и совсем другое — злонамеренная тенденциозность, стремление любыми способами очернить, охаять страну, в которой находишься. Одно дело — серьезный, добросовестный анализ (пусть и ошибочный) реальных фактов, и совсем другое — фабрикация заведомых фальшивок и изобретение всякого рода провокационных вымыслов и инсинуаций. «Государства — участники совещания, — говорится в политической Декларации государств — участников Варшавского Договора, принятой в Праге в январе 1983 года, — считают принципиально важным последовательное соблюдение принципов и положений хельсинкского Заключительного акта, касающихся сотрудничества в области информации в интересах укрепления мира и взаимопонимания между народами… Они решительно осуждают использование такого мощного инструмента воздействия на сознание людей и формирование общественного мнения, каким являются печать, радио и телевидение для распространения тенденциозных и прямо клеветнических сообщений, в искаженном свете представляющих положение в тех или иных странах и их политику, сеющих отчужденность и вражду».
Моральный облик человека не может быть двойным, наподобие шпионского чемодана с двойным дном. Честный, серьезный, наконец, просто порядочный человек, каких бы мировоззренческих позиций он ни придерживался, не будет подрабатывать сочинением злобных и заведомо лживых пасквилей. И напротив, от лжеца и клеветника трудно ожидать чистоплотности. Одно неизбежно тянет за собой другое: тот, кто заранее продал свое перо, обязавшись обмакивать его лишь в черную краску, — тот пойдет и на иную дурно пахнущую сделку. И отнюдь не случайно на ролях тех, кто стряпает грязные наветы на Советскую страну и советских людей, так часто оказываются господа, уличаемые во всякого рода неблаговидных, а то и противозаконных махинациях, вплоть до уголовщины. Грязные дела всегда делаются руками грязных людей!
…В 1953 году, когда ЦРУ и НТС забрасывали в СССР диверсанта Макова, его снабдили оружием и портативной рацией, дав задание «нанести удар» по Советской власти. Чем эта акция закончилась, мы уже говорили. Ныне диверсантов на Западе чаще всего, как видим, оснащают иначе: вместо стреляющего отравленными пулями бесшумного пистолета — энтээсовские антисоветские брошюрки, вместо рации — удостоверение буржуазного агентства, вместо шифра для шпионских донесений — современные средства связи. А результат? Все тот же: полное фиаско…
Утро 14 мая 1983 года выдалось жарким. «Наводя красоту» перед зеркалом в квартире на Ленинском проспекте в Москве, Памела Сью Карне мучительно решала извечно актуальный женский вопрос — что надеть в такую почти тропическую жару? Вопрос осложнялся тем, что сегодня надо было одеться не только легко и по моде, но и так, чтобы не бросаться в глаза. Памела знала: ей, как гражданке США, отправлявшейся в Калинин с «особым» заданием, ни к чему выделяться из общей массы пассажиров электрички.
— Так будет в самый раз, — решила она, извлекая из гардероба расшитую молдавскую кофточку и спортивные брюки.
Сидя в электричке, Памела убедилась, что «форму одежды» выбрала умело. Сказывались и здравый смысл, и «конспиративный» опыт работы в Советском Союзе. Ей не раз приходилось выезжать в Калинин, маскируясь то под любительницу лыжного спорта, то под москвичку — поклонницу русской природы. За окном проносились дачные домики, поселки, укутанные в белое покрывало садов. Но Памела этого не замечала. Ей было о чем подумать.
