– Какое несчастье быть хорошенькою! – искренно вырвалось восклицаніе y моей знакомой барышни, горемычной красавицы, работающей въ одной изъ петербургскихъ банкирскихъ конторъ.
– Что такъ?
– Да то, что вѣчно чувствуешь себя дичью, которую всякій норовитъ поймать, зажарить и съѣсть.
A другая говорила мнѣ:
– У насъ хорошій составъ служащихъ: всѣ люди вѣжливые, не нахальные, a все-таки я чувствую, что какъ-то опускаюсь между ними, внизъ качусь… Держать себя я умѣю, и, конечно, никому не позволю неприличныхъ отношеній, но – вотъ въ томъ-то и бѣда, что понятіе неприличныхъ отношеній ужасно растяжимо.
– То есть?
– Да вотъ, напримѣръ, я до поступленія на службу не знала ни одного скабрезнаго анекдота, a теперь y меня ихъ въ памяти – цѣлая хрестоматія.
– Откуда же такая просвѣщенность?
– A отъ Карла Францовича, – это главный агентъ нашъ. Прекрасный человѣкъ и добрый очень, но – прямо ужъ слабость такая: не можетъ мимо жевщвны пройти, чтобы не сказать двусмысленности. Я сперва хмурилась было, a ему – какъ съ гуся вода. A товарки по службѣ говорятъ: вы напрасно дѣлаете гримасы Карлу Францовичу! Онъ мстительыый, онъ васъ подведетъ… Ну, я и подумала: что же, въ самомъ дѣлѣ, врага наживать? Пусть себѣ вретъ, что хочетъ! Вѣдь меня отъ того не убудетъ…
Сегодня «меня не убудетъ» – отъ того, что выслушаю сомнительный анекдотъ отъ главнаго агента Карла Францовича.
Завтра – «авось, не слиняю» – отъ того, что директоръ, возвратясь въ контору съ удачной биржи, послѣ веселаго завтрака y Кюба, вдругъ взялъ, да и послалъ мнѣ ни къ селу, ни къ городу воздушный поцѣлуй.
Послѣ завтра – «э! что мнѣ станется!» – отъ того, что главный бухгалтеръ все норовитъ застать меня одну, шепчетъ нѣжныя слова и клянется, что – не будь онъ къ несчастью женатъ, не задумался бы посвятить мнѣ всю жизнь.
«Не пропаду! цѣла буду!..» твердитъ трудящаяся дѣвушка, окруженная этою мелочною мужскою ловитвою любви, твердитъ совершенно искренно и съ убѣжденнымъ желаніемъ дѣятельно уцѣлѣть, уберечь себя. Но – бѣдная! она не замѣчаетъ, что, еще уцѣлѣвъ физически, она уже давнымъ-давно не уцѣлѣла нравственно, что цѣломудріе ея размѣнивается хитрыми людьми ежедневно, ежечасно, ежеминутно на мелкую монету, что – лишь одинъ неосторожный шагъ, одинъ натискъ ловкаго и смѣлаго ловца, и она затрепещетъ въ рукахъ его, погибшая, осмѣянная, поруганная. Это – все репетиціи падепія, подготовляющія спектакль, слезный и душу раздирающій – и, какъ часто! – кровавый, съ ножемъ или револьверомъ въ финалѣ.
Если дѣло обстоитъ такъ въ Петербургѣ, Москвѣ, Кіевѣ и тому подобныхъ крупныхъ цеитрахъ, тѣмъ ужаснѣе, повторяю, опасность въ медвѣжьихъ углахъ, гдѣ, на помощь всѣмъ внѣшнимъ факторамъ властнаго обольщенія, приходитъ еще каторжная скука захолустья, – лучшая поставщица на сластолюбіе аглицкихъ милордовъ. Дьяволъ любострастія хитеръ, и ни одинъ актеръ не умѣегь лучше его прикинуться «свѣтлою личностью», когда этимъ путемъ возможно ему добиться успѣха въ своихъ темныхъ цѣляхъ. Десятки разъ беллетристика и драматургія русская посвящали силы свои разработкѣ этого правдиваго и неизмѣнно насущнаго сюжета и несомнѣнно будутъ возвращаться къ нему еще новые десятки разъ.
Lasz, lasz idn seyn!
Er läszt dich ein,
Ais Mädchen ein
Als Mädchen nicht zurücke!
Громкою и постоянною насмѣшкою звучитъ предостерегающая пѣсенка Мефистофеля по темнымъ городкамъ, мѣстечкамъ и селамъ, гдѣ столько простодушныхъ Маргаритъ изнываютъ въ ожиданіи умныхъ и интересныхъ Фаустовъ. И… онѣ ли виноваты, что вмѣсто Фаустовъ судьба и условія русскаго захолустнаго склада посылаетъ имъ лишь переодѣтыхъ аглицкихъ милордовъ.
1900.
Отчего такъ темно невѣжественны женщины русскихъ образованныхъ классовъ?
Вопросъ мой можетъ показаться дикимъ и даже возбудить чье-нибудь дешевое гражданское негодованіе: какъ? невѣжественна русская женщина, та русская женщина, когорая… и такъ далѣе, и такъ далѣе? И сейчасъ же мнѣ пересчитаютъ нѣсколъко десятковъ, а, можетъ быть, двѣ-три сотни русскихъ женщинъ, которыя образованы болѣе самыхъ образованныхъ мужчинъ и – такъ какъ образованность свою русская жеыщина всегда немедленно переноситъ въ живую прикладную работу на ближняго – то и гораздо ихъ полезнѣе въ общественномъ отношеніи.
Я негодованіе перенесу, примѣры выслушаю и со смиреніемъ преклонюсь передъ ними, a затѣмъ, все-таки, придется повторить вопросъ.
– Я, съ вашего позволенія, говорю не о той образованной русской женщинѣ, «которая… и такъ далѣе, и такъ далѣе», а о русской женщинѣ изъ образованныхъ классовъ вообще. Не о Софьѣ Ковалевской, не о Сусловой, Кашеваровой-Рудневой, Евреиновой, Венгеровой, Волковой, Савиной, Щепкиной-Куперникъ и тому подобныхъ, но, хотя бы, о супругѣ вашей Марьѣ Ивановнѣ, свояченицѣ вашей Софьѣ Ивановнѣ, о супругахъ пріятелей вашихъ, Клеопатрѣ Николаевнѣ, Аннѣ Сергѣевнѣ, Антонинѣ Прохоровнѣ. Вы – блестящій адвокатъ, супругъ Софьи Ивановны – профессоръ университета, супругъ Клеопатры Николаевны и слѣдующихъ по порядку – ученый врачъ, модный журналистъ, директоръ департамента. Всѣ извѣстны за людей, почтенныхъ не только въ кругѣ своихъ профессій, но и вообще весьма просвѣщенныхъ.
Это, какъ говорится, «интеллигенція». По мужьямъ причисляются къ интеллигенціи и жены ихъ. Но – покуда молчатъ. Ибо, когда онѣ вмѣшиваются въ мужскіе «умные» разговоры, на лицахъ супруговъ ихъ выражается самое страдательное выжиданіе: сейчасъ-де моя ляпнетъ такую нелѣпость, что на недѣлю будетъ смѣху всему городу. И если «моя», противъ чаянія, не ляпнетъ, a съ помощью природнаго ума, счастливо выпутывается изъ предпрныятой разговорной ававтюры, мужъя сіяютъ, словно имъ удалось показать обществу необычайно ловкій фокусъ. Итакъ, оставимъ въ сторонѣ Софій Ковалевскихъ и прочую аристократію женскаго ума, a повторимъ лучше: отчего въ русскомъ женскомъ обществѣ только и есть, что – либо аристократки ума, либо «чернь непросвѣщенна», a среднеобразованнаго класса не имѣется?
– Позвольте! Да вотъ, именно, моя Марья Ивановна и всѣ эти Софьи, Клеопатры – какъ тамъ ихъ еще? – и составляютъ этотъ классъ.
– Нѣтъ, онѣ – «чернь непросвѣщенна».
– Ну, ужъ на этотъ счетъ – извинитесъ: моя институтъ кончила съ золотою медалью, изъ тѣхъ кто – гимназію, кто – лучше частные пансіоны… Какого вамъ еще образованія? Не всѣмъ же на курсы поступать! Надо кому-нибудь и семью дѣлать.
– И при всѣхъ золотыхъ медаляхъ, гимназіяхъ и лучшихъ частныхъ пансіонахъ, онѣ – круглыя невѣжды. Быть можетъ, именно бліагодаря гимназіямъ-то и лучшимъ частнымъ пансіонамъ, и невѣжды.
– Вы противъ женскаго образованія?!
– Противъ плохого женскаго образованія. Нужно хорошее.
– Чѣмъ же плохо наше современное?
– Какъ чѣмъ? именво тѣмъ, что оно выпускаетъ въ общество круглыхъ невѣждъ, съ дипломами образованныхъ женщинъ, золотитъ медалями поверхностное знаніе, которое, года два спустя, переходитъ въ рецидивъ малограмотности. И что годъ, то эта невѣжественность шире и замѣтнѣе распространяется въ женскомъ обществѣ. Если вы встрѣчаете женщину, хранящую слѣды полученнаго образованія, способную проявить, что мозгъ ея – не первобытная, хотя бы и драгоцѣнная глыба, что кто-то когда-то поработалъ надъ нимъ педагогическимъ рѣзцомъ, – этой женщинѣ почти обязательно 30–35 лѣтъ. Это – осколки эмансипаціоннаго теченія, волною докатившагося отъ шестидесятыхъ годовъ до половины восьмидесятыхъ и тутъ разбившагося…
– Какъ «разбившагося»? Когда же и поразвилось-то оно, какъ не въ наше десятилѣтіе? Посмотрите, – однихъ путей къ самодѣятельности сколько предоставлено теперь женщинѣ…
– Къ какой самодѣятельности-то? Черненькой! Чтобы стать телеграфисткою, фельдшерщею, акушеркою, конторскою или телефонною барышнею, контрольною счетчицею etc. – общаго образованія не требуется: достаточно спеціальной технической сноровки и того природнаго практическаго смысла, которымъ надѣлено огромное большинство женщинъ. Нѣтъ, говоря откровенно, мы, русскіе, весьма искусно и двусмысленно надуваемъ нашъ прекрасный полъ на оба фронта: и образованіемъ, которое-де «есть залогъ самодѣятельности», и самодѣятельностью, которую предоставляемъ нашимъ женщинамъ лишь въ формахъ доступныхъ почти безъ всякаго образованія. Сидитъ бѣдняжка въ контролѣ, переписываеть въ общую вѣдомость по графамъ съ красненькихъ и зелененькихъ листковъ количество шпалъ на перегонѣ между Сивоплюйскомъ и Торчмястойскомъ и недоумѣваетъ: ужели я для того про Лже-Смердиса учила? А, если не для того, то зачѣмъ же, зная про Лже-Смердиса, я не могу найти иного труда, какъ механическое переписываніе зеленыхъ и красныхъ бумажекъ на бѣлую бумажку? Общество предо мною когда-нибудь да неправо: либо когда заставляло меня учить про Лже-Смердиса, зная, что онъ мнѣ ни къ чему, a придется мнѣ возиться съ зелеными и красыыми бумажками; либо когда засадило меня за красныя и зеленыя бумажки, хотя я, по приказанію его, выучила про Лже-Смердиса. Такъ какъ красныя и зеленыя бумажки даютъ труженицѣ рублей 40–50 въ мѣсяцъ, a Лже-Смердисъ – ни даже мѣднаго гроша, то она весьма скоро приходитъ, если не къ сознательному, то къ инстинктивному убѣжденію, что красныя и зеленыя бумажки суть вещь, a Лже-Смердисъ – гиль, и забрался онъ, «дуракъ», въ голову контрабандою и удерживать его тамъ не стоитъ… Ну, a затѣмъ процессъ улетучиванія сомнительной гимназической премудрости – разъ начался, такъ уже не прекратится, покуда вовсе не опустошитъ мозги отъ ненужныхъ полузнаній.
