Простите, ребята, сейчас я буду ныть… но последний раз я спал 22 часа назад…
Нас вызвали к пациенту, «обездвиженному, в депрессии»: обычно речь в таких случаях идет о подростке в плохом настроении, но на этот раз все оказалось по-другому. Пациентку, действительно страдающую депрессией, 3 недели назад выписали из психиатрической лечебницы, снизив ей дозу антидепрессантов. Всю прошлую ночь она прорыдала, а теперь сидела, уставившись в пространство, отказывалась говорить и ни с кем не вступала в зрительный контакт.
Как сотрудники скорой, мы не имеем права везти человека в больницу против его воли – это считается похищением и карается по закону. Девушка же ехать ни за что не хотела, несмотря на все мои попытки ее переубедить. Она просто отказывалась от любого общения.
Решение было простым: звонить местной команде психиатрической помощи на дому, чтобы кто-то из сотрудников приехал, осмотрел ее и, при необходимости, распорядился о принудительной госпитализации в специализированное отделение (такое возможно в соответствии с законом «О психическом здоровье»). Проблема заключалась в том, что было десять часов вечера.
Сначала я позвонил в лечебницу, где она в прошлый раз лежала. Пообщавшись с двумя болванами, не понимающими человеческого языка, я, наконец, получил у них номер местной команды. В этом смысле Лондонская служба скорой помощи устроена довольно удобно: ко всем сторонним организациям мы обращаемся через диспетчерскую, потому что в этом случае телефонные разговоры записываются… и если кто-то говорит, что все сделает, то ему лучше сдержать слово. Я позвонил в диспетчерскую, сообщил все детали и стал ждать, пока нам перезвонят.
Не без злорадства хочу упомянуть здесь о том, что за все годы работы в медицине ни разу обращение в психиатрическую службу не прошло у меня гладко: они всегда пытаются отделаться от своей работы, «забывая» о тебе или просто игнорируя вызов. Хотя, возможно, что это только мне так «везет».
Нет смысла говорить, что мы подождали… и еще подождали… и еще подождали… с 22:20 до 23:00; затем в 23:02 диспетчерская все-таки связалась с нами. Местная команда психиатрической помощи на дому работает до 23:00, и ровно до этого момента там не брали трубку. В 23:00 ее взяли и сообщили, что все сотрудники уже разошлись, так что выехать к пациентке некому. Мораль: если вы живете в Ньюэме, постарайтесь, чтобы психический срыв случился у вас до 23:00.
Мы переключились на план «Б», который подразумевает вызов социального работника. Они дублируют психиатрическую службу. Снова мы позвонили в диспетчерскую и подождали… и еще подождали… и еще… Наконец нам сообщили, что социальный работник позвонит семье напрямую и что он хочет переговорить со мной. (Сторонние организации часто прибегают к подобному трюку, потому что знают – разговоры по личному номеру пациента не записываются и они могут говорить что угодно, а в случае любых противоречий это будет их слово против моего.) Социальный работник объяснил, что сейчас очень занят, так что предпочел бы не выезжать к пациентке, и, кстати, уточнил, звонил ли я уже дежурному врачу общей практики?
Я снова связался с диспетчерской и попросил их позвонить дежурному врачу (на всякий случай информирую – это семейный врач пациентки). Угадаете, что было дальше? Ну да… мы подождали… и еще подождали… и еще… Далее диспетчерская уведомила нас, что дежурный доктор еще не явился на работу, а когда явится, то сначала должен будет навестить еще двоих больных.
Все это время семья девушки проявляла ангельское терпение; они согласно покивали головами, когда я объяснил, что дежурный врач приедет к ним, но попозже. Дальше мне оставалось только рекомендовать родным присматривать за пациенткой, чтобы она ничего с собой не сделала, и звонить нам, если возникнет необходимость.
В целом скорая помощь потратила на то, чтобы связаться со сторонними агентствами и заставить их ВЫПОЛНЯТЬ ИХ РАБОТУ, целых 2 часа 19 минут… и добилась отнюдь не самого впечатляющего результата.
Как я сказал, иногда в Ньюэме чувствуешь себя ужасно одиноко.
До сих пор после захода солнца большинство медицинских служб прекращает работу, и людям, попавшим в беду, остается полагаться лишь на скорую помощь, пускай даже она мало что может сделать для них.
Липкие ноги
Есть что-то глубоко отвратительное в том, чтобы ходить по липкому ковру: особенно в квартире, где царит жуткий беспорядок, а владелец звонит в скорую в четвертый раз за последние два дня с жалобами на боли в груди, длящиеся уже 2 года. Хотелось бы также обратить внимание присяжных на тот факт, что боль за это время никак не изменилась: она не стала сильнее, не распространилась дальше по телу и не вызвала никаких других симптомов. Похоже, пациенту просто нравится вызывать скорую помощь. Выходя из квартиры, я с трудом подавил желание как следует вытереть ноги.
Не в пользу больного говорит и исходящий от него сильный запах, от которого мне захотелось выпрыгнуть в окно. Мы не возим с собой освежители воздуха (кстати, в больнице их тоже нет).
Когда мы привезли пациента в больницу, сестра окинула его взглядом, пробормотала себе под нос «боже, опять этот» и махнула рукой в сторону зала ожидания. Подозреваю, что она решила использовать биологическое оружие, чтобы разогнать тех, кто ждал там врача.
Этот пациент до сих пор звонит нам с той же «проблемой». Нагрузка
С учетом того, что у меня много читателей из других стран, я собираюсь объяснить, как работает Лондонская служба скорой помощи. Это может быть или крайне скучно, или чрезвычайно увлекательно: тут уж вам решать.
Экипажи приписаны к конкретным станциям, и мы не используем те же базы, что и пожарные. Несколько лет назад такое предложение действительно вносилось, но ему не дали хода, потому что мы мешали бы пожарным спать по ночам. У каждой станции есть свой код, например «К1», «J2» или «G4», а у каждой машины свой номер, поэтому машины, работающие на станции J2, будут называться J201, J202 и так далее.
Станции находятся на расстоянии 5–6 миль друг от друга и обслуживают преимущественно прилегающую к ним территорию; тем не менее с учетом переводов из больницы в больницу и прочих технических моментов ты вполне можешь оказаться на другом краю Лондона.
Старая шутка: если спросить диспетчера, с какой стати тебе тащиться в такую даль, он непременно напомнит, что на борту твоей машины большими буквами написано ЛОНДОН.
Существуют центральные станции и их «сателлиты»; на центральных обычно работает от 3 до 6 машин, а на маленьких – от 1 до 4. Ночью машин меньше, поэтому ты можешь оказаться в составе единственного экипажа, работающего со своей станции.
В Лондоне мы принимаем более 3500 вызовов в сутки, и при наличии 400 машин, из которых активно используется только три четверти, редко имеем время на отдых. Обычно на один вызов уходит около часа, и считается, что каждого пациента мы должны отвезти в больницу.
Самая длинная смена продолжается 12 часов, за которые мы должны выполнить 10–13 вызовов: это не очень много, но передышек себе не позволишь… 97 % рабочего времени мы проводим вне станции (сравните с 3 % у пожарной бригады).
Тем не менее это действительно классная работа. Ночные смены
На медицинских форумах постоянно ведутся дискуссии о том, кто в какую смену предпочитает работать. Как многие другие, я люблю работать по ночам. Причин этому немало, но главные можно выделить.
1 У меня нет семьи, и я могу валяться в кровати, сколько мне вздумается. Завтракать в обед… перекусывать кебабом на ланч… и ужинать мороженым.
2 Улицы по ночам пустые, так что можно ездить, как в «Форсаже».
