Максим Фрай - Книга для таких, как я

Последний Змеелов (часть 1)

— Пошли, сынок, — сказал Коллен. — Нет смысла оставаться там, где все закончилось. Мир велик.

Мечь Хальгарани (часть 2)

Тихий гул поднимался к сводам старой крепости. Орханак не знал, что это такое, но это было хорошо, как быстрый бег крови по замерзшему телу после стакана горячего вина. Глоса привстала на цыпочки и тихо ахнула от восторга:

— Это Хавры, Орх! Они возвращаются!

Обитель Волка (часть 3)

Он проснулся на берегу и сразу увидел Макки, взъерошенного и довольного всем на свете. Корабли Ширгов, легкие и изящные, как морские птицы, чертили по водной глади замысловатые узоры.

— Видишь, — сказал Макки, — люди пришли и сюда.

— Уходи, Артур, — прошептал старик, — уходи, мальчик. Если ты останешься, я могу проснуться…

Лучезар старался забыть, что до земли полверсты: чтобы расшибиться, иному дурню хватит и аршина. "А, однова живем!" — беспечно подумал он, чувствуя, как веселится сердце от его молодецкой удали.

Из-за окоема поднималось багряное, как праздничная рубаха, солнышко. Но Лихобору было не до того. Жестокая улыбка тронула его мужественное лицо. Он надел онучи и начал спускаться с бугра. Ему снова предстояло драться: с колдунами, лешими, басурманами — кто под руку подвернется.

— Любый, любый, не отдам никому, — шептала она, замерев на широкой груди конунга.

Тварог рванулся навстречу побратиму, сметая на своем пути бочонки и кружки с квасом.

— Клянусь Эльвардийским мечом, здесь еще есть немного эля! воскликнул его неутомимый спутник, встряхнув бочонок. — Вот уж воистину добрый конец пути!

— Мы еще вернемся сюда? — робко спросила Элифрана.

Все молчали, и только Квестиал неохотно проворчал:

— Кто знает…

— Прежде чем вы уйдете, попрощайтесь с Миленой, Страйк. Ей будет очень одиноко без вас… В первое время.

Проигранная борьба с повседневностью — это не конец, а только начало настоящего Пути — пути без надежды, без видимой цели, потому что Вечность не может быть целью.

Я отвернулся и пошел прочь. Я знал, что никого больше нет… но только сейчас я вспомнил, что знал это всегда.

Деяние совершенномудрого — это деяние без воздаяния.

Если у вас есть желание получить больше информации о какой-нибудь грани моей работы, вы можете вступить со мной в контакт по указанному адресу и принять участие в групповых семинарах или записаться на курсы. Занятия платные.

Я сказал им, что путь на гору не закончился, потому что он не закончится никогда.

На этом заканчивается рассказ о Хроальде и людях из Моржовой Бухты.

А люди Мак-Лота, которым не терпелось вернуться на Блаженный Остров, в ту же ночь вернулись на корабль и подняли паруса. И больше никто их не видел.

Таис вытянулась на кушетке, любуясь своими длинными ногами под черным шелком чулок. За окном шли люди: мужчины, обладатели мощных фаллосов, и женщины, владычицы пещер наслаждения. Она, Таис, могла бы сделать счастливыми их всех, поведать им восхитительные тайны об их собственных телах. Люди шли мимо ее окна, но они вернутся, и каждый, кто придет сюда, будет долгожданным гостем.

Но когда я пройду мимо вас, легкая, свободная и счастливая, когда аромат моих духов заставит ваше сердце замереть от предчувствия сбывающейся мечты, кто в этот момент захочет упрекнуть меня? Думаю, что совсем другие мысли пронесутся в вашей голове и совсем другие слова будут готовы сорваться с ваших губ. Я не просто так думаю, я знаю это.

Она казалась им не женщиной, а неким таинственным диковинным существом, одно прикосновение к которому могло бы стать восхитительным приключением. И она готова была подарить любому и это прекрасное приключение, и все те, что могли за ним последовать.

Их тела не знали усталости, и слова были больше не нужны. Время слов сменилось временем поцелуев, и это было прекрасно.

— Все бесполезно, — сказал Август, поднимая на сестру смеющиеся глаза. — Он собирает чемоданы и ругается. Мне всю жизнь казалось, что я силен в языках, но я и половины не мог разобрать. В чем я абсолютно уверен, так это что ноги его не будет в нашем доме, в Англии и вообще в Европе. Во всяком случае в этом он клянется всеми святыми.

"Как хотите, братцы, — думал Фред, потягивая пиво. — Лично я все сокровища мира отдам за клетчатый фартучек моей Милисенты".

"Дядя Хенри!" — "О, нет!" Но в окно уже заглядывала нахальная круглая мордочка: "Я все взвесил и решил, дядя Хенри! Вы нравитесь мне больше, чем тетя Салливан. Она… она щиплется!"

С тех пор жители Мармазона стали такими домоседами, что даже на ярмарке в соседнем Бахенмаркене встретить мармазонца — большая редкость.

1995–1999

Настоящая работа не является ни «справочником», ни «словарем», ни, тем более, "энциклопедией современного искусства". В данном случае следует доверять названию: написано «азбука» — значит, перед вами именно азбука, и ничего больше.

Появления подобной книги я ждал несколько лет: очевидно ведь, что уже давно пора возводить мосты между участниками актуального художественного процесса и их потенциальной, но пока не заинтересованной аудиторией. Поскольку мои ожидания не были оправданы, пришлось написать "Азбуку современного искусства" самому. В начале работы я, откровенно говоря, не раз сожалел, что не переложил ее на плечи более компетентного специалиста: я не профессиональный искусствовед, не теоретик актуального искусства и даже не художественный критик. Однако по ходу дела я вполне смирился с собственной кандидатурой, и вот почему.

Во-первых, идеальным проводником для путешественника, оказавшегося на далеком океанском острове (а территория современного искусства больше всего похожа на целый архипелаг малоизученных островов), скорее может стать простой туземец, чем ученый антрополог.

Во-вторых, и в литературе-то я вот уже несколько лет занимаюсь не чем иным, как бурной популяризаторской деятельностью. Популяризаторство — это, по большому счету, искусство манипуляции чужими одиночествами, оно позволяет построить мост между авторским и зрительским восприятиями, превратить два разрозненных монолога в один осмысленный диалог, или, по крайней мере, подарить обеим высоким договаривающимся сторонам достоверную иллюзию, что диалог состоялся — и то хлеб!

В-третьих же, в-четвертых, пятых и двадцать восьмых, в ходе работы над «Азбукой» я лишний раз убедился, что одной объективной «правды» об актуальном искусстве, какой-нибудь единственно истинной концепции, с которой можно было бы сверять собственные домыслы и предположения, в любом случае не существует. Ландшафт территории искусства похож на лоскутное одеяло, поскольку составлен из мнений, суждений и концепций разной степени авторитетности, нередко весьма противоречивых (тот, кому доводилось сравнивать определения какого-нибудь базового термина, — взять хотя бы тот же "модернизм", — приведенные в разных справочниках, словарях и статьях, со мной согласится). В такой ситуации «абориген» вроде меня — вполне приемлемая кандидатура на роль проводника: у меня нет своей "правды об актуальном искусстве", собственной "антропологической теории", которую я мог бы навязать доверчивому путешественнику в качестве единственно верной, а есть лишь впечатления и наблюдения, скопившиеся за годы "жизни внутри".