Борис Арнольдович и Нинель настороженно молчали. Ожидали дальнейшего развития событий. Он — с любопытством, она — с тревогой и, должно быть, тоской. Женщины всегда лучше предчувствуют неприятное.
Усевшись в довольно раскованной позе, это Борис Арнольдович по старой привычке оценил позу Фанатеи как раскованную, а по местным меркам в ней не было ничего особенного, разве чуть-чуть, Фанатея принялась беззастенчиво разглядывать Бориса Арнольдовича, ничего при этом не произнося.
Она сидела, презрительно поджав губы и демонстративно не замечая съежившуюся Нинель, пока наконец Борис Арнольдович не счел своим человеческим и даже мужским долгом нарушить эту неприятную немую сцену.
— Мы вас очень внимательно слушаем, — сказал он как можно доброжелательней.
— Хм! Мы! — хмыкнула Фанатея, гипнотизируя Бориса Арнольдовича взглядом. — Тебя как звать-то?
— Его Борисом Арнольдовичем зовут, — хрипло сказала Нинель.
И Борис Арнольдович почувствовал очень отчетливо, как сидящее рядом мохнатое тело быстро перестает быть съеженным, а становится вновь гладким и упругим.
Фанатея, конечно, этого чувствовать не могла.
— Стало быть, Борис. Боря! Ты знаешь меня, Боря? — осклабилась поэтесса.
— Нет, мы не имеем счастья вас знать! — опять ответила Нинель, и в голосе ее было еще больше презрения, сарказма, чем во взгляде Фанатеи, который пронизывал Нинель насквозь, словно она была пустым местом.
— Боря, ты что, язык проглотил? — продолжая сохранять безграничное самоуважение, потребовала ответа поэтесса. — Ты и впрямь не имеешь счастья меня знать? Что ж, прекрасно, я как раз и намерена тебя сегодня осчастливить. Давай познакомимся.
— А Борис Арнольдович не знакомится на улице! — парировала Нинель.
Это, по мнению подопечного, было уж слишком явным перехлестом. Тут он самым решительным образом вмешался, подал голос.
— Ну перестаньте, Нинель, прошу вас, не надо обострять. По-моему, уважаемая Фанатея пришла к нам с самыми добрыми намерениями.
— Конечно, Боря. Мои намерения всегда самые добрые, ведь я, во-первых, женщина, а во-вторых — поэт. И то, и другое просто несовместимо с какими-то иными намерениями помимо добрых.
— Послушайте, Фанатея! Кто дал вам право фамильярничать с Борисом Арнольдовичем? Это даже председатели себе не позволяют!
Увы, Нинель была непримирима. Фанатея это поняла.
Вечность влюблена в творения времени.
— Твоя укротительница, Боб? И ты ее терпишь? — Фанатея словно только что заметила Нинель и сделала вид, будто очень этому удивилась. — Как, милочка, вы тоже здесь? Ах, извините, я думала, вам уже надоело кушать дармовой паек и вы отправились на пастбище. Вас, кажется, Ниной зовут? То есть, простите, я хотела сказать Нинелью. Господи, не понимаю, зачем нужно нормальные человеческие имена усложнять и приделывать к ним совершенно дичайшие приставки и окончания. Это мне напоминает страсть некоторых людей к псевдонимам, которая в конечном счете никогда до добра не доводит. Вы, Боренька, надеюсь, согласны со мной?.. Да, я решила, что с этого момента буду говорить вам исключительно «вы», как видите, я принимаю замечания на свой счет, тем более если даже председатели не позволяют себе…
Да! А как ваши сиротки, Нинель? У вас их, кажется, двое? Вот видите, я прекрасно осведомлена, а как же вы не знали меня до сих пор? Нехорошо, нехорошо быть такой некультурной, кто же вас такую некультурную полюбит да еще с двумя детьми?
А вы знаете, Боренька, как она вас за глаза называет? Думаете, тоже Борисом Арнольдовичем? А вот и нет, а вот и нет! Она вас за глаза называет «мой Тарзан», так прямо и говорит: «Мой Тарзанчик оправиться пошел» или «Мой Тарзанчик сегодня сделал большие успехи»…
Не известно, когда бы этот фонтан иссяк естественным путем. Борис Арнольдович, во всяком случае, даже не думал, что можно в эту мощную непрерывную струю вставить хотя бы слово. Он обреченно и тоскливо ждал истощения струи и только очень беспокоился за Нинель. Ему было неловко, что он ничем не может помочь своей спасительнице.
— Заткнись, сука, — тихо-тихо молвила Нинель.
Фанатея умолкла враз. Только вытаращила изумленно и без того крупные свои глаза.
— Вали отсюда! Думаешь, я боюсь тебя? Думаешь, сжила со свету несчастного Полинезия и теперь можешь делать что угодно? Вали, а то хуже будет!
Нинель резко вскочила и ощерилась. Шерсть на ее загривке встала дыбом. Словно горб образовался.
Вскочила и Фанатея. Пожалуй, она была повыше ростом. Зато Нинель — жилистей.
А Борис Арнольдович замешкался, остался сидеть. И возможно, это был последний момент, когда от него хоть что-то еще зависело…
— Сама сука! — рявкнула Фанатея на весь лес. — Заезженная кляча ты! Полинезия вспомнила! Лучше бы своего Петра не забывала! Из-за тебя ведь мужик погиб! Я все узнала про тебя! Ты еще хуже Полинезия! Только скрытная и хитрая! Но я тебя насквозь вижу! И соседи твои не отвертятся, если я за дело как следует возьмусь, так и знай! Окопались тут, понимаешь! И Мардарий ваш — телок! Все знаю! Не хочешь мне Борьку по-доброму отдать, пеняй на себя!
— Да заткнешься ты наконец! — взвизгнула Нинель, потеряв последнее терпение и рассудительность, и вцепилась когтистой лапой прямо в губы поэтессе, стараясь, по-видимому, силой закрыть ненавистный рот, вместилище ужасных звуков и слов.
Но Фанатея вырвалась, отскочила в сторону и вверх.
— Ну, иди сюда, кляча! — позвала она зловеще-ласково. — Иди, я тебе покажу, я научу тебя разговаривать с освобожденной поэтессой.
И далее Фанатея загнула непечатаное.
Конечно, Нинель приняла вызов. Прыгнула следом. В ней уже ничего не оставалось от кроткой вдовы, надеющейся на устройство судьбы с порядочным человеком и вздыхающей, что такой человек никак не подворачивается.
Так прямо над головой совершенно растерянного Бориса Арнольдовича образовался орущий и визжащий лохматый клубок.
— Нинель! Фанатея! Ну ради всего святого! Ради меня! — не осознавая, что делает, Борис Арнольдович запоздало пытался прекратить безобразное действо. — Вы же интеллигентные люди! Одумайтесь, женщины!
Все было тщетно. Чья-то пятерня прочертила по лицу Бориса Арнольдовича пять прерывистых полос, он едва не свалился с дерева и уже больше не вмешивался. Стоял и глядел трагичными глазами. Обреченно ждал естественного окончания жуткой драки.
Собственно, он вел себя так, как во все времена вели себя самцы, явившиеся предметом спора двух самок. Хотя и не осознавал этого. Пока. Лишь всякие обрывочные мысли проносились в его голове. Например, о том, что прозвище «Тарзан» с точки зрения аборигенов, может быть, и более точное, но на его взгляд гораздо точнее «Маугли». А лучше вообще обходиться без всяких прозвищ.
Конечно, раз уж эта драка случилась, то Борис Арнольдович был на стороне Нинели. Всей душой хотел, чтобы она победила. Раз уж никак нельзя это дело остановить…
А мохнатый клубок между тем переместился на другое дерево, потом перелетел на третье, потом звуки схватки вообще затихли в отдалении, потом стали возвращаться назад.
Кто-то тронул Бориса Арнольдовича за плечо. Борис Арнольдович от неожиданности вздрогнул.
— Здорово, Арнольдыч, не пугайся! — Это был Мардарий, появившийся, как всегда, неслышно. Впрочем, на сей раз появиться неслышно не составляло труда. — И тебе досталось?
Мардарий дотронулся до лица Бориса Арнольдовича пальцем, показал каплю крови, потом слизнул ее.
— Да что же это, Мардарий? — Наверное, вид собственной крови вернул Бориса Арнольдовича к действительности. — Что происходит? Почему ты, младший председатель, не принимаешь никаких мер? Прекрати, прекрати немедленно это безумие!
— Молчал бы уж! — досадливо отмахнулся Мардарий. — Ты вон пытался прекратить, а что из этого вышло?
— Да как тебе…
Пришлось Мардарию слегка стукнуть Бориса Арнольдовича кулаком по лбу. Не больно, но проясняюще.
— …Что из этого вышло? На кого теперь похож? Будто от тигра убежал, то есть от заслуженной кары. Смотри, еще объяснять придется. А касаемо драки… Я тебя понимаю, но рассуди, ты же слышал, что здесь кричала Фанатея на весь лес. Я далеко был и то слышал. Она опасна для всех. И что-то с ней все равно нужно решать. Или она с нами решит. Серьезная дама. Ретивая. Глубоко верующая.
Поэтому, все к лучшему. Что ни делается. У вас есть эта мудрая пословица? Вот видишь, есть.
Конечно, жалко Нинель. Такой душевный и умный человек. Но я в нее верю. Она выносливей. Вне всякого сомнения. Думаю, у ней шансов больше. Гораздо. Так что мы с тобой не должны терять оптимизма.
— Что? Что ты хочешь этим сказать, Мардарий?
— Известно, что, — пояснил Мардарий спокойно, — у нас подобные схватки всегда продолжаются до победного конца. Или — или.
