У меня вызывают усмешку рассуждения о том, что-де литература должна заниматься литературой и забыть о влиянии на общество. Да, мужчина, может, и имеет право испытывать влечение к мужчине. (Хотя, конечно, лучше бы к женщине.) Но если все мужчины поменяют ориентацию, что будет? Ничего не будет, останется одно клонирование. Кстати, когда читаешь толстые журналы, возникает ощущение, что наша сегодняшняя литература существует в основном за счет унылого филологического клонирования.
– «Небо падших» – качественный шаг. Здесь больше, на мой взгляд, сочинительства – в классическом представлении – и эксперимента…
– Я хотел написать вещь, которая, сохранив все атрибуты серьезной литературы – социальную проблематику, психологизм, стиль, работу со словом, – вместе с тем будет конкурировать с коммерческой литературой. В конце концов, многие книги, ставшие классикой, пользовались в момент выхода большим читательским спросом. Полагаю, эксперимент удался, хотя кое-кто снова сочтет это «конъюнктурой», а не большой литературой. Но, честно говоря, «большая литература», усыпляющая на второй странице, всегда вызывала у меня оторопь. Занимательность – вежливость писателя. Если ты настолько умен и образован, что тебе трудно писать интересную прозу, пиши философские трактаты… Собственно, весь наш российский постмодернизм на 90 процентов состоит из таких «элитарных» авторов. Они похожи на композиторов, прекрасно знающих нотную грамоту, готовых, если надо, записать музыку даже древнерусскими «крюками», но слуха у них нет…
– В отличие от других произведений, в которых материал основан на собственном опыте, повесть «Небо падших», как я понимаю, собрана «с миру по нитке». Уж прототипы наверняка были!
– Конечно, прототипы были. Я всегда тщательно изучаю среду, где действуют мои герои. В повести есть эпизоды, настолько близкие к реальным событиям (например, «бордельера» в Париже), что у моих консультантов возникли серьезные неприятности. Интересно, что новые русские очень точно поняли главную драму моего героя. А суть ее проста: сегодня в России предприимчивый человек поставлен в такие условия, что умножать свое благосостояние, не нанося ущерба Отечеству, он не может. Кому-то плевать – нарубил «зелени» и отъехал на ПМЖ за рубеж. А кто-то на этом трагическом разладе надрывает себе сердце и ломает жизнь. На первых мне, как литератору, наплевать и писать про них неинтересно. А вот второй тип, к каковому принадлежит Шарманов, меня волнует и язвит… Это драгоценная пассионарная энергия народа, идущая на разрушение собственного государства. Это настоящая трагедия…
– Кажется, вы однажды пробовали войти в политику, баллотируясь в Московскую городскую думу. Не потому ли, что на одном писательском труде ноги протянешь?
– Писатель сейчас живет трудно. Ведь литература уже не опора режима. Когда-то по коридорам отдела культуры ЦК КПСС шел тревожный ропот: «…Опять Распутин против поворота рек выступил, надо что-то делать!..» А теперь Солженицын бросает власти уничтожающий упрек – и ни один кремлевский клерк даже ухом не поведет! За последние сто лет никогда еще российская власть не была столь глуха к мнению российской литературы. Все забежавшие в литературу, как говорится, с холоду, уже давно перебрались туда, где теперь потеплей. Остались те, для кого литература – призвание. Конечно, издатели платят мало, но российский литератор всегда старался быть ближе к народу. И сейчас он получил полную возможность слиться с народом в бедности. Есть в этом одно преимущество: когда придет пора оплевывания нынешнего времени, писатели будут выглядеть гораздо гигиеничнее сегодняшних журналистов и политологов. Все-таки в эти годы литераторы участвовали в удушении здравого смысла в гораздо меньшей степени, чем прежде…
– Политика вам не надоела?
– Увы, мы еще долго обречены интересоваться политикой, потому что пока не она зависит от нас, а мы от нее. Спросите в автобусе: «Кто за Ельцина?» – и вам дадут в морду. Однако импичмент не прошел, а если бы и прошел, было бы еще хуже, потому что нынешняя элита думает только о себе, даже если прикидывается оппозиционной. Я уже привык к положению оппозиционного литератора и с гордостью могу сообщить, что последнюю литературную премию от власти получил в 86-м году. Оппозиционность, которая проявляется у деятеля культуры между получением орденов и премий, мне непонятна. Недавно я был на встрече одного достойного политического лидера с творческой интеллигенцией. Так вот, он обратился к собравшимся с простой и разумной просьбой: посмотрите как профессионалы раздел моей программы, посвященный культуре, подскажите, чего там нет и что нужно. В зале были не приготовишки – мастера. И что же делали эти мастера в течение трех часов? Они льстили и выпрашивали, льстили и выпрашивали… Боюсь, в другой раз этот политик уже не станет обращаться к ним за советом, а творческая интеллигенция будет сетовать: «Опять у нас совета не спросили! Никому мы не нужны…» Да, самоокупаемость культуры – такая же нелепость, как самоокучиваемость картошки. Да, государство обязано содержать культуру, это одна из важнейших его функций. Но это ужасно, когда на вопрос: «С кем вы, мастера культуры?» – слышен ответ: «С теми, кто больше даст!»
Беседовал Сергей ЛУКОНИН«Век», № 26 (341), 1999 г.Надо есть мясо, не укропчик
Юрий Поляков – один из немногих писателей, чья популярность ни разу не захромала с самого начала творческого пути.
«Перестроечные» повести «Сто дней до приказа», «Апофегей», «Парижская любовь Кости Гуманкова» за последние десять лет неоднократно переиздавались. Не так давно вышел трехтомник, включивший в себя, видимо, все, написанное Юрием Поляковым на момент выхода издания в свет: от диссертации, стихов и записных книжек писателя до «Козленка в молоке», самой известной вещи автора.
Читатель «предан» Полякову, а вот критики его не слишком балуют. В чем тут дело? На этот и другие вопросы и попытался получить ответ специальный корреспондент «КО», беседуя с писателем.
– Юрий Михайлович, последние годы вы много печатаетесь в издательстве «ОЛМА-Пресс». Как правило, издательства «разбирают» популярных многопишущих писателей – «перебежчиков» или «двурушников» практически не бывает. Как вы думаете, по какому принципу происходят такие объединения издателя и писателя – это слепой случай, политкорректность или эстетические критерии (ведь авторы «подбиваются» в серии, а одна серия – на один вкус)?
– Действительно, есть издательства, которые подбирают авторов исключительно по политическим, направленческим мотивам. Например, реалист-почвенник, даже гениальный, вряд ли когда-нибудь будет издан «Вагриусом». С другой стороны, постмодернист даже в глубоком подпитии не забредет в «Современник». Ну и пусть это так, лишь бы понимали, что без серьезных проектов, без настоящей современной литературы издательство превращается в макаронную фабрику, которая тянет из года в год одну-единственную бесконечную детективно-эротическую макаронину. И великое искусство книги здесь совершенно ни при чем.
Я действительно очень плотно сотрудничаю с «ОЛМА-Пресс», но мои книги выходят и в других издательствах. Например, «Детская литература» выпускает в «Школьной библиотеке» мои повести, включенные в школьную программу, – «Сто дней до приказа» и «Работа над ошибками». Я веду переговоры с «Художественной литературой» о выпуске моего пятитомного собрания сочинений. А свой новый роман «Замыслил я побег…» я отдал издательству «Молодая гвардия», где почти двадцать лет назад вышла моя первая книжечка стихов. Но сначала роман в сокращении выйдет в журнале «Москва».
– Поговорим о вашем новом романе. Критика определяет ваш стиль как «гротескный реализм», который особенно ярко выразился в «Козленке в молоке» и «Небе падших». Новый роман продолжает ту же линию?
– И да, и нет. Повесть «Небо падших» – это своего рода спор с теми, кто рассказ о нашей нынешней подлой, криминализированной, полной кровавых курьезов жизни вывел за рамки литературы, превратив в чистую коммерцию, лишенное стиля чтиво. Мне же хотелось написать о мире новых русских, которые еще несколько лет назад были обычными советскими юношами, серьезную литературу. Но такую, чтобы она читалась с не меньшим, зато более глубоким, духовным интересом. И в течение четырех месяцев книга вышла тремя изданиями, была даже лидером продаж. Так что, мне кажется, спор я выиграл. Сергей Снежкин, поставивший в свое время нашумевший фильм «ЧП районного масштаба», хочет снять по «Небу падших» фильм. Ведем переговоры, ищем деньги.
А новый роман «Замыслил я побег…» написан в той же манере «гротескного реализма». В нем тоже работает принцип «преувеличения недолжного», в нем тоже комическое и трагическое завязаны в один прихотливый узел. Но это – семейный роман, если хотите – сага.
