Постепенно шло и проникновение нового титула в сферу внешних сношений. Так, в текст знаменитого Яжелбицкого мирного договора с Новгородом включены такие формулировки, как «к великому князю Василью Васильевичю всея Руси к великому князю Ивану Васильевичю всея Руси» [Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М., 1949. С. 43]. Однако здесь наш титул ожидали и самые серьезные проблемы, ведь соседний господарь — великий князь Литовский — носил еще и титул «Русского» и также претендовал на то, чтобы «Omnis Russia ad Letvines deberet simplicitlerpertinere» («Вся Русь принадлежала Литве») [Hermann de Wartberge. Chronicon Livoniae. Scriptores Rerum Prussicarum, t. 2. Leipzig, 1863. S. 80]. Так естественным образом спор о титуле превратился в спор за власть над огромным наследством Рюриковичей. Тем не менее в мирном русско-литовском договоре 1494 г., утвержденном высокими договаривающимися сторонами, титул «государя всеа Русии» оказался признан литовской стороной за московским правителем [ДДГ, № 83. С. 329]. Этот дипломатический успех нашел своё развитие в ходе мирных переговоров 1503 г., когда «вдруг» выяснилось, что, с точки зрения Ивана III, Литовская и Лятская (Польская) земли составляют отчину Александра Литовского, а вот завоеванные недавно Москвой немалые территории входят в состав уже его отчины — Руси [сб. РИО. Т. 35. С. 380]. Титул «господаря всея Руси» окончательно стал частью большой политики — и, как мы скоро увидим, оказал немалое влияние на то место, что в нашем мире заняла Россия/Московия на ментальных картах европейцев.
Дипломатические отношения со светским центром Европы Россия установила в 1489 г. в ходе официального визита «первооткрывателя» Николая Поппеля, появившегося в Москве с верительной грамотой от императора Sacrum Imperium Romanum (Nationis Teutonicae) Фридриха III Габсбурга и его сына Максимилиана (выдана в Ульме 26 декабря 1488 г.). И быстро выяснилось, что привычной для московских князей долгой и тяжелой борьбы за каждую формулировку в титулатуре не будет. Император римлян, полагавший себя верховным светским владыкой христианского мира, похоже, был согласен на практически любое титулование своего далекого контрагента и, более того, выражал готовность включить Великое княжество Московское в состав Империи на правах «королевства». Последнее лестное предложение было отклонено ввиду того, что, как заявил Иван III устами своих дьяков, московские князья «поставление имеем от Бога как наши прародители» [Памятники дипломатических сношений России с державами иностранными. Т. 1, стлб. 11–12]. Но это не помешало зафиксировать, по материалам следующего посольства Георга фон Турна (Юрия Делатора отечественных источников), следующее обращение высшего авторитета в европейской дипломатии к московскому государю:
[1491] (Грамота от Максимилиана, римского короля)
«Мы, Максимилиан, Божиею милостью Краль Римский и всегда Август… к светлейшему Ивану, по Божией воле началнику и Государю всеа Русищ князю великому Володимерскому и Московскому, и Новгородскому, и Псковскому, и Тферскому, и Вятскому, и Пермьскому, и Болгарскому и иных, как к нашему любовному брату, имеем и мы меж себя дадим знате дружбе, и любви, и братству… где нам будет твоя помочь на наших недругов надобе, и тебе нам помогати… и нам тебе на преждереченного Казимира Короля и его дети помогати вправду без хитрости» [Памятники дипломатических сношений России с державами иностранными. Т. 1, стлб. 66–67; Собрание государственных грамот и договоров. Ч. V. С. 8–9].
Еще более интересные результаты с точки зрения «борьбы за титул» дали последующие переговоры с такой серьезной силой на «северном» направлении, как Дания. Договорная грамота с королем датским Иоанном (Хансом) I начинается вот так:
«Во имя святой Троицы, мы, Иоанн, Божиею милостью Король Датский, Шведский, Норвежский… заключили дружественный и вечный союз с пресветлейшим и державнейшим Иоанном, всея Русии императором (totius Rutzsie Imperatore), великим князем Володимерским, Московским, Новгородским, Псковским, Тверским, Югорским, Вятским, Пермским, Болгарским и прочих, с братом нашим любезнейшим…» [Собрание государственных грамот и договоров. Ч. V. С. 129–131].
Русско-датский союзный договор, заключенный осенью 1493 г., имел антишведскую направленность: король Дании Ханс и великий князь Московский Иван III давали обязательство оказывать взаимную помощь в борьбе против правителя Швеции Стена Стуре. Торговые статьи договора 1493 г. имели определенный антиганзейский подтекст, так как развитие русско-датской торговли означало подтачивание вековой монополии Ганзы на посредническую торговлю между Русью и Западом. Но русско-датские соглашения не включали никаких соглашений о борьбе с ганзейцами, противоречащих нормальному развитию отношений России с Рейхом [Собрание государственных грамот и договоров. М., 1894. Ч. V. № 110].
2. Русско-европейские отношения: кризисы и сближения
Тем не менее после 1493 г. начался достаточно продолжительный кризис во взаимоотношения России с Рейхом. И причиной этого кризиса послужили проблемы во взаимоотношениях Москвы с далекой имперской периферией — Ливонской «конфедерацией». Напомню, что в Средние века «имперская» Ганза, в состав которой входили и крупнейшие города Ливонии, являлась главным торговым партнером Руси на Западе. Вплоть до XVI в. Ганзейскому союзу принадлежала монополия на посредническую торговлю между Русью и западноевропейскими странами. Неудивительно поэтому, что закрытие ганзейского двора в Новгороде Иваном III в 1494 г., свидетельствовавшее в том числе и об изменении в соотношении сил между Ганзой и Русью в пользу последней, требует разъяснений. Самыми ранними и, может быть, самыми объективными в силу своего документального характера немецкими источниками, содержащими известия о новгородских событиях, являются отчеты ганзейских послов (ратмана Дерпта Томаса Шрове и ратмана Ревеля Готшалка Реммелинкроде) о посольстве в Россию осенью 1494 г. Возвращаясь на родину из Москвы через Новгород, ганзейские послы застали там Немецкий двор закрытым, а ганзейских купцов арестованными. Новгородские великокняжеские наместники в ответ на вопрос послов заявили, что арест немецких купцов вызван притеснениями, которым русские подвергались в Ливонии, и в первую очередь тем, что ревельцы несправедливо сожгли русского подданного [Hanserecesse, 3-te Abt. Leipzig, 1888. Bd. III. № 433, § 16–28: LUB 2, Bd I, № 95; подробнее см.: Казакова Н. А. Еще раз о закрытии Ганзейского двора в Новгороде в 1494 г.]. В русских летописях об этом резком обострении русско-европейских взаимоотношений сообщается, что великий князь «велелъ поимати в Новегороде гостей немецкыхъ, колыванцовъ, да и товаръ ихъ, переписавъ, привезти в Москву, за ихъ неисправление, про то, что они на Колывани великого князя гостемъ новгородцемъ многиа обиды чиниша и поругание самовлне, а иных людей великого князя живыхъ в котлехъ вариша, безъ обсылкы великого князя и безъ обыску…» [ПСРЛ. Т. 6. С. 39; т. 4. С. 164].
Особенно стоит выделить в этом любопытном пояснении явное возмущение столь страшной казнью русского без согласования с Россией. И это при том, что в свежем договоре между Новгородом и Ливонией от 1493 г. была введена новая система согласования решений по «обидным делам»:
«А о обидныхъ делехъ о всякихъ наместникомъ государевымъ великого князя новгородскимъ съ княземъ мистромъ зсылатися послы; такожъ и князю мистру о всякихъ обидныхъ делехъ зсылатися послы съ государевыми великого князя наместники новгородскими, и управа дати всякимъ обиднымъ деломъ на обе стороне…» [АЗР. Т. I, № 112. С. 131].
Таким образом, выходит, что гнев великого князя против ганзейцев был вызван не только самим фактом мучительной казни в Ревеле русских, совершивших уголовные преступления, но и тем, что эта казнь и предшествующее ей следствие были проведены без уведомления русской стороны. Городские власти Ревеля нарушили условия недавно заключенного договора и в каком-то смысле дискредитировали «европейское движение» в глазах русских, и именно это обстоятельство вызвало со стороны великого князя суровую ответную репрессию — закрытие Ганзейского двора в Новгороде. Кроме того, сам факт закрытия Ганзейского двора наглядно показал, что Российское государство (в отличие от Господина Великого Новгорода) не зависит критически от балтийской торговли, а следовательно, может успешно добиваться улучшения своего положения в балтийской экономической системе. Ну а военные столкновения 1501–1503 гг. продемонстрировали, что Орден и Рейх (сюзерен и Ливонской «конфедерации», и многих ганзейских городов) не имеют силовых рычагов влияния на Россию.
Конфликт с точки зрения Рейха зашел в тупик, а экономические интересы Ливонии и политические проекты императора Максимилиана никуда не исчезли. И вот 17 июня 1509 г. в Москву была доставлена грамота императора Максимилиана, в которой Василий III назван «другом нашим возлюбленным». В ответном письме было дано согласие на восстановление Ганзейского двора в Новгороде. Резко улучшились отношения и с периферией Рейха в лице Тевтонского ордена в Пруссии. Ради великого дела общей дружбы против Ягеллонов к схизматикам-московитам осенью 1510 г. был отправлен саксонец Христофор Шляйниц, задачей которого было договориться о приезде больших орденских послов.
