Все оказалось проще, чем ожидал Опекушин. Войдя в мастерскую в сопровождении принца П. Г. Ольденбургского и вице-президента Академии художеств графа Толстого, Император Александр кивнул стоящим в стороне жене и брату Опекушина, посмотрел пристально на Александра Михайловича и сказал:
— А я узнал тебя, хотя ты тогда был без этой роскошной бороды. Микешин решил тогда провести меня. А мне все заранее рассказали, кто на самом деле работал над памятником матушке Екатерине. Так и передай Микешину, что Государя не проведешь... Ну-ну, показывай нашего великого поэта...
Опекушин поспешно поднялся по лестнице и с помощью брата сдернул холстину, наполовину прикрывавшую скульптуру. Спускаясь с лестницы, он вдруг подумал, что даже подобающе не поприветствовал Царя и его свиту. Но уже было поздно исправлять оплошность.
Император Александр обошел четырехметровую модель, помолчал, а потом сказал:
— Отменно, отменно... Наш тезка Пушкин должен поднять национальный дух России, помочь сплотить русский народ на битву с басурманами за освобождение братьев-славян.
Опекушин из первых уст услышал, что война неизбежна.
— Ваше Величество, я попытался сделать несколько моделей вашей скульптуры.
Александр встрепенулся:
— Показывай. Но хорошая ли, братец, это примета? Когда победим врага, тогда уж...
Царю понравились модели. Он сказал:
— Решай с Его Высочеством принцем Петром Георгиевичем. Но лучше — после победы...
На прощание Царь подал руку Опекушину, слегка кивнул остальным и поспешил к выходу.
Опекушин ликовал, еще больше радовался его брат Костя, впервые увидевший близко Царя, да не из толпы, а вот так — запросто, почти в семейной обстановке. Евдокия Ивановна утирала платочком слезы умиления. Насколько помнил Опекушин, Царь не пожимал руки Микешина, когда тот, послав его и Чижова за фраками, предстал перед Александром в роли единственного творца памятника Императрице Екатерине Великой. И дело не в том, что тогда Михаил Осипович перепачкал свои холеные персты в глине. Царь был в перчатках и мог бы выбросить их, покинув мастерскую. Еще до того Микешин явно переусердствовал в выражении своих верноподданнических чувств, когда в Петербурге было получено сообщение из Парижа о второй попытке покушения на жизнь Государя Императора. Власти считали ненужным раздувать этот второй случай, считая, что публичная казнь студента Дмитрия Каракозова на Смоленской площади в сентябре 1866 года отнюдь не способствовала престижу Царя ни в России, ни тем более в Европе. Гораздо выгоднее было представить дело так, что поляк Березовский, вероятно, стрелял не в Русского Царя, а в находящегося рядом с ним Наполеона III. Не уловив этих тонкостей, Микешин бегал по Петербургу, уговаривая всякого рода влиятельных особ послать от имени русского народа телеграмму Царю, чтобы тот поспешно вернулся в надежные объятья своей державы.
Тогдашний министр внутренних дел П. А. Валуев записал в дневнике: “Еще вчера в соборе затеяли послать к Государю телеграфическую просьбу от его “народа” на тот конец, чтобы он изволил вернуться восвояси. Мне говорил об этом, между прочим, художник Микешин, один из faiseurs (устроителей) по разным демонстрациям. Я отклонил эту идею давать Государю советы от имени миллионноголовой няньки”. Далее Валуев развивает мысль о том, что чрезмерно шумные публичные выражения чувств к Царю отнюдь не отражают действительного отношения к нему широкой публики. Он считает, что только история вправе судить о достоинствах и недостатках самодержцев.
Конечно, Александра Михайловича в тот счастливый для него день не занимали такие мысли. Главное — получено высочайшее одобрение отлить из бронзы его Пушкина. Не мешкая, Опекушин связался с бронзолитейным заводом “Константин Николе и Вильям Плинке”. Под этой маркой некогда действовал купец Р. Я. Кохун, у которого долгие годы трудился отец скульптора — Михаил Евдокимович.
Предполагалось, что памятник А. С. Пушкину в Москве будет установлен в год 80-летия со дня рождения поэта. Однако по разного рода обстоятельствам открытие памятника затягивалось. Хотя наблюдение за работами принял на себя живущий в Москве бывший лицеист 6-го выпуска П. И. Миллер, в Москву наезжали А. М. Опекушин и архитектор И. С. Богомолов. Они помогали подрядчику А. А. Баринову в устранении всякого рода неувязок. Так, например, при установке пьедестала один из гранитных монолитов раскололся. Надо было искать ему замену. Не найдя ее, пришлось разрешить заменить монолит двумя частями, соединенными вместе.
За годы работы над памятником Опекушин изрядно поиздержался. Дошло до того, что нечем было платить за обучение детей в гимназии. Сохранилось письмо, адресованное брату:
“Милый Костя!
Бога ради, если есть какая-нибудь возможность, выведи меня из очень скверного положения. Дело в том, я по сих пор не мог заплатить за детей в гимназию 105 руб., рассчитывал, что числу к 15—17 возвратится Шрейберг из-за границы и тогда взять и уплатить. Но, к несчастью, он возвратится не ранее, как 1 апреля, а между тем Зон (или Зол. — Ред. ) сказал, чтобы завтра были внесены деньги или не приходить в гимназию. Бога ради, дорогой Костя, если у тебя таких денег нет, то перехвати до приезда Шрейберга, возвращу с благодарностью, только устрой это сегодня же, ибо завтра я уже не могу детей послать в гимназию. Я пришлю Александра вечером часов в 8 за ответом. Ты понимаешь мое положение в настоящем случае и надеюсь, не оставишь без поддержки.
Твой А. Опекушин”.
Упомянутый в письме Шрейберг, видимо, имел какое-то отношение к изготовлению бронзовых и гипсовых копий памятника и бюста Пушкина, о чем оповестил Опекушин публику через “Новое время”. Они продавались непосредственно в мастерской Опекушина.
К тому времени относятся два письма И. С. Тургенева, посланных Опекушину. 5 марта 1880 года Тургенев писал:
“Милостивый государь Александр Михайлович!
А. В. Головнин передал мне Ваше намерение почтить меня подарком экземпляра Вашей Пушкинской статуи, за что прошу Вас принять мою искреннюю благодарность. Очень буду рад лично познакомиться с Вами и иметь случай выразить Вам все мое уважение к Вашему таланту.
Примите уверения в моем сочувствии и искреннем почтении.
Ваш покорный слуга
Ив. Тургенев”.
Читаем второе письмо от 20 марта того же года:
“Милостивый государь,
с живейшим удовольствием узнал я из Вашего письма, что экземпляр статуи Пушкина, который Вам угодно мне назначить, готов. Все эти дни, начиная с субботы, я до часу дома и буду ожидать Вашу любезную присылку.
Примите уверения в совершенном уважении Вашего покорнейшего слуги
Ив. Тургенев”.
Ко времени открытия памятника статуэтки и бюсты Пушкина работы Опекушина широко разошлись в Петербурге и Москве, давая, видимо, какой-то заработок скульптору. Самая большая копия памятника, высотой почти в 2,5 метра, была сделана для Русского клуба в Варшаве.
* * *
В связи с историей сооружения памятника Пушкину ходили легенды поэтического, и не только поэтического, свойства. Одна из них вошла в Энциклопедию Брокгауза и Ефрона. Суть ее сводилась к тому, что будто во время похорон Анны Керн (1879 г.) гроб ее повстречался с памятником Пушкину, который тогда якобы ввозили в Москву. Свидетели похорон отвергают эту версию, но все же утверждают, что, действительно, года за два до смерти красавицы, подарившей поэту счастливые минуты вдохновения, мимо окон ее дома на Тверской-Ямской медленно проследовала, наделав много шума, колесная платформа с гранитной глыбой для пьедестала памятника Пушкину. Встревоженная гиком возниц и криками собравшихся на улице зевак, уже тогда тяжело больная Анна Петровна стала расспрашивать домочадцев о причинах шума. Ей объяснили, в чем дело. Как писал артист Малого театра О. А. Правдин, “она успокоилась, облегченно вздохнула и сказала с блаженной улыбкой: — А, наконец-то! Ну, слава Богу, давно пора!”.
Пушкинские торжества
Пять лет ушло на все работы по сооружению памятника. К началу 1880 года он был готов. Его можно было открыть ко дню гибели Пушкина — 29 января. Но эта дата прежде всего воскресила бы в памяти народной пушкинскую трагедию. Решили отложить торжество до 26 мая.
Задолго до знаменательного дня в Москву начали съезжаться делегации из разных городов страны и даже из-за рубежа. Печатались и рассылались приглашения, готовились транспаранты, знамена, гирлянды и венки, наводился последний лоск на прилегающие к Тверскому бульвару улицы и площади.
А 22 мая умерла супруга Государя Императрица Мария Александровна. Пушкинским торжествам поначалу был дан отбой. В столице и в Москве с досадой говорили, что и 43 года спустя после смерти над поэтом продолжает витать злой рок. Император объявил о полугодовом трауре.
