Входил в эту разнонациональную команду исследователей-первопроходцев и Георг Вильгельм Стеллер. Родился он в Германии в 1709 году. С детских лет его главным увлечением стала ботаника.
Преподаватели пророчили Георгу блестящее будущее, но за свой вспыльчивый характер и необузданные выходки он был исключен из университета. Стеллер пытался продолжить учебу в других европейских странах, но на это не было средств. Помогать своенравному студенту никто не желал. Георг умудрился поссориться и со своими родственниками, и с друзьями.
В XVIII столетии Россия предоставляла немалые возможности способным, энергичным специалистам из Западной Европы. Тем, кто не находил должного применения у себя на родине.
Решил попытать счастья в великой северной стране и Георг Стеллер.
Шесть часов на американской земле
В августе 1734 года он прибыл в Петербург, где, по рекомендации немецкого ученого Байера, стал личным врачом архиерея Феофана Прокоповича.
Этот известный в России просветитель, церковный и общественный деятель был сподвижником и твердым сторонником Петра I. В круг научных интересов Прокоповича входили: естествознание, физика, история, география и планы освоения Крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока.
По достоинству оценив способности Стеллера, Феофан Прокопович рекомендовал его в Академию наук.
Георг стал адъюнктом натуральной истории, а вскоре был направлен во Вторую Камчатскую экспедицию.
К сожалению, между Стеллером и Витусом Берингом с первой же встречи сложилось недопонимание. Потом оно переросло в открытое противостояние.
Но, несмотря на это, после смерти командора Георг писал о нем как о справедливом и честном человеке.
Во время Второй Камчатской экспедиции Стеллер находился на корабле «Святой Петр». Когда путешественники достигли Америки, Беринг не хотел отпускать Георга на сушу, поскольку считал, что задача экспедиции выполнена и надо спешно возвращаться на Камчатку, иначе вскоре из-за штормов и непогоды сделать это будет почти невозможно.
Однако ученый настоял на своем. Результатом кратковременного пребывания Стеллера на берегу стала его книга «Описание растений, собранных за 6 часов в Америке».
Именно за шесть часов он сумел собрать и описать 160 видов американской флоры!
На Командорах и на Камчатке
Георг не прекращал своих зоологических и ботанических исследований даже после кораблекрушения пакетбота «Св. Петр».
В первый же день пребывания на неизвестном острове он понял, что земля эта — не Камчатка, и что она необитаема. Ведь животные и птицы здесь совершенно не боялись людей.
Кораблекрушение и смерть многих товарищей не выбило Стеллера из колеи. Он составил научное описание местной флоры и фауны, которое вошло в книгу «Описание острова Беринга».
Ученый обошел в одиночку весь остров. Впоследствии он писал об этом: «Я был один, под открытым небом, должен был сидеть на земле, мне мешали холод, дождь, снег, и часто беспокоили меня звери; у меня не было нужных инструментов, и притом я не надеялся, чтобы когда-нибудь моя работа сделалась известной и принесла кому-нибудь пользу…»
Георг считал, что цингу у участников экспедиции можно было предотвратить, если бы командор послушал его совета и разрешил на острове Шумагина собрать необходимые лекарственные растения. К сожалению, на острове Беринга нужных трав не оказалось.
Стеллер, очевидно, впервые из европейцев изучил морских котиков, каланов, сивучей и описал уникальное морское млекопитающее, которое водилось лишь у берегов Командор. Это животное потом назвали морской коровой Стеллера.
На острове Георг собрал 224 вида растений и дал научное описание множеству камней.
В 1742 году, после возвращения в Петропавловск, Стеллер продолжил исследование Камчатки. Своими силами он построил избу и прожил в ней два года. Занимался охотой, собирал растения, чертил карты, изучал языки, обычаи, культуру и историю камчадалов.
Он побывал во многих уголках полуострова. У местных жителей — ительменов и коряков — научился питаться сырой рыбой, кореньями, травами.
На свои скудные средства Стеллер открыл в Болыиерецке школу, где сам и преподавал.
Ученый писал в Санкт-Петербург и просил, чтобы ему разрешили с русскими промысловиками отправиться в Америку. Ответа не дождался.
Однажды он вступился за двенадцать ительменов, обвиненных в бунте. Враги, а их было у него немало, воспользовались этим. На Стеллера написали донос в Сенат, в котором сообщалось, что ученый освободил двенадцать государственных преступников и таким образом сам стал бунтовщиком.
Летом 1744 года Георг покинул Камчатку. Пора было возвращаться в Академию и представлять на суд ученых свои исследования и собранные в экспедиции материалы.
Он прибыл в Иркутск именно в тот день, когда губернатор получил распоряжение Сената об аресте «бунтовщика Стеллера».
Ученого арестовали, но вскоре отпустили, поскольку стало известно, что императрица Елизавета Петровна благосклонно отнеслась к участникам Второй Камчатской экспедиции.
Весной 1746 года Георг добрался до Соликамска. Здесь он стал жертвой издержки в работе почты. Местное начальство предъявило устаревшее постановление Сената о его аресте. Соликамские власти еще не знали, что путешественника уже оправдали.
Лишь спустя месяцы пришло сообщение: Стеллер не виновен…
Поздно… Он не выдержал тюремных пыток, побоев и скончался.
У писателя и ученого Игоря Забелина есть строки: «Трудно назвать другую науку, которой открытия доставались бы такой же дорогой ценой, как географии.
Тысячи и тысячи безымянных могил географов-исследователей разбросано по материкам и островам, скрыто в волнах океанов; прах этих скитальцев давно смешался с землей, изучению которой они посвятили свою жизнь. Эти люди шли на подвиги и совершали их незаметно, без шума, даже не сознавая, что проявляют героизм, потому что они делали любимое дело, потому что никогда не променяли бы тяготы и тревоги походной жизни на уют и спокойствие городского существования».
Слова Забелина можно отнести к большинству путешественников разных профессий и, конечно же, — к естествоиспытателю Георгу Стеллеру.
Его имя увековечено в названиях самой высокой вершины острова Беринга и уникального памятника природы — каменной арки. Именем Стеллера названы несколько видов растений и животных.
Десяток крупных терпугов шевелились на дне лодки. С таким уловом не стыдно возвращаться с рыбалки. Есть что показать и чем поделиться с другими.
Мы уже хотели поворачивать к берегу, как вдруг Иваныч тихо произнес:
— Гляди-ка: дельфины! Редкие гости в наших водах.
И правда, неподалеку, на спокойной воде, стремительно катились белые буруны. Животные быстро приблизились к нам и теперь почти касались темными лоснящимися спинами бортов нашего суденышка.
Казалось, что своими действиями дельфины стараются привлечь внимание людей.
Иваныч заглушил мотор, привстал и начал озираться.
— Что случилось? — поинтересовался я, но старик не ответил.
Он снова запустил мотор и развернул лодку.
— Дельфины волнуются. Неспроста это, — наконец пояснил Иваныч. — Видно, беда какая в океане случилась.
Теперь дельфины неслись впереди нас, будто указывали дорогу. Лодка едва поспевала за ними. Неожиданно мы увидели пляшущий на волнах рыбацкий буй. Вода вокруг него расходилась большими кругами.
Иваныч застопорил ход, перегнулся через борт и схватил буй двумя руками. Но тот не поддавался. Я кинулся помогать старику.
За буем потянулся длинный обрывок рыболовной сети. Кое-как вытащили сеть, а в ней — неожиданный улов: накрепко запутанный дельфиненок.
Быстрыми ударами ножа Иваныч распорол путы и положил попавшего в беду малыша на дно лодки. Тот тяжело дышал.
— Ничего, сейчас придешь в себя, и я тебя отпущу к своим, — пробормотал Иваныч. — Сколько ж ты без воздуха намучился, бедолага?
Старик, словно котенка, погладил дельфинчика, и тот шевельнул хвостом.
— Какой глупый и злой народ еще ходит по морям-океанам, — покачал головой Иваныч. — Ведь строго-настрого всем рыбакам наказано не швырять за борт обрывки сетей. Котики, дельфины, каланы, сивучи и даже могучие касатки гибнут от них. Эх-эх-эх, нельзя бездушных людей в океан выпускать…
Неожиданно дельфинчик рванулся из рук. Не успели мы опомниться, как он скользнул по борту лодки и плюхнулся в воду. Секунда, другая — и малыш уже плыл к своим сородичам. А те дружно покачивали головами: то ли приветствовали спасенного, то ли благодарили нас с Иванычем.
