Бой при Судбищах длился с полудня до ночи. Хан отступил, но утром, поняв, что перед ним лишь горстка отважных людей, вернулся. Русский отряд не дрогнул, сам потерял многих, но и «поганых положил несчетно». Шереметев заставил хана с ордой бежать, поскольку войско Ивана Грозного, как ему донесли, вот-вот прибудет.
Это была первая заметная победа над крымцами. И Москва сразу перенесла места столкновений с ними уже в саму степь. Но это требовало укрепления новой границы. И она быстро, в пятнадцать лет, была обустроена, получив название «Белгородской черты». На ней искусно использовались природные препятствия для конницы, созданы были засечные линии в лесках, на открытых местах насыпаны были земляные валы, укрепили старые и построили новые города — Белгород, Оскол, Воронеж, Усмань, Тамбов. С волненьем пишу — был в их числе и Орлов-городок, превратившийся позже в большое село Орлово, где я родился и вырос. Хорошо представляю, где была крепость, какую роль на Черте играла прежде заболоченная бобровая наша Усманка. А в музее города Усмани я как-то прочел наказ воеводы тех лет «стороже», наблюдавшей в заречье за Диким полем: «На одном месте два раза кашу не варить, где обедал — не ужинать, где ужинал — не ночевать!»
Укрепление государства и крепость Белгородской черты остудили пыл крымцев ходить за добычей. Муравским шляхом («посуху») стали ездить на юг и обратно купцы и посольства.
ЧТО СЕГОДНЯ осталось от знаменитого шляха? Практически ничего. Нет и Дикого поля. Исчезла тысячелетняя травяная степь. Исчезли в степи тарпаны, дрофы, стрепеты, редко видишь сурка, немного на этом огромном пространстве орлов. Распахана степь. Под плугом исчез и тысячелетиями утоптанный конскими копытами шлях. О его существовании напоминают лишь названья старинных селений, по которым шлях проходил, а «дикая земля» осталась только на склонах и окраинах древних балок. Лишь очень редко тут можно увидеть перышко ковыля, чаще видишь только полынь, жесткую, скусанную овцами траву, кусты шиповника да колючки с малиновыми цветами — татарник.
05.12.2002 — Пишем, что наблюдаем…
Прочитав ваши письма, я разложил их по стопкам: дом, двор, природа… Начнем с дома. Воробьев в неволе увидишь нечасто — плохо переносят неволю, да и не очень интересны любителям птиц — и так всегда рядом. Но доброе сердце и воробья приютит, если в природе жить ему трудно. Так, в доме пенсионеров Ященко (Воронеж) оказался воробей с изъяном зренья — одноглазость мешала ему летать и особенно приземляться в нужное место. «Влетел он к нам в форточку и прижился. Живет в клетке, любит наблюдать себя в зеркале (как бы — компания), но мы обязательно выпускаем его полетать. Садится на руку, на перекладину половой щетки. Иногда же на спинке стула делает «гимнастику» — машет крылышками. Ест все, что едим мы: хлеб, кусочек котлеты, творог. Особо любит халву. Очень общительный. А если услышит по радио музыку, начинает весело щебетать».
О сообразительности воробьев пишут братья Барановы (Невельск Свердловской обл.): «Наблюдали за одним «строителем» прошлой весной. Нашел воробей соломинку, но велика — не может на крышу взлететь. Что сделал? Подтянул соломинку к низкому, почти горизонтальному сучку акации, взобрался на него, не выпуская из клюва конец соломинки, и с этого трамплина взлетел вместе с ношей. Гений!»
Но главные персоны для наблюдения — в доме и возле него, конечно, в первую очередь, собаки и кошки. Давний друг «Окна» Михаил Кошман (Тульская обл.) пишет: «Собака и кошка у наших соседей живут очень дружно. Место собаки — у двери, а у кошки — в углу, близ кровати. На днях наблюдаю: кошка подходит и трется о бок собаки. «Чего это она?» — «А хочет, чтобы собака покараулила котят, пока она сбегает погулять». Собака эту услугу не любит, но, наконец, сдается — идет и ложится возле котят, а кошка скребется в дверь — выпускайте!»
И еще история с кошкой. Пишет
И. С. Винокуров из Оренбурга: «На садовом участке жила бродячая кошка. Для окота выбрала она место под кроватью в нашем домишке. Соседство это не очень понравилось. Собрал я котят в тряпку и отнес к штабелю досок. Вот что было потом. Сижу на скамейке. И вдруг кошка стала носить котят ко мне под ноги. Перетаскала, села и внимательно на меня смотрит, разве что не скажет человеческим голосом: «Что же ты, сукин сын, с животными так обращаешься!» И меня проняло. Сделал я для котят ящик, и кошка стала у нас жить».
Теперь письма из стопки «Двор». «Коров принято считать неуклюжими и недалекими по уму. О неуклюжести судить не берусь, а вот прочтите, что расскажу о лукавстве буренки. (Николай Запалихин, адрес интернетовский.) Стою у дома. Рядом чужая корова с невозмутимо-печальным видом щиплет тощую травку. Зазвонил телефон. Минуты три был я в отлучке. Возвращаюсь — буренка, войдя в ворота, стоит на грядке и торопливо с хрустом хватает капусту. От флегматичного вида не осталось и следа — вдохновенье на морде, и лукаво глядит исподлобья. Не понадобилось ее прогонять, сама сообразила, что надо делать, развернулась — и мигом в ворота. И опять тот же невозмутимо-печальный вид. Я не рассердился — уж очень многим обязаны мы коровам».
Во дворах, где обретается много разных животных, нередко возникают конфликты. Любопытно, что стычки эти, нарушающие спокойное течение жизни, никто не любит. Мирят и наказывают задир те, кто знает, что силу их уважают. Всего чаще в этой роли выступают во дворе гуси — птицы сильные, спокойные и степенные. Удивительно, но в этой роли может выступить и петух. Вот что пишет Владимир Гуськов из Львова: «У нашей бабушки в маленьком городке Рава-Русская жил здоровенный и очень горластый петух. Вел он себя наглецом, но любил, чтобы было кругом все спокойно и тихо. Даже дворовый, сидевший на цепи пес побаивался Петра. Однажды собака сорвалась с цепи и, ошалев от свободы, начала все крушить в огороде. Дедушка быстро поймал бедокура и стал воспитывать ремешком. И тут из дальнего угла, от кучи мусора примчался петух. Оценив обстановку, он разлетелся и сзади, с наскока, клюнул деда в мягкое место. У него ремешок из руки выпал, и собаку он упустил. А Петро изготовился к новой атаке. Увертываясь от ремня, он изображал нападенье. Дед предпочел заключить мир с петухом, и тот, празднуя победу, с достоинством удалился».
Крыс, если они овладевают двором, вывести очень непросто. Когда об этом недавно пошел разговор, мой друг Анатолий Яковлевич Митронькин, живущий в Саранске, поведал: «Моя бабка в деревне боролась с крысами, пользуясь алебастром. (Разновидность гипса.) Подмешает в теплую кашу этого порошка и в корытце — во двор, разумеется, удалив с него всех, кто мог бы каши отведать. Крысы, видя, что кругом никого, набрасываются на еду и через некоторое время поголовно валятся с ног — алебастр в утробе у них застывает. Жестоко, но для борьбы с крысами все средства приемлемы».
Посмотрим теперь, что наблюдалось в дикой природе… Животные быстро соображают, где и как им можно чем-нибудь поживиться. Вот два примера. «Возвращаюсь с вечерней смены. В стороне от асфальтовой дорожки, освещенной фонарями, болотце, где с кваканьем наслаждаются жизнью лягушки. Боковым зрением замечаю что-то под фонарем. Они! Сидят кружком, как дипломаты за «круглым столом». Остановился и вижу: пируют лягушки. Мотыльки, привлеченные светом, кружатся на свету и, опаляясь жаром лампочки, падают вниз. Лягушкам даже двигаться не надо, разевают рты, и еда, как манна небесная, падает с неба. Кто наелся — прыгает в темноту, а на их месте появляются новые едоки». (Евгений Борисович Пестин, Пенза.)
Нечто подобное, но уже с лисами, наблюдал Юрий Косимовский (г. Балашов). «Осенью, проезжая в Саратов, в районе Лысой горы вижу я часто лис. Некоторые ночью сидят прямо возле дороги, обнаруживая себя отсветом глаз. Однажды остановившись, я понял, в чем дело. Лисы «нащупали» легкий способ кормиться. Мыши с наступлением холодов мигрируют к человеческому жилью. У Лысой горы у них нечто вроде дороги к селу, и лисы хорошо это знают. Некоторые так нахальны, что, услышав характерный хруст под машиной, бросаются чуть ли не под колеса… И вороны, наблюдал, тоже собирают свой урожай на дороге. Но эти днем».
А вот что пишет о мышах (и одновременно о сойках, скворцах, кошках и желудях) из Рыбинска А. И. Шведов: «Было это в год хорошего урожая на желуди. Поздней осенью несколько соек кормилось на старом дубе. А перед самым снегом одна из них стала дружно носить желуди в скворечник, хозяева которого давно улетели. В азарте своих заготовок сойка не сообразила, что достать запасы из маленького летка она не сумеет. Пролежали желуди «на складе» до прилета скворцов. Скворцам желуди — не еда. Началось азартное освобожденье жилища. Самое любопытное, делом была занята не парочка птиц, а семь или восемь скворцов. Все улетали с желудями в клюве и бросали их в траву за моим огородом. Дня через три утром пошел я к колодцу набрать воды и за забором в бурьянах увидел несколько кошек. Что они делают? Оказалось, охотились на мышей, привлеченных брошенными желудями. Мышей в ту весну было много. Моя кошка приносила их и клала у двери: смотри, мол, работаю! Но не в том главное. Главное — выразительная цепочка: желуди — сойки — скворцы — мыши — кошки. Такое не часто заметишь».
