Мы шли без слов, без слёз, в молчании,
Как входят дети друг за другом
К отцу, что, истомлён недугом,
Встречает смерть в ночном бреду.
……………………………………
Я помнил надпись: “Правнук — Прадеду”
И лик, беззвучно говорящий
России прошлой, настоящей
И сонму мчащихся эпох:
“Где новый враг? Его попрать иду
Всей правдой моего Закона.
Мой стольный город — вот икона!
Держава русская — вот бог!”.
……………………………………
Пусть демон великодержавия
Чудовищен, безмерен, грозен;
Пусть миллионы русских оземь
Швырнуть ему не жаль. Но Ты -
Ты, от разгрома, от бесславия
Ужель не дашь благословенья
На горестное принесенье
Тех жертв — для русской правоты?
Пусть луч руки благословляющей
Над уицраором России
Давно потух; пусть оросили
Стремнины крови трон ему;
Но неужели ж — укрепляющий
Огонь Твоей верховной воли
В час битв за Русь не вспыхнет боле
Над ним — в пороховом дыму?
1949-1953, Владимирская тюрьма
Андрей Котов “Россия — боль моей души”
К 50-летию Игоря Талькова
Четвёртого ноября 2006 года Игорю Талькову исполнилось бы 50 лет. Он родился в день памяти Казанской иконы Божьей Матери, который теперь объявлен Днём народного единства в г. Щёкино Тульской области.
Его родители, осуждённые как враги народа, познакомились в лагере, в местечке Орлово-Розово в Сибири, где и родился старший брат Игоря — Владимир. Сам Игорь родился уже на воле.
Талантливый поэт и музыкант, он всегда подбирал музыку исключительно на слух, так и не выучив нотной грамоты. Он сам не считал своё творчество высоким искусством, он называл его лишь самовыражением. Он мечтал создать “Театр песни”, который оказывал бы реальную помощь начинающим неизвестным талантам. Но тогда Тальков, к сожалению, не имел такой возможности.
Когда в 1988 году Тальков спел песню “Россия” в программе Владимира Молчанова “До и после полуночи”, это выступление вызвало потрясение. Позднее Владимир Тальков говорил:
“Роковой для Игоря оказалась песня “Россия”. Этой композицией он подписал себе смертный приговор. Когда Тальков писал эту музыку, у него выходила из строя аппаратура, внезапно во всем квартале гас свет… После того как песня была окончательно смонтирована, ночью Игорю приснились черные руки, которые пытались задушить его”.
Эта песня была для него входным билетом на эстраду, она же стала камнем преткновения для власть предержащих. За строки
Листая старую тетрадь
Расстрелянного генерала,
Я тщетно силился понять,
Как ты могла себя отдать
На растерзание вандалам! -
его называли антисоветчиком, но в период “полугласности” не могли заставить замолчать. Это было уже не то время, когда за его смелые высказывания в адрес Л. И. Брежнева на тульской площади ему сказали: либо армия, либо тюрьма. Два года стройбата изменили в корне его мировоззрение.
«До 1989 года включительно мне приходилось часто слышать за своей спиной “антисоветчик”», — писал Тальков. Им, действительно, владел романтический антисоветизм, который был знаковой метой конца 80-х годов. Правда, певец уже тогда угадывал перевёртышей в расплодившихся антисоветчиках.
Мой сосед Геша совсем с ума сошел:
Орет как ненормальный: “перестройка”!
Но я-то знаю, кем он был в разгар застоя.
В Сибирь мечтал меня сослать, козёл,
И даже называл антисоветчиком!
Ну а теперь, как видит, то кричит: “Ура!
Ура Талькову, он — за народ!”, -
пел Тальков в 1989 году в песне “Метаморфоза-2”. Но именно “Россия” стала ключевой в его творческой судьбе. Она была настолько провокационной, что Талькова обвиняли в антисемитизме.
Разверзлись с треском небеса,
И с визгом ринулись оттуда,
Срывая головы церквам
И славя красного царя,
Новоявленные иуды.
Именно красного, тогда как со сцены он был вынужден петь “нового”.
“После того как песня “Россия” “заткнула” рты многим “советчикам”, меня переквалифицировали в “антисемита”. Поначалу я отшучивался, не придавая этому большого значения. Затем стал объяснять, что слово “иуда” — синоним слова “предатель”. Объяснения не подействовали. Мои оппоненты, зажатые в угол железной логикой, молча разводили руками, но… закрывая за собой дверь, бросали через плечо: “И все-таки, Игорь, Вы — антисемит”. Поразительная твердолобость”.
Тальков страдал от непонимания, ему казалось, что яснее выразить своё отношение к миру, чем он это делает в своих стихах, невозможно:
Россия — боль моей души.
Социальные песни — крик моей души.
Бой за добро — суть моей жизни.
Победа над злом — цель моей жизни.
В 1986 году Игорю позволили выступить с песней Д. Тухманова “Чистые пруды” в собственной аранжировке. Это сделало его известным всей стране. Тем не менее у него не было ещё возможности выступать на крупных эстрадных площадках. И вот однажды в августе 1988 года его пригласили выступить в концертах «“Взгляд” представляет», которые проводились во Дворце спорта в Лужниках. Концерты должны были сниматься, как обещано, и фрагментарно вкрапляться в передачу “Взгляд”. Когда Тальков пришёл на репетицию и спросил, какие песни можно спеть и сколько, Любимов ответил холодным молчанием. Вечером, непосредственно перед выступлением, просматривая список выступающих, Тальков увидел напротив своей фамилии приписку от руки: “Только одну песню и только “Примерного мальчика!!!” “Приписка обескуражила, — писал Тальков в “Монологе”. — Во-первых, я показывал “Примерного мальчика” “взглядовцам” в 1987 году, на что было сказано, что песня непроходима в эфир из-за двух слов: “рок” и “храм”, предложили заменить их другими. Отказался. Во-вторых, на данном этапе “Примерный мальчик”, исполненный Валерием Леонтьевым, был хитом. Сами понимаете, что я ее исполнять не мог, да, признаться, и не хотел из-за принципиальных соображений. На просмотре днем исполнял: “Кремлевская стена”, “Стоп, думаю себе”, “Враг народа” и другие подобные по тематике песни. Определив для себя однозначно репертуар, шел на сцену, точно зная, что буду петь, понимал, что после исполнения тех песен, которые наметил, “Взгляда” не видать как собственных ушей. Но иначе поступить не мог. Вышел и выдал по полной программе. С ужасом во взгляде “Взгляд” наблюдал за тем, что происходило на авансцене и в зале. Публика ликовала, не отпускала, несмотря на неоднократные попытки “взглядовцев” прервать выступление. В конце концов им это удалось, вынужден был уйти со сцены”. Когда Тальков уже вернулся домой, ему позвонил администратор и рассказал следующее: Листьев, Любимов и Захаров бегали друг за другом, ища виноватого в случившемся. Звонили из четвёртого отдела КГБ с вопросом, что произошло. Кто-то сказал, что теперь их всех поснимают с работы, а передачу закроют, что песни у Талькова “запредельные”, что он перетянул на себя одеяло. Листьев орал, что теперь Тальков придёт на “Взгляд” только через его труп. Но, тем не менее, когда Листьева убили, по первому каналу неделю крутили песни Игоря с титрами: “Памяти друга”.
После этого случая он говорил:
“Я теперь очень осторожен в контактах. Меня часто предавали, и я сильно разочаровался как в мужчинах, так и в женщинах. Я всегда пытался открыть свою душу тому, кого считал другом, но порой мне в нее просто плевали”.
Игорь Тальков писал очень разные стихи. В его творчестве тесно переплелись лирика и политическая сатира. Героем песни “Бывший подъесаул” стал казак Филипп Миронов, расстрелянный по приказу Л. Д. Троцкого за то, что выступал от имени казачества против расказачивания.
Ветер сильно подул,
Вздыбил водную гладь,
Зашумела листва,
Встрепенулась природа.
И услышал казак:
“Ты идёшь воевать
За народную власть
Со своим же народом”.
За эти, и не только, строки его любила вся страна, но когда в газете “Московские новости” появилась фотография Талькова в обнимку с лидером общества “Память” Дмитрием Васильевым, многие поклонники отвернулись от него. В своём последнем интервью газете “Курский соловей” Тальков говорил:
“Появился шанс скомпрометировать меня в глазах общественности. Каким образом? Сделать меня членом общества “Память”. Если я член общества “Память”, значит, грош цена всему моему гражданскому творчеству. Значит, я пою с голоса “Памяти” и таким образом уже теряю и силу, и уважение зрителя к себе и т. д. Я был приглашен вместе с другими артистами на презентацию с тем, чтобы показать, вместе с сопровождающей меня группой “Спасательный круг”, фрагменты музыкального спектакля “Суд”. Там мы переодеваемся в белогвардейские мундиры и судим большевиков. Я показал фрагменты. Я надел этот мундир. Когда я отработал, меня обнял Васильев, лидер “Памяти”, назвал князем русской песни. В этот момент я был сфотографирован, фотография появилась в прессе. Это самая настоящая провокация с тем, чтобы скомпрометировать меня. Членом общества “Память” я никогда не был, взглядов их не разделяю”.
