Под стать самым серьезным намерениям, какие только могли быть у первокурсника, подбирался гардероб – в основном на рынке, если не в Кэмдене, то на сходных с ним, в Гринвиче или на Портобелло, на Белл-стрит или на Брик-лейн, или в экономичных Flip и American Retro в Ковент-Гардене, где в подобии упорядоченного хаоса были свалены американские одежды. Костюмы на трех пуговицах с узкими лацканами из 1950-х и начала 1960-х годов, потертые мешковатые джинсы Levi’s 501 с неуклюжими подворотами, строгие пальто от Harris Tweed или бывшие пальто летчиков и военных (за которыми следовало отправляться в торговавший остатками с армейских складов магазин-долгожитель Lawrence Corner близ вокзала Юстон), рубашки без воротника, как носили два поколения назад, или рубашки с острыми концами воротника и шелковые галстуки в джазовом стиле, или шарфы – хлопковые в горошек или с фирменным узором пейсли от Tootal, подлатанные броги на кожаной подошве или густо-красные ботинки Doctor Marten, толстые шерстяные туристические носки, потертые кожаные ранцы, фланелевые фуражки и запонки из коммунистических стран Восточного блока – все эти потрепанные пережитки прошлого составляли наряд молодого человека, который противопоставлял себя одетым с иголочки франтам с Саут-Молтон-стрит и площади святого Христофора в Вест-Энде, или тем, кто одевался пресно, смотря в первую очередь на лейбл.
Рыночная культура: предыстория
В плане одежды такой напускной студенческий антитэтчеризм не был оригинален. Подъему интереса к старой одежде, который пришелся на начало 1980-х годов и плавно сменился кэмденским ностальгическим увяданием, можно найти прецеденты в каждом послевоенном десятилетии: от реакционного щегольства неоэдвардианцев до пышной пошлости глэм-рока и самодельного китча панков. Собственно, высокая репутация рынка Кэмден среди ценителей старья была построена на длительной традиции торговли подержанными товарами и обеспечивалась статусом Лондона как одного из ее мировых центров[462]. Предпринимая нерешительные попытки одеваться в узнаваемом кэмденском стиле я, сам того не сознавая, становился участником модного дискурса, насчитывавшего десятилетия и имевшего чисто лондонскую окраску. В XVIII и XIX веках важнейшим участником британской торговли одеждой была барахолка в Хаундсдитче, на которой одевались бедняки. Ее прилавки, ломившиеся от самого разнообразного старья, вдохновляли крупных писателей на сентиментальные рассуждения о том, как преходящи мирские блага и моды и как быстротечна жизнь[463]. Контроль над торговлей подержанными товарами, считавшейся вотчиной иммигрантов, перешел в начале XX века от евреев к ирландцам и сохранялся за женщинами Кэмдена и Килбурна до середины 1950-х. Их власть ослабла в связи с перемещением производства «шодди» (ткани, которая получается в результате переработки обрезков и старого платья) из западного Йоркшира в северную Италию, а также с ростом общего благосостояния и, как следствие, повышением спроса на новую одежду массового производства. Старьевщики также испытывали растущую конкуренцию со стороны благотворительных магазинов, которые распространяли идею о том, что покупать подержанную одежду не зазорно. В среде экономного среднего класса стало приличным сообщать об одежде, что она «почти новая», а в то же время в начале 1970-х произошло возрождение интереса к высококлассной подержанной одежде благодаря усилиям аукционных домов Мейфэра и интересу со стороны представителей контркультуры. Именно на этой волне «поднялся» Кэмден.
Ближайшим предком Кэмдена, как в плане географического положения, так и в плане атмосферы, можно считать знаменитый Каледониан-маркет. «Рынок на камнях»[464], как называли его торговцы, был прямым прототипом Кэмдена с его размахом и мировой славой. Незадолго до начала Первой мировой войны широкую территорию скотного рынка, расположенного к северу от Кингс-кросс, между Барнсбери и Агар-тауном, начали сдавать по пятницам торговцам подержанными товарами. К 1914 году рынок насчитывал уже более 700 прилавков и привлекал не только местную, но и модную публику. Он был настолько популярен, что пришлось выделить для торговли еще один день, вторник, а к началу 1930-х здесь уже было около трех с половиной тысяч торговых точек. В своем путеводителе по лондонским магазинам, оформленном прекрасными фотографиями Ласло Мохой-Надя (1936), Мэри Бенедетта описала «Калли» как «прекрасное место для охоты за дешевыми безделушками», где «торговки старой одеждой смешались с другими барахольщиками. Здесь лишь немного солидных продавцов, чьи товары разложены на импровизированном прилавке, большая часть торговцев располагается прямо на мостовой или на разложенной газете. Они ведут занимательные разговоры, если вы не гнушаетесь запахами старья»[465].
Историк Джерри Уайт описал уличную торговлю в Лондоне как одну из форм полулегального бизнеса, в которой местный пролетариат мог заработать при помощи своей сноровки. «Кокни» также промышляли извозом и торговлей подержанными машинами – утрированный образ водителя или автоторговца, заставлявший вспомнить разбойника-недотепу или жуликоватого лоточника из прозы Генри Мэйхью и Чарльза Диккенса, часто возникал в комических историях из лондонской жизни. Такой промысел «дарил независимость и позволял расти, требуя от предпринимателя красноречия, обаяния, проницательности, бойкости на язык и отваги – словом, тех качеств, которые рабочий лондонец впитывал с молоком матери и которые не могла из него выбить… школа»[466]. На Каледониан-маркет к этим незамысловатым умениям добавлялась некоторая вежливая осведомленность и способность поддержать непринужденный разговор о категориях вкуса – все вместе обеспечивало успех бедному и благородному торговцу. Девушку из семьи среднего класса Джейн Браун в период с 1920-х по 1930-е годы нужда заставила заняться торговлей «на камнях». Вспоминая о тех временах, она писала, что рынок был демократичен и в то же время таил опасности как для продавца, так и для покупателя:
Посмотреть на рынок приезжали из Америки, колоний, со всего света, с собой же увозили не только сувениры, но и рассказы о потасовках, братаниях, волшебстве и прежде всего – о невероятных сделках, которые удавалось заключить счастливцам: нитки жемчуга торговались по цене дешевых бус, пыльные холсты без рамы оказывались полотнами старых мастеров. Посещение Каледониан-маркет… напоминало лотерею[467].
Но наибольший интерес у Браун вызывали «тоттеры» – продавцы поношенной одежды; Кэмден, несомненно, унаследовал от Каледониана их колоритную торговую традицию:
Прилавки «тотов» состояли из четырех жердей, соединенных бельевыми веревками по периметру, еще одна веревка была натянута по диагонали. На них были рядами развешены невообразимые наряды со вторых рук и даже вечерние платья рук, наверное, с десятых – они болтались на ветру и выглядели грустно и устало; затем мужская парадная одежда – ее покупали главным образом официанты, мужские костюмы комплектом и пиджаки и брюки по отдельности, домашние халаты и так далее. И, в довершение этого причудливого образа, на каждой жерди громоздилось по шляпе… Наконец, ловишь себя на том, что приписываешь всем этим нарядам независимое существование… Хозяева этих точек, за малым исключением, женщины, непохожие друг на друга ни в чем, за исключением украшений, которые они носят. На всех массивные обручальные кольца из золота… кольца змейкой и цыганские кольца… броши и браслеты, золотые витые цепочки (если они могли себе это позволить). <…> Как правило, они довольно состоятельны, некоторые из них владеют солидной недвижимостью. Торгуют по большей части одеждой, но изредка одна из них может купить фарфор, стекло или бижутерию[468].
Если тоттеры были ранней формой рыночных торговцев, то их клиентов можно считать прототипом богемных посетителей, блуждающих вдоль полок близ Кэмденского шлюза. Согласно Браун, у тоттеров одевался преимущественно рабочий класс, искавший рабочую форму или дешевую альтернативу готовому платью, но публика с запросами тоже находила здесь товар по душе, что-то оригинальное, что выделяло бы их из толпы:
Дизайнер интерьеров в компании неофита, которого он посвящает в таинства торговли, – из таких покупателей, которые испытывают пределы вашего терпения. Это… как правило… лысеющий мужчина… с бледным лицом, фланелевой сумкой, в спортивной куртке и цветной рубашке-апаш, темной и дополненной красным галстуком, или в водолазке. Если это женщина, ее стандартная униформа – открытые ноги, непокрытая голова и откровенное платье или комплект из широких брюк и туники, американского платья-рубашки… «Лимонный желтый будет роскошно смотреться с сине-лиловым». <…> Трудно держать себя в руках рядом с такими позерами[469].
Каледониан-маркет разрушали дважды – во время Второй мировой войны и в 1949 году, и торговцы, которые теперь переименовались в антикваров, основали невдалеке от южной оконечности Тауэр-бридж в Бермондси Новый Каледонский рынок. Пройдет еще двадцать пять лет, прежде чем тоттеры обоснуются милей западней по Риджентс-каналу и выйдут на те же обороты, что некогда в Ислингтоне.
