Знаменательным литературным событием стал выход перевода на азербайджанский язык «Братьев Карамазовых», осуществлённый профессором Бакинского славянского университета Тельманом Велиханлы (Джафаровым). Кстати, хочется отметить роль БСУ в популяризации и преподавании русского языка и литературы в Азербайджане, в подготовке филологов-русистов и учителей русского языка, а также в переводческом деле. Созданы центр русской культуры и научно-исследовательская лаборатория по переводу, которой руководит ректор БСУ профессор Камал Абдулла.
Перевод этот осуществлён на высоком профессиональном уровне, с учётом особенностей языка и стиля Достоевского. Перевoдчик преследовал цель сохранения специфики поэтики Достоевского, стремился к адекватной передаче смыслов, ибо, имея дело с этим писателем, вряд ли правомерно говорить о так называемом свободном переводе. Как человек, довольно хорошо знакомый с русским текстом «Братьев Карамазовых», хочу сказать, что перевод Т. Велиханлы для меня ближе и понятнее, чем оригинал. Как бы парадоксально это ни звучало.
Многие считают, что если удовлетворительно знаешь русский, то лучше русскую классику читать в оригинале. Мысль довольно спорная. Любой национальный читатель, скажем, «Братьев Карамазовых», по ходу чтения оригинала переводит его на родной язык. Роман этот, как мне кажется, будет воспринят азербайджанским читателем глубже, если он прочтёт его не в оригинале, а на национальном языке.
Перевод Тельманом Велиханлы «Братьев Карамазовых», обогативший литературную жизнь Азербайджана, явился крупным событием в культурной и литературной жизни нашей республики и стал фактом национальной культуры.
Мамед КОДЖАЕВ, доктор филологических наук, профессор
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Cовместный проект "Евразийская муза"
Петушок
ФРОНТОВАЯ ПРОЗА МОЛДАВИИ
Владимир ЛОГАЧЕВ
На участке батальона майора Коржа появился вражеский снайпер. За три дня пятерых похоронили, а шестого едва живого отправили в тыл. Наблюдатели никак не могли установить, откуда снайпер ведёт огонь. До немецких окопов было метров триста, не меньше, и оставалось лишь удивляться меткости выстрелов с такого расстояния. Корж запросил помощь в штабе полка. Спустя два часа из дивизии сообщили по телефону, что высылают опытного в этом вопросе человека.
Под вечер, когда батальонный уселся ужинать и откупорил флягу со спиртом, в блиндаж протиснулся паренёк лет восемнадцати – невысокого роста, худощавый, по-юношески угловатый. Его тонкая шея с тёмным пушком на затылке свободно болталась в вороте гимнастёрки. Вошедший вытянулся и доложил по уставу:
– Товарищ майор, ефрейтор Петухов прибыл в ваше распоряжение.
– Садись, Петухов. Вижу, что прибыл.
Ефрейтор снял с плеча винтовку с зачехлённым оптическим прибором, присел на краешек нар и примостил её между ног. Корж оглядел прибывшего. Хлипкий какой-то, совсем мальчишка, на спине под гимнастёркой выпирают острые лопатки. Нетронутое бритвой лицо и глазища под тёмными дугой бровями – неправдоподобно синие, огромные, опушённые густыми ресницами… Впору бы девушке такие.
– Давно воюешь? – недоверчиво прищурился Корж.
– На фронте пятый месяц, – резво поднялся ефрейтор. – На моём личном боевом счету двадцать восемь вражеских солдат и офицеров.
Синие глаза смотрели на майора не мигая, в глубине их светился огонёк гордости.
– Сиди, я сказал… – Батальонный плеснул в кружку спирта и протянул ефрейтору. – На, согрейся.
– Не могу, товарищ майор.
– Ещё не научился?
– Не… Рука твёрдость потеряет и глаз не тот после хмельного…
– Тогда, извини, я один… – Майор, не поморщившись, проглотил содержимое кружки, поднёс к носу ржаную краюху, не надкусив, положил её перед собой и продолжал. – Значит, счёт, говоришь, двадцать восемь?.. Добрый счёт. Позавидовать можно… Юнец ты совсем, а успел уже отправить к праотцам двадцать восемь человек.
– Фрицев… – негромко поправил ефрейтор, всё так же не мигая глядя на майора.
Корж поморщился, как будто только сейчас ощутил вкус выпитого спирта, и кивнул на винтовку:
– Из этого самого инструмента?
– Ага.
– Где стрелять учился?
– С Урала я… Папаня к ружью приохотил, когда я ещё совсем мальцом был. На зверя вместе ходили.
– Добро… Задачу знаешь?
– Засечь и обезвредить вражеского снайпера.
– Точно… Находиться будешь при мне. Сейчас что думаешь делать?
– Хочу познакомиться с линией обороны. Прикажите дать провожатого в первую траншею.
– Сам покажу. Идём.
Майор не любил ошибаться в оценке людей. Но о ефрейторе он вынужден был сразу же изменить своё первоначальное мнение. Безусый юнец с синими девичьими глазами оказался далеко не простоватым и довольно дотошным. Вместе они облазили все без исключения окопы и огневые позиции, занимаемые батальоном. Ефрейтор особенно долго задерживался в тех местах, где были настигнуты пулей жертвы вражеского снайпера. Он интересовался не только внешними приметами убитых – ростом, телосложением, но и особенностями их характера, привычками, просил солдат воскресить в памяти последние минуты жизни их товарищей: что говорил, как стоял, куда смотрел перед тем, как нашла его пуля снайпера? Он требовал точно указать, куда угодила пуля, в каком положении находился убитый. Не довольствуясь объяснениями, он сам опускался на дно окопа, принимал различные позы и всё делал какие-то наброски в синенькой записной книжице. Вернувшись в блиндаж, Корж ещё долго сидел с ефрейтором над схемой обороны батальона. А когда совсем стемнело, тот, захватив лопату, по указанному сапёрами проходу в минном поле уполз на ничейную землю.
Возвратился Петухов через час. Он вычистил обмундирование, проверил винтовку, долго перебирал патроны и, испросив у майора разрешение, улёгся спать. Корж приблизил чадящую гильзу-светильник к лицу ефрейтора – оно было безмятежно спокойным, мягким, целомудренным.
Корж проснулся на следующее утро, как обычно, чуть стало сереть небо на востоке, но ефрейтора Петухова уже не было. Он появился в блиндаже, лишь когда стемнело. Молча, не изменив выражения лица, выслушал раздражённого майора, – в этот день сразило пулей ещё одного солдата, неосторожно поднявшегося над бруствером окопа, – не торопясь, плотно поел и сразу же уснул.
Второй день также не принёс никаких изменений – рано утром Петухов опять исчез, с наступлением темноты неслышно вошёл в блиндаж, поел и вскоре забылся крепким сном.
А на третий день ефрейтор перевалился через бруствер в окоп ещё засветло, отыскал батальонного и, невозмутимо глядя синими глазами, доложил:
– Задание выполнено. Нет его больше, снайпера… Не там искали, товарищ майор. Сидел он у старой коряги. Хорошее место, хитрое…
Когда стемнело, разведчики приволокли тело немецкого снайпера. Корж отыскал ефрейтора в блиндаже – тот укладывал нехитрые пожитки, собираясь назад в дивизию, – и весело окликнул его, – майор сегодня был добрый.
– Пойдём, Петушок, поглядишь на своего двадцать девятого…
Приглушённо переговариваясь, около убитого толпились солдаты. Они расступились перед батальонным, и Петухов увидел у ног своих бесформенную груду камуфлированного тряпья, под которым смутно угадывались очертания человеческого тела. Напрягая зрение, он нащупал глазами светлое пятно – лицо врага, которое он видел в оптическом прицеле самое большее три секунды, и ему вдруг страстно захотелось разглядеть его поближе. Ефрейтор шагнул вперёд, наклонился, и тут же кто-то предупредительно направил слабый луч карманного фонаря в лицо убитого. Оно было серьёзным, застывшие стеклянные глаза не успели выразить ни страха, ни боли. Над правой бровью – аккуратное отверстие, тонкая чёрная струйка, прядь слипшихся бесцветных волос. Петухов ощутил на своём лице чьё-то шумное дыхание, в нос шибанул густой махорочный дух.
– Сеньку нашего он тоже в лоб… – прохрипел простуженный голос. – Сколько душ изничтожил… Зверюга!..
Вперёд протиснулся маленький, юркий солдатик. Он присел на корточки, восхищённо заглядывая снизу в глаза Петухова.
