Птицеловы
Окно в природу
«Я решил заняться ловлей певчих птиц; мне казалось, что это хорошо прокормит: я буду ловить, а бабушка – продавать. Купил сеть, круг, западни, наделал клеток и вот, на рассвете, я сижу в овраге, в кустах, а бабушка с корзиной и мешком ходит по лесу, собирая последние грибы, калину, орехи…» Не уверен, что два моих спутника повесть о детстве и юности Алеши Пешкова («В людях») читали. Но все, что я наблюдаю в их охоте за птицами, очень похоже на то, что описано Горьким.
Встали рано, при звездах. К нужному месту съехались первыми поездами метро, потом – автобус, а когда двигались к лесу, красное солнце показало макушку из жидких кустов пустыря. Под ногами хрустко – ночной мороз прихватил неурочный в этом году обильный апрельский снег. И зябко. Согреваясь, почти бежим к зарослям лозняка, ольхи, сорных трав и репейников. Для глаза место не очень приятное, но именно тут сейчас кормятся птицы.
На двух очищенных от снега площадках мои спутники в пять минут развернули свое хозяйство. На землю положили сеть, за шнурок издали дернешь – она накроет присевших птиц. В другом месте тонкую «паутинную» сетку ставят ребром. На нее птицы во время полета натыкаются и запутываются точно так же, как рыбы в воде. Но надо как-то птиц сюда и привлечь. Для этого в нужное место сыплют прикормку – смесь подсолнечных, просяных, конопляных семян. И достают из рюкзаков клеточки со щеглами, чижами, овсянками. Это птицы-манки. На свету, радуясь солнцу, они сразу защебетали, не подозревая, что их голоса должны сюда кого-то привлечь.
Охота пуще неволи…
На солнышке быстро теплело. Кругом на репейниках, на кустах лебеды запорхали щеглы, коноплянки, чижи. Согреваемся чаем. И вот он первый невольник – нарядный, соблазнительный щебетаньем собрата в клетке щегол. Висит беспомощно в «паутинке». Точно так же ловят птиц орнитологи. Но там – поймали, надели колечко на лапку и отпустили. Тут же щеглу связывают ниткой крылья и сажают в большую клетку. В рюкзаке, в темноте пойманный успокаивается.
Расстеленная на земле сетка сработает, если сядет рядом с ней стайка птиц. Но в бинокль хорошо видно: площадка пуста. А «паутинка» ловит. Чаще всего попадаются большие синицы. Они небоязливы и любопытны. Но их мои компаньоны немедленно отпускают. Не понял – то ли жалеют, то ли товар на рынке неходкий. Но синицы, ловушкой никак не смущенные, снова в нее попадают. Как доказательство мне показывают резвую птичку без одной лапки – поймалась дважды.
В этот раз у охотников нет цели наловить много. Главное, по договоренности на Птичьем рынке, показать мне «процесс». Поэтому мы особо не маскируемся – делаем снимки, говорим в полный голос. Мои спутники – давняя пара ловцов. Понимают друг друга с полуслова. Оба любят охоту страстно. Но характеры разные. Один, явный лидер, незлобно, ритуально друга поругивает: «Ну что ты копаешься, как жук навозный. Я вот третьему крылья связал, а ты все с одним». Напарник невозмутим и даже не отвечает приятелю, тихо, с блаженной улыбкой делает свое дело. «Вот он такой – ни украсть, ни покараулить», – ворчит лидер. А приятель его по-прежнему улыбается и, поцеловав чижа в клюв, сажает в клетку. Он демонстрирует мне манки-свистульки, которыми можно подозвать птицу, но к рассказам не расположен: «Вон Валька расскажет…»
Валька – Валентин Михайлович Шориков – и дело знает, и рассказать о нем может. По профессии он сапожник, но слово «сапожник» ему почему-то не нравится? «Запиши: обувщик…» Рассказывает об умении сшить любую обувку, но главное счастье жизни сапожника – птицы. Сорок лет уже ловит. «С первой женой ездили по лесам вместе».
– Были какие-нибудь интересные случаи на охоте?
– А как же. Вот крайняя клеточка со щеглом. Так вот ее однажды схватил в лапы ястреб-тетеревятник. Он, конечно, сразу сообразил: что-то не так, но бросить клетку не мог – когти заклинило в проволоке. Метров двести с клеткой летел. А еще случай был – на земле к клетке с чижом подкралась мышеед-ласка. Сорока, бывает, поймается. Маленький сокол чеглок гонится за какой-нибудь птичкой и – смотришь – в сетке! Распутаешь, полюбуешься, и, пожалуйста, улетай. Радость не только в ловле, а в том, чтобы видеть, как все на свой лад живет-существует.
Второй ловец «слесарь на пенсии» Виктор Сергеевич Данилин с ниткой в зубах внимательно слушает размышления друга и молчаливо кивает: «Да, да, все так…»
– Беги-ка возьми. Кажется, дрозд залетел, – говорит обувщик. Слесарь, однако, бежать не намерен. Он не спеша идет к сетке, долго там возится и приносит птицу, названье которой я слышу впервые: журбай. «Это вид жаворонков. Но поглядите, какая красивая пестрая голова. А петь начнет – всех забивает!»
– Ловля птиц – это страсть, – говорит, отхлебывая чай, обувщик. – Бывает, никакая сила меня в городе не удержит. Собираюсь и еду. Помните зиму 79-го – краска от морозов с трамваев слезала, воробьи в метро залетали. 42 градуса! А я ездил, ловил. И тем много птиц сохранил. Они ведь, случалось, на лету замерзали в ту зиму.
Ловля пташек – дело с виду нехитрое. И в самом деле наловить щеглов, чижей, зябликов, коноплянок можно немало. Но, как на рыбалке, один ловит плотвичек и пескарей, а другому щуку, сома подавай, так и тут – почетно поймать птицу неглупую, осторожную, редкую. Короля пения – соловья, по мнению моих знакомых, поймать проще простого. «Он себя голосом обозначит. А уж как его взять – каждому птицелову известно». Трудней поймать певцов рангом пониже, но осторожных – славку-черноголовку, дрозда, варакушку. Трудно поймать спокойного, несуетливого щура, клестов. Не всякому дано взять, например, дрозда черного – в подмосковных местах он редок. И только очень умелый ловец пообещает на рынке заказчику поймать иволгу. Очень красивая! Проходя по опушке березняков, стоит лишь чуть похоже посвистеть иволгой, и она откликается – «родичей близко не терпит». Но как поймать золотую, голосистую птицу? Обувщик признается: «За сорок лет только два раза ловил». Но есть на Птичьем рынке какой-то Сергей – берется на заказ ловить эту птицу. И ловит. Выслеживает места, куда иволга в жаркое время пить прилетает. И тут, тщательно маскируясь, расставляет тенета. «Работа штучная, дорогая. И время для ловли короткое. Иволги позже всех прилетают – с них начинается лето. И раньше всех улетают. Ловить надо, когда в гнезде еще птенчиков нет. Иначе – осиротишь… Так что очень непросто исполнить заказ».
Среди почетных заказчиков мои знакомые птицеловы называют спортсмена и писателя Юрия Власова, актера Георгия Жженова, кого-то из знаменитых врачей. Но обычно на рынке покупают щеглов, чижей, коноплянок – недороги, неприхотливы, легко переносят неволю.
Часов шесть просидели мы в апрельских заснеженных бурьянах. Поймали без малого три десятка щеглов, чижей, коноплянок, жаворонков. И уже у прощального костерка Валентин Михайлович Шориков поведал историю, подходящую для окончанья рассказа о птицеловах.
«Было это несколько лет назад. К деревне Матвеевской, по Курской дороге, приехал я ловить соловьев. Поймал четырех. И вдруг слышу пение, от которого даже остановился. Какое-то чудо! Чистота звуков, полный набор коленцев, очередность всего неслыханно четкая. Вот, думаю, для себя, для дома поймать. Вошел в деревню. Слышу, щелкает мой певец в черемуховом кусту садика у воды. Я попросился во двор к старушке. «Соловей-то, говорю, у тебя какой…» «Да, милый, веселит душу уже пятый год. В сельсовет ходила, чтоб приструнили мальчишек с рогатками». Как же, думаю, соловья мне этого изловить? Попросил я старушку воды принести. Пока она, кряхтя, вышла из сеней с кружкой, я успел поставить лучок с насадкой из мучных червяков. Говорим со старухой, и вдруг слышу – щелк! Сработала западня. Когда хозяйку дома что-то отвлекло в сени, я подскочил к кусту и скорее добычу – за пазуху. Мой соловей! Как пел! Посадил его в клетку, а он, услышав вблизи соперника, и в клетке залился песней. Сердце у меня прыгало от восторга.
Приехал домой, не нарадуюсь – поет! Две недели я слушал. А потом вдруг стала меня какая-то грусть посещать. Представил я старый деревенский домишко, сад, куст черемухи, бабку на скамеечке во дворе. И вдруг почувствовал, что я ее обокрал. У нее, может быть, это была последняя радость в жизни. День, другой – места не нахожу. Решил: поеду, выпущу, перед старухой покаюсь. Но, как нарочно, дела из города не пускали. Мне было известно: соловьи находят родные места, и решил певца я выпустить прямо в Москве – будь что будет. А через несколько дней – вода подмывает – захотелось узнать: прилетел или не прилетел?
Сошел на станции – и прямо в деревню, к знакомому саду. И уже издали слышу – поет! Опять постучался в избу – воды попросил. «Поет, говорю, соловей-то…»
