Надо спускаться к гнезду. Оно устроено на меловом мыске и мало доступно. Оно сейчас кажется мне совсем недоступным. Спуститься к гнезду надо по меловому откосу. Крутизна его заставляет вспомнить крыши готических храмов. К тому же мел, дождями размытый, ползуч как песок. А вниз страшно глянуть: десятиэтажный дом, как коробочка, уместится в овраге. Риск очень большой, но и страсть добраться к гнезду велика. Ноги погружаются в мел, как в золу. Укрепляя каждую ногу в откосе, медленно (вспомнились альпинисты) опускаюсь к гнезду. Сердце колотится, как у воробья, когда я наконец добираюсь к желанному месту. Штаны, куртка и даже кепка белые от меловой пыли. Двум птенцам, сидящим в гнезде, я, наверное, кажусь чудищем. Они таращат оранжевые глаза, щелкают клювами и пятятся в глубь пещерки размером с небольшую собачью будку.
Птенцы в гнезде бывают разного возраста.
Александр в бинокль видел неделю назад в гнезде трех птенцов. Видел, как мать их кормила, отрывая от водяной крысы кусочки мяса. Птенцы были в белом пуху. Сейчас пух у них буровато-рыжий. Их теперь только два. Куда делся третий, маленький, неизвестно.
Совы насиживают кладку с первого яйца, и потому у них птенцы разновозрастные. Старший сейчас надувается шаром и, распустив пушистые крылья, старается меня напугать. Младший прячется за спиной брата. Тихонько (не оступиться бы) сажаю его у края гнезда. В отличие от большого брата он старается сжаться, лечь, вытянувшись в гнезде, но клювом тоже угрожающе щелкает.
Глубина пещерки с гнездом небольшая – до задней стенки я дотягиваюсь рукой. Гнезда фактически нет. Двигаясь, птенцы мощными лапами подымают белесую пыль. У края пещерки – перья вороны. Возможно, сегодня утром отец-филин принес птицу за завтрак, и мать, ощипав перья, клала в клювы прожорливых, быстро растущих ребят кусочки свежего мяса.
За двадцать минут птенцы ко мне привыкают. Старший глядит на меня с любопытством, но клювом все-таки щелкает. Мать, как видно, не упускающая гнезда из виду, снова тенью проносится над оврагом. Знаю: крупные эти совы иногда отважно защищают гнездо. Сейчас, нападая, сова могла бы меня опрокинуть в овраг, и я чувствую, как колено напряженной правой ноги начинает подрагивать…
Вверх по склону взбираться еще труднее, чем опускаться. В изнеможении хватаюсь за махор травы, растущей у края обрыва, и делаю последний рывок. Ощущение – как будто взобрался на Эверест. Блаженно растягиваюсь на пахнущей полынью тверди, пересохшими губами сосу горькую трубочку одуванчика, наблюдая в бинокль за птенцами. Они успокоились – сидят в пещерке своей, устало нахохлившись. Мать опять летит над оврагом. Но теперь гнев ее мне не страшен, теперь я могу ее даже снимать.
Гнезда филины строят в разных местах – в лесу, на сломанных бурей трухлявых в сердцевине древесных стволах, в укромных местах степи, в камышах у воды. Но больше всего эти крупные совы любят гнездиться на скалах, на склонах приречных промоин.
Если есть пища, филины долго держатся облюбованной территории и, если гнездо не тревожат, выводят птенцов в одном месте, иногда даже близко к человеческому жилью. Свое присутствие птицы выдают громкими ночными уханьями, особенно частыми в брачную пору – весной.
Крупную, очень красивую птицу зовут «королем ночи». Днем филин прячется в каком-нибудь укромном местечке и тихо подремывает. Но чуть шум или шорох – мгновенно сон стряхивает. Глаза его расширяются, над головой поднимаются пучки перьев, которые по ошибке принимают за уши. Днем присутствие филина чаще всего выдают птицы. Увидев ненавистную им фигуру, они поднимают невероятный, неприятный филину гвалт, и он спешит где-нибудь схорониться.
Совы оживляются к ночи, вылетая охотиться. Филины могут поймать разбуженных уханьем тетерева, глухаря, ловят гусей, куропаток, легко настигают зайцев, ловят крыс и не брезгуют «семечками» – всякого рода мышами. Беспечно шуршащий в потемках еж становится легкой добычей филина. Мощные, когтистые его лапы не боятся колючей брони. Может прищучить филин кота, боятся его и мелкие совы.
Кладку яиц в гнезде самка филина начинает в апреле, в канун половодья. В рязанском лесу я видел гнездо филина под сосной, залитой водой. Но береговой уступ, видимо, так нравился птицам, что кладку они повторили чуть выше прежнего места.
Два-три белых яйца этих сов похожи на шары бильярда, но меньше их. Самку, сидящую на гнезде, кормит филин-отец. Когда с промежутком в несколько дней начинают из яиц вылупляться птенцы, забот у филина прибавляется. Малышам требуется свежее нежное мясо, и филин (охотник удачливый и умелый) носит к гнезду добычу в большом избытке. Брем пишет о немецком крестьянине, который несколько лет был у филинов иждивенцем – каждое утро приходил к гнезду забирать остатки зайцев, уток, водяных курочек, куропаток.
А я знаю случай, когда человек охотно делился с филинами живностью со двора. Было это на Северном Донце, в хозяйстве моего друга охотоведа Бориса Нечаева. Зайцев в займищах у реки расплодил он так много, что около десяти филинов держались на небольшой для такого числа охотников территории. Один из филинов повадился ловить у Нечаева кур и так обнаглел, что уже в сумерки прилетал и садился на сухое дерево у двора, высматривая добычу. «Что ты его не отвадишь?» – «Зачем? Кур я сколько угодно могу развести, а филины – редкость».
Филин – птица исключительной привлекательности, с интересным образом жизни. С давних времен люди проявляли к филинам интерес, выращивая их в неволе. Описан случай: лесник, державший птицу в сарае, услышал из леса призывный крик филина и вынес птицу-невольницу из сарая во двор. И состоялась «помолвка». Филин стал подруге носить еду и носил четыре недели.
Известен случай, когда взятого из гнезда малыша-филина не заперли в сарае, а держали клетку с ним во дворе. И что же? Ночью стали появляться родители филиненка и кормили его. Через некоторое время с ними начал летать и выросший в гнезде молодой филин. И тоже носил еду.
В неволе филины хорошо размножаются. Но известен описанный Бремом случай, когда строптивая самка не подпускала к себе ухажера и клала неоплодотворенные яйца. Над совою из любопытства решили пошутить. Забрав четыре ее яйца, вместо них положили яйца домашней утки. Сова прилежно их высидела – но с удивленьем взирала на неожиданное потомство. И как только утята начали двигаться, она их немедленно сожрала.
Дописываю и думаю: а что там мои знакомые на Дону? Не испугал ли филина визит к их гнезду? Птенцов родители не бросают, но, случается, переносят в безопасное место. Нет, ничего не случилось. Позавчера позвонил мой друг: «Все благополучно. В бинокль наблюдал: мамаша кормила птенцов сорочатиной. Они подрастают как на дрожжах».
Гнездо, у которого я побывал, мальчишки четыре года назад разорили, забрав малышей, и пещерка в меловом склоне оврага до этой весны пустовала. И вот опять филины в ней поселились. Чем-то нравится им это место близ Дона.
• Фото В. Пескова и из архива автора. 17 мая 2002 г.
Окно в природу
В Вешенской мы вновь встретились с сыном Шолохова Михаилом Михайловичем и, как договорились ранее, пошли на рыбалку.
Михаил Михайлович позвал с собой внуков Петю и Мишу. Семиклассник Мишка уже ведет боевой счет пойманным крупным рыбам («Вынул леща на кило и карася на 992 грамма»), а второклассник Петро застеснялся. «Он червяка на крючок еще не умеет сажать», – пошутил дед.
Дон в этом году не разлился, и вешенцы, озабоченные, вздыхают: «Не будет хорошего сена в лугах». Но в берегах воды много. Еще не спущены на воду лодки. Сезон рыбной ловли открывают мальчишки, стоящие с удочками у пристани. Мы разжились плоскодонкой у старика – как и мальчишкам, ему не терпелось «намочить леску».
– Не клюет. Вот только кошке поймал, – сказал он, передавая нам лодку.
За час мы не поймали даже и кошке. Но зато как хорошо было посидеть в лодочке на воде, поговорить о рыбалке, о том, что ловили раньше и что сейчас ловится, поговорить о реке и, конечно, о старшем в династии Шолоховых, чье имя навеки связано в нашей памяти с Доном. «Отец рыболов был заядлый. Учреждая музей, отремонтировали дом, где отец писал свои первые книги, и при нем сделали экспозиции охотничьих и рыболовных снастей. Видели?.. Ну вот».
Во дворе дома мы увидели лодку-долбленку. Таких изделий из тополя сейчас на Дону не увидишь, но сам Шолохов в молодости и герои книги его на таких плавали. Рядом с лодкой, похожей на большой деревянный башмак, лежит огромный, с колесо трактора «Беларусь», плетенный из хвороста садок для рыбы. Произведение искусства! В такие садки пускали рыбу, и в них она оставалась живой много дней.
