вас есть свидетельница, – она указала на мою пожилую спутницу, – я не смогу этого сделать; поэтому я хочу заручиться вашим словом, прежде чем дать вам адрес няни.
– Не понимаю, как вам такое только в голову могло прийти, – сказала я уныло. – Я не меньше вашего стремлюсь сохранить это дело в секрете.
– Вы уклоняетесь от ответа на вопрос, – сказала она с подозрением.
– Я не детектив, – сказала я уверенно. Удовлетворившись этим ответом, женщина дала мне клочок бумаги с именем и адресом няни – внизу была приписка: «Пожалуйста, покажите девочку этой леди и сообщите, что она решит».
В многоквартирном доме на Восточной Пятьдесят второй улице я разыскала няню. Она занимает три комнаты на втором этаже.
– Не спрашивайте о ней в коридорах и не сообщайте никому, зачем вы к ней идете, – предостерегла меня мадам Димайр.
Тем не менее я спросила какую-то женщину, встреченную в вестибюле. Когда я уходила, она вошла в квартиру няни, так что я предполагаю, что она принадлежит к ее семье. Квартира была маленькой и грязной. Я назвала имя няни и спросила, живет ли здесь такая. Открывшая мне дверь пышнотелая женщина с широко расставленными глазами, в засаленном платье, сказала, что это ее имя. Она была весьма неприветлива и исполнена подозрений: когда я сказала, что пришла посмотреть на ребенка, на лице у нее не дрогнул ни единый мускул, и она поинтересовалась, о каком ребенке я говорю. Тогда я вручила ей записку от мадам.
На улице, в непогоду
– Я с девочкой только вошла, – сказала она раздраженно, – я чуть не весь день ее таскала за одной дамочкой, которая наплела небылиц, будто ее доктор может сказать, будет девочка светленькой или черненькой. Крошка, сдается мне, простудилась, я только что дала ей масла.
Она провела нас в крошечную гостиную, но не успели мы сесть, как она пригласила нас обратно на кухню. Две маленькие грязные девочки, ничем не походившие друг на друга, следовали за ней по пятам.
– Полагаю, тут вы ее лучше разглядите, чем в гостиной, – сказала она.
В темном углу стояла маленькая кухонная плита. Рядом с ней было окно. Почти вплотную к плите стояло кресло-качалка. На этом кресле на подушке лежала маленькая рабыня, накрытая шалью. Няня стянула шаль, и я наклонилась, чтобы взглянуть на крошечную девочку, маленькую рабыню не более двух дней от роду, которую уже столько раз передавали из рук в руки и изучали перед покупкой. Сердце мое дрожало от жалости к этой бедной рабыне. Двухдневная малютка на улице, в дождливый день, часами напролет!
Она потягивается. Ее маленькое личико ужасно красно, у нее темные волосы, густые брови и прямой нос, что, по словам няни, прямо удивительно для двухдневной малютки. Но ее крошечные ручки белее, чем подушка, на которой она лежит. Она слабо перебирает маленькими пальчиками, как будто хочет засунуть их в свой маленький ротик. Она снова двигается, и из ее крошечного горла вырывается странный плач.
– Она нынче простудилась, – объяснила няня в ответ на мой испуганный вопрос. – Кричала весь день. Я с ней долго ходила, уж наверно она намерзлась. Потому она так и охрипла. Я дала ей добрую порцию масла, думаю, завтра с ней все будет в порядке. Хотите, чтобы я ее раздела?
Осмотр в любой момент
– О нет, пожалуйста, не надо. Зачем это? – выговорила я на одном дыхании.
– Почти все, кто покупает младенцев, заставляют меня раздевать их по десять раз, пока не убедятся, что с ними все в порядке. Но это прекрасная девочка, крупная для своего возраста, – сказала она, поднимая ребенка с кресла. Бедная маленькая рабыня скривила крошечное личико, потом открыла крошечные карие глазки и моргнула, как будто прося меня купить ее. Я не могла этого вынести. Я повернулась к ней спиной и попросила няню положить девочку.
Спешно покинув этот дом, я вернулась к мадам Димайр. На этот раз я оставила свою спутницу в экипаже, поскольку намеревалась только отчитаться.
– Мадам, та женщина взяла ребенка к своему доктору, а затем отослала няньку домой, сказав, что позже придет повидать вас. У младенца чудовищная простуда, и даже если та женщина ее не захочет, я тоже побоюсь взять ее после всего, что она вынесла. Я ужасно боюсь смерти и не хочу покупать умирающего ребенка.
– Эта женщина скверно со мной обошлась, – сказала она сурово. – Вот уже второй раз с ней такая морока. Если она не возьмет и эту, впредь пусть обращается к другим.
– Я лучше подожду и попытаю счастья со следующим младенцем, который у вас будет на продажу, – сказала я любезно.
– Я не могу придержать для вас младенца, если вы не оставите задаток, – ответила она хитро. – Причина, по которой я задавала вам так много вопросов, – она имела в виду наше первое собеседование, – в том, что уж больно вы молоды для замужней женщины, которой нужен ребенок. Леди, что была с вами, выглядела очень себе на уме. Она не произнесла ни слова и в случае чего сможет сказать, что ни в чем не виновата. Я не в ответе, если женщина берет у меня ребенка, а потом говорит мужу, что он ее собственный. Я едва не угодила в неприятности, да и еще могу угодить, давая ребенка женщине, которая пришла сюда в сопровождении, как вы сегодня. Это ведь я достала ребенка Гамильтона.
– Ребенка Роберта Рэя Гамильтона! – воскликнула я в изумлении.
Она продала ребенка Гамильтона
– Да, того самого. Миссис Гамильтон пришла сюда за младенцем вместе с миссис Суинтон [55]. Миссис Гамильтон выглядела как состоятельная женщина, она была дорого одета, а у миссис Суинтон вид был вполне почтенный, хотя ужасно хитрый. Я не хотела отдавать ребенка при свидетельнице, вот как было с вами сегодня, и сказала миссис Гамильтон: «А ваш муж знает, что вы собираетесь усыновить ребенка?» Она засмеялась и сказала: «О да, он знает, что у меня будет ребенок», а миссис Суинтон сказала: «Можете дать нам ребенка без опаски, потому что ее муж – мой сын!»
Мадам Димайр засыпала меня вопросами о моей семейной жизни. Она хотела посоветовать мне, как обманывать мужей, потому что, по ее словам, она куда лучше моего знает жизнь; опыта у нее гораздо больше. Мои ответы обнаружили мое невежество во многих отношениях, и она смеялась над этим, совершенно обезоруженная моим притворным чистосердечием.
После этого я посетила множество мест, всегда с одинаковым исходом. Везде можно было за деньги получить младенца. Я должна, однако, упомянуть два
