0 перлюстрации на Западе в этих рассуждениях конечно, ни звука Но ведь на поверку, разумеется, и здесь все обстоит иначе. Еще за много лет до описываемого в романе времени перлюстрация процветала в Западной Европе самым пышным образом. Во многих странах были созданы специальные службы для тайного чтения писем граждан -secret de post. И одной из первых если не самой первой, шла здесь все та же благословенная и добропорядочная Англия. Русский посол в Лондоне князь Кантемир писал в 1733 году "Обыкновенно всех чужестранных министров письма распечатывают и имеют искусных людей разбирать цыфири (шифры) на всяком языке". Кантемир по этой причине посылал письма из Лондона в Россию нарочным через Голландию, а когда был послом во Франции - через Брюссель. Достоверно известно, что в Западной Европе перлюстировались даже письма русских царей в частности в Австрии читались письма Екатерины Второй к де Линю в Германии - к Циммерману, во Франции и Швейцарии - к Вольтеру.
С Течением времени дело этот вовсе не захирело а, наоборот развивалось все основательней и шире 7 июня 1849 года, может быть, именно в тот день, когда наш друг Амилахвари обличал Россию за перлюстрацию, - Маркс писал Энгельсу из Парижа в Кайзерслаутерн (Пфальц): "Прежде всего ты должен мне ответить, пришло ли это письмо неповрежденным Я полагаю, что письма опять любовно вскрываются" И сколько подобных замечаний в их переписке на всем ее протяжении за десятки лет! В лучшем случае только по невежеству можно этот порок приписывать одной России Но нет, это не невежество, а целенаправленная работа по созданию образа русского монстра
Такую работу мы видим даже и там, где речь идет о гонке вооружений. Обличительные сентенции вначале адресуются как бы ко всему "роду человеческому", всему "племени людей", но вот один-два словесных поворота, и "человечество" уже забыто, оно ни при чем, объект обличения опять лишь один - все та же Россия, все те же русские После напоминания о великих научно-технических достижениях века, о том, что "мысль человечества устремляется в небеса", герой-повествователь уже от лица русских произносит следующий монолог "Мы не ленимся ковать стальное смертоносное оружие и мы с восторгом изучаем искусство владения им, и поощряем себя в этом, с восхитительной наглостью утверждая, что это якобы в целях самозащиты. Когда же нам удается использовать его, мы используем его с легкостью и торжествуем, видя себя еще на шаг продвинувшимися к заветной цели Но этого нам кажется мало, и рядом со стальным оружием мы носим при себе набор прекрасных и испытанных средств: ложь, клевету, угодничество, которые пострашнее кинжала. И так всегда"
Здесь уместно напомнить, что Россия времен Николая Первого была по сравнению с Западом отсталой и в общетехническом, и в военно-техническом отношении страной; это со всей трагической очевидностью и обнаружилось в кровавых событиях Крымской войны Поэтому обвинять ее в том, что она кует "смертоносное оружие", совершенствует его и изучает "искусство владения им", иначе говоря, если не возглавляет мировую гонку вооружений, то .уж во всяком случае участвует в ней одной из первых, - по меньшей мере великая натяжка.
Кстати, говоря, Крымская война занимает важное место в последних главах книги Но и здесь, как во многих других вопросах, Б Окуджава обнаруживает поразительное верхоглядство, обходясь с фактами истории так, словно это его личное достояние вроде "Жигулей" Прежде всего, он просто не знает, когда, где и что происходило во время этой войны Например, главный герой романа 18 февраля 1854 года делает в дневнике такую запись: "Говорят, что в Бессарабии дела совсем плохи" Крымская война началась не "в Бессарабии", т е не на земле между Днестром и Прутом, а за Прутом, на территории Дунайских княжеств. Ничего "плохого", тем более "совсем плохого" для нас там долго не было Совсем наоборот. В июне 1853 года наши войска по приказу царя вступили в Дунайские княжества Турция ультимативно потребовала их вывода Но мы продолжали там оставаться. 4 октября султан объявил России войну Однако никаких активных военных действий противника на этом театре не последовало. Прошло почти полгода, ми 1ул и февраль 1854-го, отмеченный в дневнике Мятлева,но на этом фронте продолжало царить затишье. На других же участках войны дело шло к явной выгоде для нас. 18 ноября
1853 года наша эскадра под командованием адмирала Нахимова разгромила основные силы турецкого флота в его собственной базе у Синопа, уничтожив за четыре с половиной часа все корабли противника, участвовавшие в сражении, кроме одного, спасшегося бегством, и взяв в плен самого командующего Осман-пашу В это же время, точнее, на другой день наш отряд под командованием генерала Бебутова в бою у Башкадыркляра (Армения) разбил превосходящие силы турок, пытавшихся вторгнуться в Закавказье. Известны эти непустячные факты романисту и его герою? Есть все основания дума-1 ь, что неизвестны, иначе в дневнике не могла бы появиться столь мрачная запись от 18 февраля 1854 года.
Активные действия на Дунайском театре начались только в марте 1854 года, причем не турецким, а нашим наступлением: отбросив турок, угрожавших Бухаресту, русские войска вступили в Болгарию и 6 мая осадили Силистрию Энгельс писал 10 июня 1854 года, что "нападение на Силистрию является первой действительно наступательной операцией русских с тех пор, как они закончили оккупацию устья Дуная", и что это "не только смелая, но и в высшей степени правильно рассчитанная операция".
Взять Силистрию штурмом в середине мая не удалось Ввиду явных и опасных угроз Австрии в июне Николай вынужден был снять осаду, а в июле наша армия оставила Дунайские княжества и в конце августа отошла за Прут. Это отступление и явилось нашей первой неудачей в Крымской войне. Причем, говоря "неудача", нельзя забывать, что наша армия отошла на левый берег Прута не под боевым напором со стороны противника, а сделала это по решению командования в полном порядке, без существенных потерь Всю ее вскоре перебросили в Крым. Турки же так были напуганы нашими предшествующими действиями, что Омер-паша с отрядом в 30 тысяч осмелился переправиться через Дунай лишь 25 нюня, через две с половиной недели после того, как наша армия ушла из-под Силистрии.
В той же дневниковой записи от 18 февраля 1854 года после слов о наших "совсем плохих" делах "в Бессарабии" у Мятлева есть и такая фиглярски-драматическая фраза "Крым содрагается. Лишней крови почти не осталось". Но отчего же содрагался Крым? Может, от землетрясения? И о какой крови идет речь, которая странным образом названа "лишней". Ведь Англия и Франция еще даже не объявляли нам войну, это произойдет спустя почти месяц - 15 и 16 марта 1854 года; а высадятся союзники в Крыму, в Евпатории лишь в сентябре Таким образом до первых сражений на крымской земле еще более полугода, а Окуджава уже спешит лить потоки "лишней" русской крови.
Другой герой романа Амилахвари сообщает нам, будто война на Кавказе "заметно захирела перед лицом крымских событий". Захирела? Уж кому кому, а грузину-то, кавказцу стыдно не знать, что совсем наоборот, военные действия на Кавказе необычайно оживились и обострились. Мы уже упоминали о попытке турок в ноябре 1853 года вторгнуться в наше Закавказье и о разгроме их превосходящих сил отрядом генерала Бебутова у Башкадыркляра. В июне и августе 1854 года турки предпринимают новые попытки вторжения и терпят новые жестокие неудачи Вскоре наши войска перешли от обороны к наступлению, овладели Баязетом, а в июле 1855 года обложили Каре. Осенью этого же года в районе нынешнего Сухуми высадилась 40-тысячная армия Омер-паши, она пыталась наступать в направлении Кутаиси, но была остановлена нами на реке Цхенис-Цкали. Когда же 16 ноября наши взяли Каре, то турки, боясь быть отрезанными, спешно попятились назад к морю. Воспользовавшись этими операциями нашей армии, ее занятостью, Шамиль со своим воинством по согласованию с союзниками предпринимает две отчаянных попытки вторгнуться с севера в Грузию, в родные Окуджаве и Амилахвари края, в тыл нашим войскам, действовавшим против турок.
Главный герой благородный князь Мятлев в это время предается уже знакомым нам мечтам о бегстве из России: "Я мог бы уйти в горы и сдаться Шамилю, обворожить его, сделаться его кунаком, получить коня, черкеску, бурку, золотое оружие"... Каким образом он рассчитывал добиться всех этих милостей и щедрот у недоверчиво-хитрового и сурового Шамиля, Мятлев умалчивает, но не надо быть мудрецом и знатоком войны на Кавказе, чтобы ясно понять: стать кунаком Шамиля и получить от него золотое оружие можно было лишь ценой выдачи важной военной тайны. Внутренне князь к этому готов: "Я мог бы. "
Но его мечта не останавливается на этом, он продолжает- "Затем ускакать в Персию, а оттуда отправиться в Европу " Таким образом, ради вожделенной Европы благородный князь мог пойти на двойной, если не тройной, обман, на двойное, если не тройное, предательство: и своих, и Шамиля, и персов.
