Что ж, при Брежневе власть тоже пыталась использовать громкие лозунги. Провозглашала «решающие» и «определяющие» годы, «пятилетку качества» и т. д. Однако это уже не действовало. А лозунги проходили замкнутый путь. Идеологи их придумывали, партработники обязаны были озвучивать, а потом они возвращались «наверх» в отчетах и докладах. Снова объявлялись ударные стройки — КамАЗ, БАМ, Атоммаш, гигантские газопроводы и нефтепроводы, протянувшиеся из Сибири к западным границам. Но шумиха теперь оказывалась сугубо показной. Торжественные проводы молодежи на стройки устраивались для публики, радость и энтузиазм демонстрировали «подсадные утки» или комсомольские функционеры. Для остальных «ударные» стройки были лишь возможностью заработать.
К 1960—1970-м годам стала действовать в полную силу система образования, которая начала развиваться при Сталине и получила новый размах при Хрущеве. С 1950-х до конца 1960-х расходы государства на науку выросли в 12 раз, количество научных работников увеличилось в 6 раз. В СССР трудилась четверть всех ученых мира! В вузах занималось 5 млн студентов, а обучало их полмиллиона преподавателей. Россия в научной области действительно достигла огромных успехов. Осуществлялись космические программы, развивалась атомная энергетика, создавалась первоклассная военная техника, делались блестящие открытия в области физики, математики, биологии, химии… Правительство ставило задачу соединения научно-технической революции с производством, что вроде бы сулило невиданные перспективы.
Но те направления науки, которые получили катастрофические удары при «лысенковщине» и «хрущевшине», стали разрабатываться с запозданием по сравнению с западными странами. Например, кибернетика. Возникло отставание в электронике, вычислительной технике — а именно они определяли ход научно-технической революции. А ко всему прочему, далеко не все НИИ занимались реальными полезными делами. Ведь массу ученых требовалось как-то пристроить, чем-то занять. Возникало множество научных учреждений, плодивших лишь никому не нужные отчеты. Впрочем, даже и самые выигрышные разработки внедрялись в производство крайне редко. Потому что от предприятий требовалось выполнять и перевыполнять планы. А внедрение новшеств, переоборудование нарушали бы производственный процесс. Соответственно, срывались планы, временно снижалась прибыльность. А это, в свою очередь, сказалось бы на фондах, премиях. Новшества требовали и капиталовложений. А где их взять? «Выбивать» в министерствах было долго и хлопотно… Предприятия продолжали работать на старом оборудовании, на старых технологиях. Так было проще, спокойнее.
С другой стороны, сама интеллигенция чрезмерно разрослась, по переписи 1979 г. она составила 19 % населения. Но научные, культурные, образовательные учреждения жили за счет государственных дотаций. Соответственно, эти дотации приходилось распределять среди массы учреждений и их сотрудников. Поэтому интеллигенция вела полунищенское существование, со сторублевыми окладами. Подрабатывала во внеурочное время грузчиками, чернорабочими, в отпуск отправлялась на стройки. Ютилась по общежитиям, до старости дожидаясь квартир. Росло число «неудачников», скептиков. Возможность улучшить свое положение открывалась на партийной работе, в управленческих структурах. К раздуванию этих структур стремилась и бюрократия, каждый начальник силился увеличить подведомственные ему штаты, а тем самым повысить собственный «вес». Число аппаратчиков, управленцев всех уровней также разрасталось, их доля достигла 6 % всего населения.
Зато сельское хозяйство после «хрущевшины» так и пребывало полуразрушенным. В деревне оставались старики. Самые толковые и энергичные молодые люди стремились перебраться в города. Уходили учиться или служить в армию, не приезжая обратно. А возвращались такие, кто не мог нигде найти себе применения. Или не хотел. Жил абы как и спивался к сорока годам. Если в 1939 г. доля крестьян составляла 47–48 % советского народа, то к 1979 г. она упала до 15 %. Правда, Брежнев уделял очень большое внимание сельскому хозяйству. Для его развития выделялись значительные средства из бюджета. Но к качественным сдвигам в лучшую сторону это не привело. Просто деревня приучалась жить за счет государственных дотаций. Да и за счет внешней поддержки: на уборку урожая присылали солдат, студентов, интеллигенцию, срывали рабочих с предприятий (с сохранением окладов). Каждую «страду» на село мобилизовывалось 20 % всех взрослых жителей СССР!
Но разрушение сельского хозяйства и урбанизация вызывали другие побочные явления. Раньше деревня с многодетными семьями являлась главным источником прироста населения. Теперь этот источник иссяк. А квартирный вопрос в городах, низкие заработки интеллигенции вели к снижению рождаемости. Впрочем, нет, сваливать все на жизненные условия было бы совсем некорректно. В послевоенные годы они были гораздо хуже, но на тысячу человек населения рождалось 15–17 детей в год. Эта цифра упала чуть ли не вдвое. Сказывалась общая бездуховность. Сказывались потуги «быть современными», «культурно пожить», женская эмансипация, пьянство. Росло количество абортов, разводов. Прирост населения обеспечивался в основном за счет народов Средней Азии, Кавказа, Закавказья, где он был в 2–3 раза выше общесоюзного.
При таком положении и приток молодежи в производство неуклонно падал. А между тем до сего времени развитие экономики в СССР было экстенсивным. Повышение выпуска продукции достигалось строительством новых предприятий. Из-за нехватки кадров этот путь становился невозможным. Даже на тех предприятиях, которые уже действовали, количество свободных рабочих мест достигло 12 млн. Началось и постепенное, но неуклонное сокращение обрабатываемых земель… Однако никаких радикальных решений, чтобы преодолеть эти проблемы, не принималось. Они накапливались, дополняли друг друга.
Все руководство страны состояло из деятелей того же поколения, что сам Брежнев. Это были выдвиженцы 1930-х. Они достигли высших постов в Политбюро и правительстве уже в солидном возрасте — и продолжали стареть в обретенных креслах. Поэтому склонности к каким-либо резким поворотам не испытывали. По сути, при Брежневе наконец-то исполнились мечты советской номенклатуры. Она обрела возможность спокойно жить, в полной мере наслаждаясь достигнутой властью, привилегиями и почетом. Смена руководящих кадров затормозилась. Высшие посты становились пожизненными, а медицинское обеспечение у таких начальников было превосходным, поэтому жили они подолгу. Естественно, старались продвинуть своих детей, внуков. Партийно-государственная верхушка превратилась в почти замкнутую касту, недоступную для проникновения посторонних. Жила в особом мире спец-снабжений, спецмагазинов, спецполиклиник, элитных учебных заведений.
Брежневское правление полностью отвечало чаяниям этой верхушки. Было предсказуемым, избегало любых встрясок и ломок. Конечно, не обходилось без интриг и «придворной» борьбы. Но и эта борьба отныне протекала тихо, кулуарно. Сперва оттеснили от рычагов управления Подгорного. Потом Брежнев отодвинул Косыгина. Но такие «баталии» даже не выносились на съезды и пленумы, не сопровождались громами и молниями на головы побежденных, перетряхиваниями аппарата. Проигравших просто переводили на менее значимые должности. Или отправляли на пенсии «по состоянию здоровья», не лишая привилегий и наград.
Партийные съезды превратились в сугубо парадные мероприятия. Заслушивались длинные отчетные доклады, похожие на доклады предыдущих съездов и никому по большому счету не интересные. Планы пятилеток объявлялись выполненными и слегка перевыполненными. Принимались следующие. Съезды единогласно голосовали «за», избирая руководство, предложенное этим же руководством. А когда по построенным нефтепроводам и газопроводам за границу потекли советские нефть и газ, оп-лачиваясь миллиардами «нефтедолларов», начатые было преобразования экономики и вовсе заглохли. Острая нужда в них отпала, а без реформ было спокойнее. Дальше Брежнев и его коллеги поплыли по инерции.
Хотя многие факты позволяют утверждать, что и в это время осуществлялись влияния отнюдь не безобидные, закладывались и готовились «мины замедленного действия». Автор этих строк, будучи школьником, в конце 1960-х переехал в Эстонию. Впечатления о том, насколько жизнь в Прибалтике отличалась от России или Украины, были разительными. В то время в российских школах велась усиленная антирелигиозная пропаганда, устраивались соответствующие уроки, просмотры фильмов. А там открыто действовали кирхи, молельные дома сектантов. В школах многие мальчики и девочки ходили без «октяб-рятских» звездочек или пионерских галстуков. Все знали, что они баптисты или адвентисты, но это никого не смущало, никаких проработок и нареканий не вызывало. Считалось в порядке вещей.
