Однажды, поехав на север, мы с ним встретились с моими друзьями. Из естественного любопытства М спросил, откуда он. Он не был достаточно умен, чтобы распознать подготовленную ловушку, так что, когда ответил «я – лондонец», кто-то еще спросил: «А поконкретнее?» Он сказал, что из Сент-Олбанс. Мой друг оскорбительно рассмеялся: он был из Лутона. Ни один из них вообще не был лондонцем. Моего любовника поймали на лжи, выставившей напоказ его самодовольство и слабость. Мнение моих друзей о моих способностях к суждению с тех пор безосновательно пошатнулось, но я отношу этот недостаток на свой счет, а не на его. Я была зачарована.
Но я понимаю: что бы ни случилось, я могла бы ненавидеть Этого Парня и по-прежнему любить его, потому что знаю, что он настоящий. Я знаю его недостатки – и все равно так же его хочу. Он знает мои и не бросил меня только потому, что я несовершенна, в отличие от того, другого мужчины, чья первая ссора со мной оказалась также и последней. Я знаю, что Этот Парень с равной легкостью перенесет и шторм, и штиль.
Я повторила свой вопрос. Этот Парень замешкался:
– Нет, я хочу, чтобы мы жили вместе. Я хочу любить тебя, когда ты станешь толстой и старой.
– Вот поэтому со мной ты, а не он, – нежно сказала я.
Я могла бы ненавидеть Этого Парня и по-прежнему любить его, потому что знаю, что он настоящий. Я знаю его недостатки – и все равно так же его хочу.
Я надеялась, что он уловит таящуюся в моем голосе любовь. Не могу заставить себя часто произносить это слово. Оно должно значить больше, чем пьяная эсэмэска. Надеюсь, когда-нибудь он это поймет.
Отловила А4 в онлайне.
<belle_online> как делищи, горяченький?
<luvly_jubly> не так уж плохо
<belle_online> ничего не слышал об А1 в последнее время?
<luvly_jubly> да вроде нет
<belle_online> я на прошлой неделе послала ему имейл. Странное дело, просто, понимаешь, он обычно не затягивает с ответом
<luvly_jubly> могу позвонить ему, если хочешь
<belle_online> ой, пожалуйста! спасибо
<luvly_jubly> не отвечает
<belle_online> как, ты ему прямо сейчас звонил?
<luvly_jubly> ага
<belle_online> вот черт. Ты оставил сообщение?
<luvly_jubly> автоответчик не включился
<belle_online> странно как. И жена не подходит?
<luvly_jubly> нет
<belle_online> хмм…
<luvly_jubly> пошлю ему имейл
<belle_online> дай мне знать, если он ответит
<luvly_jubly> непременно
<belle_online> пасибки
Дж. и его новая женщина (у него всегда новые женщины, как я погляжу; нет смысла даже запоминать их имена) отвезли меня на пляж. Надвигался шторм, и пока мы смотрели на море, небо становилось все темнее, а разряды молний – все ближе к берегу.
Она поразила меня – мощь того, что на нас надвигалось. Разговаривая по пути домой, мы сошлись на том, что это здорово смиряет гордыню, когда не владеешь ситуацией: мы, естественно, говорили о погоде, но подразумевали другие вещи. Ощутить, как песок и соль хлещут по лицу, когда черные тучи накатывают на тебя, – и пугает и возбуждает. Оказаться в гуще чего-то большего, чем индивидуальный человеческий мирок, – это электризует (почти буквально).
Я думала о последних нескольких годах, об отношениях и прочей сопливой чепухе. Перемены, сила, бла-бла-бла – да, я понимаю, что все это звучит как песня «Кеапе»[150], – но это, честное слово, было невероятно!
Короче, мы смылись оттуда с максимальной скоростью.
Только что разговаривала с А1. Его отец, который много лет стоял на пороге смерти, скончался. Я не знала, что сказать. А кто знает? Могу ли я что-нибудь сделать? Кроме как вернуть его отца к жизни, конечно?
Отец А1 был человек-легенда. Здоровенный мужик, весельчак; выраженные восточноевропейские черты опровергали его англизированное имя. Он был евреем, детка, но не хрупкого, невротического типа Вуди Аллена. А1 – старший обделывал делишки и мог переиграть на сцене лучших из них. Он как-то раз повез меня с одного конца страны на другой – и вот она я, такая вся из себя, перепуганная девчонка-подросток, которая спала с его сыном, слишком взрослым для меня, и вы бы об этом даже не догадались. Мистер А1 болтал и отпускал шуточки всю дорогу и строил глазки моей матери, когда мы прибыли к месту назначения. Он был – высший класс, давно утраченный член Rat Pack[151].
А1 не особенно старались воспитывать как еврея – или, если уж на то пошло, вообще не старались. В семье была принята шутка о том, что его отец – еврей, а мать – из какой-то странной христианской секты, так что, поженившись, они пришли к компромиссу и сошлись на англиканской церкви.
У мистера А1 был настоящий талант к непристойным шуткам, большинство которых я нашла возможность использовать несколькими годами позже, когда развлекала мужчин за почасовую оплату. Он тоже был знаком с прелестями девушек по вызову: один из его любимых анекдотов касался проститутки.
Это случилось, когда он был в армии, и они с несколькими приятелями скинулись, чтобы снять девушку на час. Времени для того, чтобы каждый мог уединиться с ней на несколько минут, не было, поэтому они отвели ее в мужской туалет и предавались созерцанию, пока каждый по очереди делал свое дело.
Когда подошла очередь мистера А1, он сказал, что хочет только орального удовлетворения. Она при всех его приятелях исполнила просьбу и сделала ему минет. Потом, не выпуская изо рта сперму, сказала – и здесь он обычно имитировал ее слова, с полным семени ртом, булькающие, будто когда горло полощешь: «Давай еще фунт – и я ее проглочу».
«Теперь она принадлежит тебе, любимая, – ответствовал мистер А1. – Делай с ней что хочешь».
Если бы я когда-либо намеревалась завести свекра – лучше не сумела бы найти. Когда мы с А1 расстались, мне было грустно не только из-за окончания этих отношений, но и из-за утраты для меня его семьи. Мы, конечно, то и дело встречались, но это не одно и то же. Никогда все не остается по-прежнему. Вы становитесь друг для друга забавным анекдотом, древней историей – историей, которую можно рассказать новой жене. Как про ту шлюху, что потребовала еще фунт. Слышишь, как старичок смеется где-то на другом конце комнаты, и кажется, что ты все еще часть его внутреннего круга. Ан, нет!
В последние годы мистер А1 лишился и своего голоса, и своего смеха. Привычка выкуривать по две пачки в день, которую он подцепил на войне и бросил только двадцать лет спустя, догнала его, и со временем эмфизема так разрослась, что он почти все время дышал кислородной подушкой. На свадьбе сына его пришлось едва ли не на руках носить. По выражению его лица можно было многое понять, хотя зрелище того, как сын женится, его тронуло. Это был взгляд, который говорил: и я когда-то был живым, был душой компании, а теперь вы только жалеете старика.
Я позвонила At, написала имейлы нескольким людям и, в общем, почувствовала себя неспособной сделать что-либо более осмысленное. Оставила сообщение Этому Парню, объяснив, что происходит. Он перезвонил мне через несколько минут.
– Извини, я немного не в себе, – проговорила я. – Спасибо, что позвонил мне.
– Да что случилось-то? – спросил он. – Ты что, лично знала этого мужика?
Еще бы, блин, я его не знала!
Вот – на случай, если мне когда-нибудь придется рассказывать об этом своим детям или внукам, – как это случилось. Я каталась на велосипеде, заткнув длинную юбку между колен, опустив на нос огромные темные очки, наслаждаясь солнцем. Мне вдруг машет какой-то мужчина. На нем белые льняные брюки и голубая футболка, он милый, и я машу в ответ. Он наклоняет голову, и я останавливаюсь, чтобы поболтать. Ну что такого ужасного может случиться? Он говорит: «Может, пообедаем? Я знаю тут одно местечко». У нас оказывается много общего: мы из одной местности, у нас похожий жизненный опыт, мы даже смеемся одновременно. Вскоре уже договариваем друг за друга предложения.
Он печально рассматривает свои руки.
– Что-то не так? – спрашиваю я.
– Хотел бы я с тобой встречаться, – говорит он.
Но у него, оказывается, есть подружка, она приезжает в гости в следующем месяце. А у меня есть бойфренд.
