Думаю, если бы не мятежи, самодержавие и дальше бы продолжало закрывать глаза на развитие польского национального проекта внутри империи. Показательно, что сидевших тихо финнов никто не трогал до 1890-х гг., когда в их отношении был все-таки применен ряд безнадежно запоздалых и непоследовательно проведенных русификаторских мер. К тому времени Финляндия стала уже вполне сформировавшимся, при режиме полного благоприятствования со стороны имперских властей, национальным государством, не только со всеми институтами такового, но даже и со своим национальным эпосом Калевала, собранным и изданным в 1835 г. подданным Российской империи и почетным академиком (с 1876 г.) Императорской академии наук Элиасом Леннротом. По словам Вл. И. Гурко, «русская политика по отношению к Финляндии была политикой булавочных уколов, раздражавших, но отнюдь не обессиливавших противника и даже придававших ему большую силу путем его озлобления, с одной стороны, а с другой – посредством внушения ему уверенности, что в сущности бояться ему нечего, что все сводится к пустым угрозам и бутафорской шумихе». Эффект русификации рубежа XIX–XX вв. был (и не мог не быть) только сугубо отрицательным – убийство в 1904 г. усердствовавшего в ней генерал-губернатора Н. И. Бобрикова и подъем финского национального движения убедительно свидетельствовали об этом. Империя получила «под столицей враждебно настроенную к нам, полную сепаратных стремлений местность, населенную хотя и немногочисленной, но упорной народностью» (А. Н. Куропаткин).
От «украинофильства» к «украинству»
Особый интерес представляет украинская проблема. С одной стороны, малороссы были и этнически, и религиозно, и по общим историческим корням наиболее близким к великороссам народом империи; представители их элиты – Разумовские, Кочубеи, Безбородко, Трощинские, Завадовские, Вронченко – делали блестящие карьеры; Гоголь стал одним из самых почитаемых классиков русской литературы. М. А. Дмитриев вспоминал, что благородный пансион при Московском университете накануне 1812 г. «был наполнен малороссиянами». По свидетельству Н. И. Пирогова, в 1830-х гг. в петербургской Медико-хирургической академии украинский «непотизм дошел до таких размеров, что в профессоры начали избираться исключительно почти малороссы», и для противостояния малоросскому «засилью» немногочисленные великороссы и немцы вынуждены были объединиться. «В армии нашей число унтер-офицеров из „хохлов“ всегда, пропорционально, более числа представителей других населяющих Россию племен» (К. А. Скальковский в конце XIX в.).
С другой стороны – как уже говорилось в предыдущей главе – малороссы вошли в Россию с набором гарантированных прав. Ликвидированы последние были только при Екатерине II, и украинское шляхетство, хотя и оказалось неспособным вступить за их сохранение в открытую борьбу, горестно оплакивало утрату своей родиной автономии, а некоторые его представители готовы были на союз с врагами Российской империи для восстановления прежних вольностей. Так, знаменитый поэт В. В. Капнист – человек вполне интегрированный в имперскую элиту, закончивший карьеру в ранге государственного советника, член Российской академии, собеседник Екатерины II, близкий друг Г. Р. Державина – в 1791 г. в разгар войны России с Турцией и Швецией отправился с тайным визитом в Берлин к прусскому министру графу Херцбергу, дабы выяснить, не окажет ли Пруссия помощь Украине в деле ее освобождения от «тирании русского правительства» в случае антироссийского восстания казаков. В 1822 г. М. П. Погодин после разговора со шляхтичем Шираем записал в дневнике: «Малороссы Мазепу любят».
Большинство элиты бывшей Гетманщины разделяло концепцию, изложенную в анонимной «Истории русов», вышедшей из кругов, близких к казацкой старшине, в конце XVIII – начале XIX в. (первое издание – 1846 г.) и противопоставлявшей русов (малороссов) и московитов как два разных народа. Это сочинение оказалось «одним из главных текстов украинского национализма»: его безвестный «автор говорит уже языком романтического национализма, только „нация“, о которой идет речь, это двоящийся феномен: „нация“ в смысле политического представительства („козацкая нация“, куда не входят те же крестьяне) – и „нация“, расширившаяся до всего „народа“» (А. А. Тесля).
В 1830—1840-х гг. предания казацкой старины подхватила молодая поросль националистически настроенных малороссийских интеллектуалов, создавших в 1846 г. первое украинское тайное политическое объединение – Славянское общество святых Кирилла и Мефодия (Кирилло-Мефодиевское братство), куда входили такие знаменитые впоследствии люди, как поэт Т. Г. Шевченко, историк Н. И. Костомаров, этнограф и литературовед П. И. Кулиш, ученый-просветитель Н. И. Гулак. Кирилло-мефодиевцы мечтали о создании демократической федерации славянских народов, где каждый из них имел бы собственную республику, в том числе и украинцы («южнороссы»), отделяемые от «северно-русского племени» (великороссы и белорусы). Общество очень скоро было раскрыто Третьим отделением, его участники арестованы и подверглись наказаниям различной тяжести. Более других пострадал Шевченко, которого за сочинение «предерзостных» и «возмутительных» стихов отправили служить рядовым солдатом в далекий Оренбургский край, и, как справедливо полагает С. С. Беляков, дело было не только в оскорбительных для августейшей семьи пассажах из поэмы «Сон». В Третьем отделении опасались, что с его стихами, уже тогда чрезвычайно популярными среди украинцев, «в Малороссии могли посеяться и впоследствии укорениться мысли о мнимом блаженстве времен гетманщины, о счастии возвратить эти времена и о возможности Украйне существовать в виде отдельного государства». И опасения эти были не вполне беспочвенны, по крайней мере в отношении образованных слоев украинского общества. В жандармском меморандуме о настроениях киевского студенчества в 1847 г. (то есть в разгар кирилло-мефодиевского дела) сообщалось, что «малороссияне… желают прежней гетманщины, если возможно, в независимости от прочих славянских племен».
Кирилло-мефодиевцы в дальнейшем сыграли выдающуюся роль в развитии украинского национального самосознания. Костомаров (кстати, украинец только по матери) разработал концепцию «двух русских народностей» – «великорусской и малорусской, или южнорусской», главное различие между которыми, по его мнению, в том, «что племя южнорусское имело отличительным своим характером перевес личной свободы, великорусское – перевес общности». Кулиш разработал «кулишовку» – особый украинский фонетический алфавит. Оба они в 1861–1862 гг. издавали в Петербурге первый легальный украинофильский журнал «Основа» (именно там была обнародована костомаровская идея о «двух русских народностях»). Ну, а о значении Шевченко для украинского национализма долго распространяться не приходится – без его поэзии последнего бы попросту не было.
Украинофильство к концу XIX в. становится распространенным явлением среди малороссийской интеллигенции. Это чутко уловил А. П. Чехов. В письме из Сум А. С. Суворину от 30 мая 1888 г. он так описал одну из дочерей помещиков Линтваревых, в доме которых он в то время проживал: «Третья дщерь, кончившая курс в Бестужевке, – молодая девица мужского телосложения, сильная, костистая, как лещ, мускулистая, загорелая, горластая… Страстная хохломанка. Построила у себя в усадьбе на свой счет школу и учит хохлят басням Крылова в малороссийском переводе. Ездит на могилу Шевченко, как турок в Мекку». Более того, политически довольно индифферентный писатель в опубликованной в 1888 г. в журнале «Северный вестник» (№ 11) повести «Именины» счел необходимым ввести такого эпизодического персонажа: «…бородатый, серьезный, всегда нахмуренный; он мало говорит, никогда не улыбается, а все думает, думает, думает… Он одет в рубаху с шитьем, какое носил гетман Полуботок, и мечтает об освобождении Малороссии от русского ига; кто равнодушен к его шитью и мечтам, того он третирует как рутинера и пошляка». В письме к редактору отдела беллетристики журнала А. Н. Плещееву Чехов пояснял: «Я… имел в виду тех глубокомысленных идиотов, которые бранят Гоголя за то, что он писал не по-хохлацки…» (в последующих изданиях повести, правда, «украинофил» исчезает). Впрочем, украинофильству противостояла иная, тоже весьма влиятельная, интегристская традиция малороссийской мысли. Достаточно вспомнить, что формула единой и неделимой России, первоначально украшавшая памятник Богдану Хмельницкому в Киеве, принадлежит полтавскому шляхтичу с казачьими корнями М. В. Юзефовичу, инициатору разгрома Кирилло-Мефодиевского братства и запретов литературы на украинской «мове».
На первых порах украинский национализм не имел сепаратистского посыла, пределом его мечтаний была областная автономия. Не играла в нем первую скрипку и «москвофобия» (хотя в стихах Шевченко она не редкость), куда сильнее звучал антипольский пафос, что было продиктовано польским культурным доминированием на Украине, о котором говорилось выше: на этом этапе именно поляки были врагом номер один, тот же Кулиш активно сотрудничал с имперской администрацией в период борьбы с мятежом 1863 г. В австрийской Галиции и вовсе существовало мощное движение москвофилов. Но в результате жестких ограничений употребления украинского языка в печати на территории России именно Галиция, где ему был предоставлен легальный статус и в литературе, и в школе, стала новым центром украин ского национализма. В 1860-х гг. туда часто приезжал Кулиш, в начале 1870-х там некоторое время жил и работал М. П. Драгоманов, в 1894-м во Львов перебрался крупнейший украинский историк М. С. Грушевский.
