Шаттл был намного более сложным в управлении кораблем, чем высокоавтоматизированный «Союз», поэтому посадка шаттла была исключительно трудной задачей для пилота. На шаттле, этом гиперзвуковом планере, было очень трудно летать, поэтому НАСА отбирало первоклассных летчиков-испытателей и потом многие годы их обучало, чтобы они смогли успешно справиться с этой задачей. Только для того, чтобы подготовить шаттл ко входу в плотные слои атмосферы, требовалось провести множество системных проверок и перенастроек. Вот только один из трюков — нам нужно было повернуть корабль брюхом на Солнце и держать его в этом положении несколько часов, чтобы разогреть резиновые шины шасси для посадки. Другими словами, посадка требует того же уровня концентрации и подготовки, что и запуск.
Урок, который я получил, заключается в том, что самое последнее, завершающее дело в экспедиции настолько же важно, как и самое первое, — а может быть, на самом деле даже важнее, потому что в конце устаешь. Как последний километр марафона: усилия должны быть более осмысленными, и приходится толкать себя, заставлять себя все делать правильно до самого конца. Велик соблазн сказать себе: «Осталось всего 20 шагов», но если начнешь приближать финишную черту, есть опасность снизить темп, ослабнуть, и тогда можешь наделать ошибок — ошибок, которые в моей профессии будут фатальны.
Очень опасно думать о снижении как о возможности расслабиться. Вместо того чтобы нетерпеливо оглядываться через плечо на то, что оставляешь позади, нужно спросить себя: «Что еще может меня убить?»
* * *
В своем первом полете на шаттле при посадке я находился в средней части корабля и был всего лишь оптимистичным, хорошо обученным пассажиром. Никаких иллюминаторов, никаких инструментов, никакого управления. Я отвечал за то, чтобы все на корабле были облачены в скафандры и пристегнуты ремнями. С этой обязанностью я прекрасно справился и теперь находился рядом с Джимом Халселом, пилотом корабля. Джим надевал шлем, и его коммуникационный кабель, болтавшийся между шейным разъемом шлема и шейным разъемом самого скафандра, оказался зажат между ними, лишив Джима возможности переговариваться с командиром или центром управления. Отсутствие связи — серьезная проблема на любом этапе полета, но это тем более опасно, когда вы входите в плотные слои атмосферы.
Я еще не успел надеть свой оранжевый скафандр, когда Джим попросил помочь ему. Он не мог снять шлем, чтобы высвободить коммуникационный кабель. В кабине экипажа все были заняты выполнением всякого рода проверок и включением систем управления полетом, так что Джиму пришлось орать, чтобы его смогли услышать через его большой, массивный шлем. Я подплыл к Джиму, чтобы помочь снять шлем. Но у меня ничего не получилось: эта штука плотно застряла. Нужно было применить силу, но Джим был пристегнут к креслу всего в нескольких дюймах от самых важных переключателей, используемых для управления кораблем. Если я дерну слишком сильно и его шлем внезапно отсоединится от скафандра, то, вполне вероятно, он может сорваться и врезаться в панель управления, что наделает серьезных проблем. Я тянул все сильнее, опасаясь тем не менее потенциальной беды. Но шлем не поддавался.
Представьте, если сможете: мы спускаемся в верхние слои атмосферы; я — всего лишь новичок, одетый все еще в обычное белье; к горлу подступает тошнота; я пытаюсь решить совершенно неожиданную проблему, пока остальные полностью заняты тем, что пытаются вернуть нас всех домой живыми. Идея! Я скатился по лестнице вниз, нашел большую длинную плоскую отвертку — такую, которой можно открыть заклинившую дверь — влетаю обратно и пытаюсь использовать эту отвертку как рычаг, чтобы разблокировать разъем шлема. Тем временем Джим все еще сосредоточен на управлении нашим ужасно сложным кораблем и пытается не обращать внимания на тот факт, что мое тело обвилось вокруг его шлема, который я пытаюсь отковырять отверткой. Выгляжу я при этом как Багз Банни (кролик из мультфильма) в той серии, где он крепко обнимал голову Крашера, монструозного боксирующего силача.
Наконец шлем отсоединился. Я высвободил коммуникационный кабель и пристегнул шлем обратно. Мне как раз хватило времени, чтобы снова спуститься вниз и натянуть на себя свой большой оранжевый скафандр, правда, уже чувствовалось несильное действие гравитации, поэтому я теперь отскакивал от пола и начинал испытывать тошноту. На самом деле при проектировании скафандра не предполагалось, что его придется надевать самостоятельно, но тем не менее это можно сделать, если постараться, и когда я в конце концов в него облачился, то тут же плюхнулся в свое кресло. К этому моменту мы уже спускались в атмосфере. Число Маха достигло почти 12. Я весь покрыт потом. И тут я понимаю, что я каким-то образом напортачил со своим коммуникационным кабелем: я могу слышать, что говорят остальные, а меня они не слышат. Ну, не велика потеря, так как на этом этапе моей главной целью было постараться, чтобы меня не вырвало.
Мне показалось, что я провел в кресле не больше пяти минут, когда мы начали снижать скорость и выходить на траекторию посадки на взлетно-посадочную полосу во Флориде. Так как вокруг меня не было иллюминаторов, я не мог ничего видеть, но зато прекрасно слышал шум воздуха, похожий на звук товарного поезда, и отлично почувствовал резкое финальное снижение, за которым последовало отлично выполненное касание земли. Скорость снижения составляла 550 км/ч, скорость при посадке — 360 км/ч, и затем мы благодаря тормозному парашюту и тормозным механизмам шасси осторожно замедлились до полной остановки. И когда движение окончательно прекратилось, командир сообщил по радио: «Хьюстон, полная остановка».
Но экспедиция еще не завершилась. Мы должны были собраться с силами, физически и эмоционально, и приготовиться к последнему часовому рывку. Процедура отключения всех систем шаттла состоит из 150 шагов, и каждый из них критически важен, если мы хотим, чтобы корабль снова отправился в полет через несколько месяцев. Техники слили неиспользованную токсичную и едкую жидкость, благодаря которой поддерживалась работа гидравлических систем и систем жизнеобеспечения, закрыли топливные сопла в передней и задней части шаттла, и только после этого мы нетвердым шагом смогли покинуть корабль. Некоторых астронавтов пришлось нести, многих рвало, и все мы с трудом адаптировались к гравитации, но час спустя, переодетые в свежие голубые летные костюмы, мы вернулись обратно, чтобы осмотреть корпус нашего космического корабля в поисках повреждений, поприветствовать команду наземной службы и провести небольшую пресс-конференцию.
И только после завершения всех этих дел я позволил себе расслабиться. Я находился в легком оцепенении, но тем не менее в приподнятом настроении. Я выполнил свою часть работы, и наша команда успешно завершила свою миссию.
* * *
Когда мы стартовали с Байконура, традиционным прощальным напутствием от российской наземной команды было пожелание «мягкой посадки». Искренние слова, но в них есть и доля шутки, потому что на Земле отлично знают, что нашу будущую посадку в Казахстане мягкой никак не назовешь. Возвращение на Землю на шаттле проходит довольно спокойно и легко, но вот приземление «Союза» известно своей суровой жесткостью: высокие перегрузки, сильная вибрация, интенсивное вращение и кувыркание, которые заканчиваются зверским ударом о землю где-то на просторах суровых казахских степей.
Посадка «Союза» — полное безумие, и у каждого, кто хоть раз через это прошел, есть о ней своя история. Моя любимая история — это рассказ Юрия Маленченко о его возвращении в 2008 г. с американкой Пегги Витсон и кореянкой Ли Со Ён. Когда «Союз» возвращается на Землю, взрываются пироболты, и от спускаемого модуля отделяются орбитальный и служебный модули, которые потом сгорают в плотных слоях атмосферы. Только спускаемый модуль имеет абляционную защиту, спасающую его от перегрева. На «Союзе», в котором возвращались Юрий с коллегами, после входа в атмосферу было слышно, как сработали пироболты, но один из модулей не отделился от спускаемой части, и космонавты об этом не знали. Этот модуль держался на одном замке и с каждой секундой разогревался все сильнее, поскольку воздух становился плотнее, а давление и сила трения возрастали. Спускаемый модуль, летящий к Земле с прикрепленным к нему тяжелым, горящим шаром, потерял управление, поскольку не был рассчитан на такую ситуацию.
Как только «Союз» перешел в режим баллистического спуска, перегрузка выросла до 9g, но хуже было то, что модуль неистово кувыркался при падении. Космонавтов болтало и кидало во все стороны, хотя обычно их просто вжимает в кресла от перегрузки. Члены экипажа не могли видеть, из-за чего возникла проблема, но они знали, что случилось что-то ужасное и корабль долго не выдержит подобной нагрузки.
