За каждого обласканного башкирца пили вино. Стоял шумный говор, смех, лились весёлые башкирские песни.
На крепостные бастионы подняли пушки. Вспышки огня и гулкие пушечные выстрелы возвещали о рожденьи в Зауралье новой крепости.
В ночной мгле раскачивались посиневшие трупы… Ветер усиливался…
Лидия Преображенская
БАБУШКИНА КОМАНДА
Очерк
На улицах городка тишина.
Удушливым жаром дышит земля. Где-то глухо гром погромыхивает. Это прячется за чёрными-чёрными тучами августовская тяжёлая гроза.
Может быть от этого мучительно ноют ноги, может быть от этого не спится. Давно внучки уснули, а бабушка Шура охает, вздыхает, ворочается с боку на бок, старается поудобнее уложить больные ноги. Ползут думы упрямые в голове. Семьдесят лет живёт она на свете. Чего только не видела за эти годы, чего не испытала. Маленькой, брошенной девочкой, без куска хлеба бродила по улицам, крепкой девушкой умело и ловко трудилась, устраивала чужую панскую жизнь. А потом — листовки расклеивала, прокламации.
Давно это было, многое стёрлось в памяти. Давно знакомым стал городишко уральский с серебристыми дюнами отвалов, с маленькими землянками старателей. Только помнятся ярко ночи тёмные в гражданскую войну в партизанском отряде. Собственными сильными руками отвоёвывала себе и другим новую жизнь бабушка. Думала, не вернутся больше чёрные дни. А теперь вот снова напали на родную землю враги, второй месяц терзают её.
Эх, разве такое сейчас время, чтобы спать спокойно? Была бы моложе, пошла бы опять партизанить. Да стара уж стала и здоровья нет. Трудно. Чем же помочь стране? Что же сделать, чтобы скорее война кончилась?
С самых первых дней войны не найдёт себе места бабушка Шура. Вот и не спится поэтому, вот и кости сильнее ноют и всю ночь думы в голове.
* * *
Утро пришла ясное, тёплое, умытое ливнем. А с ним пришли всегдашние хлопоты. Корова у крыльца стоит и ждёт, когда бабушка Шура выйдет, сена даст, подойником звякнет, тёплой привычной рукой погладит набухшее от молока вымя.
Потрескивают дрова в печке, скоро внучки встанут, надо для них пирожков испечь. На это бабушка мастерица. Хлопочет, суетится, а у самой всё думы упрямые в голове: была бы здоровая, молодая, знала бы что делать, чем Родине помочь.
Много дел больших, важных у сына, Дмитрия Арсентьевича. Торопливо он допивает чай, торопливо закуривает на дорогу папиросу.
— Дима, а Дима, — говорит бабушка Шура, — растолкуй ты мне, — вот по радио всё говорят, что надо стране помогать — утильсырьё собирать, а что это за утильсырьё такое? Кожа, тряпки разные, бумажки, галоши драные, или ещё что другое?
Смеётся сын:
— Кожа, тряпки? Да, что же, неугомонная ты моя, из кожи что ли самолёты делают? Утильсырьё не только тряпки, да галоши драные, а разный лом металлический, например, железный, медный. А этот лом нужен сейчас особенно. Из него заводы снаряды приготовят, самолёты сделают, чтобы фашистов бить.
Если бы пошла по улицам такое утильсырьё собирать — вот и помогла бы Родине крепко. Можешь и внучат в помощники взять.
Ушёл сын, его могучая фигура за окном промелькнула и дым табачный давно растаял. А бабушка Шура как стояла у окна, так и с места не сойдёт от волнения.
«Вот оно какое утильсырьё. Значит, и правда помочь Родине можно. Вон сколько старья железного валяется на каждой улице, в каждом дворе. Как же я не догадалась раньше?»
* * *
— Ара, беги, вон там в уголке ведро худое валяется… Лёля, тащи тазик сюда. Алка, помоги мне тележку подвинуть, — на всю улицу командует бабушка.
Внучки охотно пополняют её приказания. Бойко шлёпают босыми ногами по тёплым лужам, подбирают обрезки железные, никому ненужные старые ведра, тазы.
У забора останавливается молодая женщина. Приподняв подол светлого платья, чтобы не зацепить за проволоку, разбросанную на дороге, она удивлённо восклицает:
— Александра Петровна, что это вы, делаете?
Бабушка сердито сверкает очками в сторону светлого платья и кокетливой шляпки.
— А вы разве не видите? Железный лом собираю. Для Красной Армии.
— Да как же вам сын разрешил? Отдыхать, лежать надо в ваши годы, а вы…
— Отдыхать, лежать, — насмешливо повторяет бабушка, — эх, вы, да если все лежать будут, что получится? Быть нам тогда у немцев рабами, вот что. Это вы уж лежите, если совесть позволяет, а я не могу.
И она снова берётся за тяжёлую тележку. Женщина сокрушённо качает головой. К ней подходит другая и, улыбаясь, говорит вполголоса:
— Это что ж такое с бабкой Рычковой поделалось? Знать, рехнулась от хорошей жизни? Сын — начальник, а она пошла хлам собирать. Или жадность одолела?
Женщины медленно уходят, перешёптываясь и посматривая на забрызганную грязью юбку, на чёрные руки и ноги, на серебристые пряди спутанных волос, на задыхающуюся от усилий бабушку.
— Не иначе с ума сошла, — решают они.
* * *
«Печку истоплю, хлебы испеку и опять пойду к ребятам, — думает бабушка, подбрасывая в печь берёзовые поленья, — вон уже и тесто готово».
С улицы донеслись плач и крики.
— Ба-ба Шу-ра! Ба-ба Шу-ра! Нас бьют.
Забыв о печке, о тесте, обо всём, бабушка выскочила из дому. Навстречу ей кинулась маленькая Ара, испуганная, взъерошенная, как воробушек, и уткнулась в бабушкину юбку, размазывая по лицу слёзы.
На противоположной стороне улицы, у изгороди валялась опрокинутая тележка. Над рассыпанным ломом растерянная стояла Клара. Из ранки на ноге алыми струйками текла кровь.
— Да, кто это тебя, деточка? — всплеснула руками бабушка. И вдруг заметила незнакомых ребят, они старались унести обломки рельс, толстые железные прутья.
— Да, я, вас! Ишь, что вздумали! — как рассерженная наседка накинулась на них бабушка. Ребята бросились врассыпную.
На крыльцо райкома партии вышел мужчина.
— Что случилось, в чём дело, бабушка? — спросил он, с любопытством рассматривая взволнованное лицо старушки.
— Да, видишь хулиганы малышаток моих обижают. Они для завода утильсырьё собирают, а эти бандиты напали, девочку поранили, рассыпали всё, да и растаскивают.
— Хорошее, хорошее дело задумали твои малышата. Зайдём-ка, бабушка, в райком, поговорим.
* * *
— Константин Кузьмич, можно? — спрашивают посетители, приоткрывая дверь с надписью: «Зав. военным отделом». И, получив ответ — «обождите немного» — удивляются: что это Глинчиков сегодня так долго с какой-то старухой разговаривает, даже никого не принимает? И секретарь райкома комсомола там.
За закрытой дверью слышится старческий голос:
— Это внучки мои. С ними вот ещё Клара подружка, да и другие тоже просят принять их к нам, а я рада, пускай помогают, дело хорошее.
— Правильно, дело хорошее, — вторит Константин Кузьмич. Он внимательно слушает бабушку, время от времени потирая рукой гладко выбритые щёки и посматривая на неё весёлыми чёрными глазами. Улыбается девушка — секретарь райкома комсомола.
— А вы слыхали, Александра! Петровна, что такие ребята-пионеры, как ваши, тимуровцами называются?
— Нет, не слыхала.
— Так я вам книжку про них принесу.
— Принеси, принеси, почитают ребята.
— Ну так вот, Александра Петровна, договоримся мы с тобой так: нужна будет тебе помощь, приходи в райком, теперь дорогу сюда знаешь, а если нам будет нужна твоя помощь, мы к тебе придём, — говорит Константин Кузьмич, прощаясь с бабушкой, — будем сообща фашистов громить.
* * *
Солнышко клонится к западу. От нечего делать Петя уныло бредёт по улице мимо крошечных побелённых землянок с плоскими крышами, покрытыми зеленеющим дёрном.
Эх, и незадачливый день выдался нынче для Пети. Началось с того, что камера старого футбольного мяча, и без того много раз чиненая, опять лопнула. Пришлось долго возиться с заклейкой. Наконец, всё в порядке и можно начинать любимую игру. Тут-то и случилось самое грустное. Когда начался «матч», Юрка, Петин товарищ, разгорячённый борьбой за невидимые ворота, так неловко поддал мяч, что тот перелетел через узкую улицу и ударился в окно домика Антипиных. Стёкла зазвенели, посыпались. А где взять стекло в военный год? «Футболистам» пришлось удирать без оглядки. Что же теперь их ждёт? Пока ясно только одно: не играть им больше в футбол.
«Куда Юрка убежал?» — думает Петя и без всякого удовольствия шлёпает чёрными босыми ногами по пыльной дороге.
На углу улицы он лениво останавливается. Навстречу медленно подвигается тележка, гружённая металлическим ломом.
Петя с интересом смотрит на девочек, с трудом вытаскивающих тележку из глубокой колеи. Наконец, он не выдерживает и помогает девочкам. Те сначала недоверчиво поглядывают на него. Но вот тележка легко и плавно катится по дороге.
