Южный Парк дает много резких ответов на музыкальные действа. В эпизоде «Мр. Хэнки, Рождественская какашка» во время мощных споров о религии в школьном представлении, компромисс, который, как предполагается, успокоит всех и объединит все религии — музыка Филиппа Глэсса для «счастливой неагрессивной, внецерковной Рождественской пьесы». Его минималистская композиция «Счастливы, счастливы, счастливы, все счастливы», однако же, расстраивает аудиторию. Как полная противоположность — проникновенный голос Барбары Стрейзанд, заставляющий мальчиков заткнуть уши в эпизоде «Меха-Стрейзанд». Она даже использует свой голос в качестве пытки, чтобы заставить мальчиков открыть местоположение Треугольника Зинтара. Во время музыкального фестиваля «Лалапала-лапаза 2000» дети могут оценить Фила Коллинза на концерте, только после дозы риталина. Как говорит Кайл (пусть и несколько заторможено): «Его вялая мелодичная музыка нам очень нравится».
Ясно, почему неброская повторяющаяся музыка — вроде той Глэсса — не подходит для Рождественского празднования и что громкое пронзительное пение невыносимо (как сверхзвуковое средство устрашения подростков с эффектом, подобным комару). Но что неправильно с Филом Коллинзом (за исключением факта, что он выиграл Оскара в 2000-м за лучшую песню, а не «Канада виновата» и держится за свою статуэтку Оскара всю серию)? Ответ: он испытывает недостаток в подлинности и целостности, и не в состоянии уловить вдохновение. Его неброская музыка не зажигает мальчиков, а он кажется несосредоточеным на сцене.
Фил Коллинз не был бы особенно большой проблемой для Платона, который не был обеспокоен детальными обсуждениями реального создания музыки, только философскими и математическими проблемами ее и отступал от всеобъемлющих свойств музыки. Музыка — намного больше, чем только ноты; она вступает во взаимодействие с другими художественными формами. Фактически, греческое слово «музыка» (mousike) включало больше элементов, чем только высота и ритм; это было искусство муз, девяти дочерей титана Мнемозина. В Южном Парке также, музыка должна быть больше, чем только набор нот. Она должна коснуться общества, а музыкант должен представлять собой артиста.
Взяв риталаут, антириталин, приготовленный Шефом, дети, к своему ужасу, понимают, что они стали поклонниками Фила Коллинза и аплодируют его выступлению. Их разумы снова начали работать. Они замечают теперь, как он лажает, и что для девятилетнего любить Фила Коллинза — полный отстой. В безнадежно коллективистском Южном Парке, недостаточно места, чтобы восстать против системы. Как сказал один из детей-готов в более позднем эпизоде: «Чтобы быть нонконформистом, Вы должны одеться в черное и слушать ту же музыку, что мы». Их понятие того, что хорошо и плохо, напоминает довольно резкие и бескомпромиссные суждения Платона о некоторых Гармониях и авлосе. Но есть что-то еще, а именно, общее отвращение к неброской невыразительной музыке, как вызов основам эстетики рок-н-ролла и жизни непосредственно. Описание Кайлом мелодий Коллинза, как «вялых» очень подходит здесь. Активный, сосредоточенный ум — необходим для того, чтобы ценить музыку. Мр. Маки был прав: «Наркотики — это плохо, п'нятненько», и Платон соглашается с ним: «К настоящему времени я должен согласиться с большинством, что превосходство музыки должно быть измерено удовольствием. Но удовольствие не должно быть удовольствием случайных людей; сама справедливость музыки состоит в том что, она восхищает лучших и образованнейших и, особенно, то, что она восхищает одного человека, который является выдающимся в достоинствах и образовании» (Законы, Книга 2). Хотя это — элитарное утверждение, оно выдвигает на первый план тот факт, что пассивное удовольствие от музыки, с наркотиками или без них — проблематично. Это может казаться противоречием. С одной стороны функции музыки — подсознательны, но с другой — она должна оцениваться умом. Однозначно же — ни так, ни иначе. И для Платона, и для Южного Парка, музыка воздействует на подсознательном уровне точно так же, как на интеллектуальном.
Помните эпизод «Толстая задница и тупая башка», в котором Картман, без какого-нибудь усилия, пишет песни про тако-буррито для своей ручной Дженнифер Лопес? Хотя он утверждает, что этот «стиль музыки очень легок; он не требует никакой мысли вообще», его ум ухватил технические особенности этого вида артистического созидания, и его навыки произвели впечатление даже на компанию грамзаписи реальной Дженнифер Лопес. Картман демонстрирует подобные навыки, но с более презрительным отношением, когда создает христианскую рок-группу «Вера + 1», с Токеном и Баттерсом, чтобы выиграть пари у Кайла. Он берет существующую песню о любви, «Ты нужна мне, детка» изменяет «детка» на «Иисус» и вот она — песня-хит. Это — конечно, циничный подход, столь типичный для Картмана, как он сам признается, говоря, что ничего не знает о Христианстве: «я знаю вполне достаточно». Песни этой группы побеждают на конкурсе Мирры (эквивалент Платине) и оказывают глубокое влияние на аудиторию. Но подставлять новые слова к старым песням, чтобы делать деньги — абсолютное зло — табу для подлинного музыканта. И если какой-нибудь жанр и должен быть основан на подлинности и искренности, это должен быть рок с приставкой «христианский». Низложение группы — происходит быстро и жестко, когда аудитория понимает неискренность ее песен.
Шопенгауэр и смертьВ самом конце «Республики» Платон рассказывает легенду об Эр — солдате, убитом в сражении, который воскрес и рассказывал о загробной жизни. История, которую он рассказывает, является одной из трактовок наказания и ответственности за действия, предпринятые в жизни. Но есть в ней также абсолютно ошеломляющее описание того, какое музыка имеет отношение к работе Вселенной. Во Вселенной есть центральная ось, лежащая на коленях Нецессити. Восемь Сирен, по одной для каждого известного тогда тела солнечной системы, «воспевают» единственный тон и творят одну гармонию с равными интервалами. Три дочери Нецессити поддерживают общую гармонию. Само собой разумеется, невозможно изобразить, как все это звучало бы, но комбинация кругового движения вращающейся оси и единственного аккорда, придает сверхъестественный смысл медленной, бесконечной повторной музыке (музыка Филиппа Глэсса приходит на ум).
Эпизод «Смерть» демонстрирует музыкальный образ смерти. Дедушка Стэна хочет, чтобы мальчики помогли ему в эвтаназии и показывает, каково это быть слишком старым, приводя Стэна в темную комнату, где звучит песня Энии. Стэн потрясен: «Эта музыка — ужасна, она одновременно и убогая, и лажовая, и жуткая, и убаюкивающая». Как музыка Филиппа Глэсса, бесчувственная музыка становится весьма отстойной, спустя какое-то время. Настолько ужасной, что Стэн соглашается помочь дедушке. Хотя, Энии, конечно, далеко до описаний Ада в более поздних эпизодах. Музыка — отображение смертельного отчаяния или, словами Платона, мимезис смерти. В истории есть также пессимистический философ Артур Шопенгауэр (17881860), центральное понятие для которого — желание.
Для Шопенгауэра желание — доминирующая сила в людях, во Вселенной, превышающая даже разум. Отдельно, желание — ни хорошо, ни плохо, но его представление нам в действительности является разрушительным, поскольку в нем — центральный источник страданий в форме желания к жизни. Удовлетворенные желания бессмысленны, так как надоедают нам, приводя только к другим желаниям. Шопенгауэр описал эту бесконечную борьбу, как «постоянно лежащего на вращающемся колесе Иксиона, вечно носящего воду в решете Данаида, и испытывающего вечную жажду Тантала». Греческие мифические ссылки не совпадения, поскольку Шопенгауэр всегда находился под сильным влиянием работ Платона. Но для Платона, музыка была только изобразительным искусством, подражанием Мира Чувств, который в свою очередь был подражанием Мира Идей: «изобразительное искусство — подчиненное, которое женится на подчиненном и имеет рабское потомство» (республика, Книга 10).
Шопенгауэр, однако, имел полностью отличную концепцию музыки, и утверждал, что различия между искусствами не столь существенны. «Музыка отвечает [на вопрос, „Что есть жизнь?“] более глубоко, чем делают то же все другие [художественные формы], с тех самых пор, как на языке понятном и с абсолютной прямотой, не способной к преобразованию в одну из наших способностей разума, она выражает саму внутреннюю природу всей жизни и существования». Шопенгауэр видел две различных категории искусства: музыка с одной стороны и любая художественная форма с другой. Музыка отличается от всего остального, так как она ничего не копирует из мира явлений, в этом мнении он вступает в полное разногласие с Платоном. Фактически, музыка — копия желания. Шопенгауэр подразумевал, что музыка была ключом к приостановке желаний на мгновение, путем эстетической отсрочки каждодневной боли. Но это, конечно, не то, что делает Эния. Она ухудшает экзистенциальную обеспокоенность. Музыка — не терапия против беспокойства. В соответствии с пессимизмом Шопенгауэра, Эния приостанавливает желание жить и сообщает это Стэну самым прямым способом.
