Заключительный акт Совещания содержал десять принципов взаимоотношений между государствами: суверенное равенство, уважение прав, присущих суверенитету; неприменение силы или угрозы силой; нерушимость границ; территориальная целостность; мирное урегулирование споров; невмешательство во внутренние дела; уважение прав человека и основных свобод; равноправие и право народов распоряжаться своей судьбой; сотрудничество между государствами; выполнение международноправовых обязательств.
Пункт 7 о правах человека и основных свободах придал американской антисоветской пропаганде новый импульс. Именно в 1976 году, после избрания президентом Джимми Картера, появилась новая и последняя форма борьбы с тоталитаризмом под видом отстаивания прав человека. Неправительственные организации появлялись одна за другой. Произведения советских диссидентов все чаще печатали на Западе вслед за сочинениями Александра Солженицына. Борьба за права человека приобрела небывалый размах и эффективность.
Следует отметить, что после подписания упомянутых соглашений Соединенные Штаты учредили группу «Хельсинки вотч» – будущую неправительственную организацию «Хьюман райтс вотч», которая на страже американских интересов активно разоблачает нарушения прав человека в России и других странах, появившихся после распада Советского Союза в 1991 году.
Хельсинкские соглашения предоставили США прекрасную возможность вдохнуть новую жизнь в полемику о свободе и правах человека. Джимми Картер, в отличие от прочих послевоенных президентов, оказался ярким оратором и завоевывал людей своей искренностью. Однако в 1979 году Штаты вновь потерпели неудачу, лишившись одного из ключевых подконтрольных режимов – шахского Ирана. Они рассчитывали подавить революционное движение в Иране, организовав возвращение аятоллы Хомейни из Парижа в Тегеран. США ошибочно полагали, что теократия для них выгоднее левой светской власти, но просчитались.
К счастью для них, в конце того же года Советский Союз совершил еще более грубый просчет, попав в афганскую ловушку, расставленную советником Джимми Картера Збигневым Бжезинским[312]. Вторжение Красной армии в Афганистан окончательно подорвало репутацию Советов в глазах третьего мира и усугубило кризис советской экономики.
В 1980 году ошибки Джимми Картера в Иране привели к избранию Рональда Рейгана. Он не собирался, подобно своему предшественнику, предаваться идеалистическим грезам о «правах человека», предпочитая сугубо утилитарную концепцию свободы в качестве орудия в борьбе с коммунизмом. Появление Маргарет Тэтчер на посту английского премьер-министра оказалось для Рейгана подарком судьбы.
Свобода на службе борьбы с тоталитаризмом
Свобода как средство освобождения личности и наций (в понимании просветителей во главе с Руссо) постепенно лишилась бунтарской подоплеки и свелась исключительно к сфере экономики. Все усилия неолибералов были направлены на то, чтобы выдать экономическую свободу и политику дерегулирования экономики за торжество свободы в универсальном, гуманистическом смысле. Эта ограниченная свобода имела мало общего с понятием, поднятым на щит французскими философами и революционерами в борьбе с тиранией и монополизацией богатств аристократами. Зато она оказалась прекрасным стимулом для антисоветской и антисоциалистической пропаганды в Европе.
Рональд Рейган как истинный голливудский актер, близкий к антикоммунистическим кругам и воспитанный на вестернах, которые превратили кровавое завоевание Запада и геноцид индейцев в великую либертарианскую эпопею, а массовую бойню – в незначительные перегибы, гениально умел налаживать связи, в чем Соединенные Штаты очень нуждались в данный исторический момент. Его пылкие речи в защиту свободы и прав человека в лучших американских традициях благосклонно воспринимались европейской общественностью и не противоречили амбициям крупных предпринимателей и подконтрольных диктаторов авторитарных государств. Последние между тем постепенно смягчались вплоть до полного растворения в либеральной демократии после развала Советского Союза. Диктатуры Латинской Америки и Азии, от Чили до Филиппин, прекратили существование одна за другой. Авторитарные режимы сохранились только в странах Ближнего Востока.
Рейган придал идее свободы некое эсхатологическое, трансцендентальное измерение. Это вызывало усмешки западных интеллектуалов, но позволяло маскировать традиционные геополитические и экономические устремления США. Возвращение сакральных, религиозных элементов в политический контекст под соусом борьбы добра со злом (то есть свободного Запада с Россией, Ираном, Кубой и в некоторой степени с Китаем) придало крестовому походу Штатов особую ауру и идеологическую силу. Откровенно империалистические интонации в духе XIX века для этой цели уже не подходили.
Чем глубже Советский Союз увязал в Афганистане, чем труднее ему было справляться с польской «Солидарностью» и чем сильнее задыхалась советская экономика, тем эффективнее работала американская пропаганда. В конце концов, с точки зрения мирового общественного мнения, СССР оказался по одну сторону баррикад с бывшими колонизаторами, а не с бывшими колониями. Так меньше чем за пять лет, с 1980 по 1985 год, чаша весов качнулась в другую сторону, и Запад во главе с США приобрел бесспорный статус знаменосца свободы и ее защитника.
В конце 1980-х годов под влиянием внутренних противоречий и несостоятельности плановой экономики Советский Союз распался. На протяжении всей холодной войны, то есть с 1945 по 1989 год, Соединенные Штаты весьма успешно мобилизовали свои силы под знаменем антикоммунизма по двум направлениям, указанным еще английскими империалистами, – военно-геополитическая борьба и борьба за свободу и права человека.
Казалось бы, крах коммунизма в 1991 году должен был погасить этот огонь. В этом смысле высказался и советник Михаила Горбачева по внешней политике Георгий Арбатов: «Мы собираемся сделать ужасную вещь… лишить вас врага». Но жизнь рассудила иначе.
С исчезновением коммунистического врага на авансцену вышел враг российский
После распада Советского Союза в 1991 году защитники свободы, за сорок лет привыкшие сражаться против коммунистического тоталитаризма, вполне разумно рассудили, что их миссия исполнена и можно предоставить молодой демократической России спокойно строить новое общество. Здесь нелишне еще раз процитировать Мартина Малиа, большого знатока России и убежденного антикоммуниста:
«Итак, Россия попросту вернулась на исходную позицию нищей державы, которая стремится к модернизации в реальности после провала карикатурной модернизации в сюрреалистическом мире советского социализма. Сейчас, на полпути, кажется, что она вряд ли сможет достичь экономического уровня Запада (или хотя бы Китая) и заполнить некую гипотетическую пустоту в политике Центральной Европы. В равной мере невозможно представить, что русский неонационализм сможет очаровать зарубежные страны и превзойти в своей притягательности царизм.
И даже если ценой невероятных усилий России удастся вновь собрать бывшие союзные республики, еще более нищие, чем она сама, опаснее Россия от этого не станет. Дело в том, что в наши дни мировое могущество зависит не от размера подвластных территорий, а от уровня экономического и технического развития. В политическом, экономическом и нравственном плане эпоха огромных империй миновала. Сегодня расширять свои границы просто недопустимо»[313].
Таким в 1990-х годах видели будущее России многие воинствующие антикоммунисты.
Наиболее убежденных из них ждало скорое разочарование. Противникам коммунизма пришлось попрощаться с геополитическим противостоянием: больше ничто не вдохновляло американских «ястребов» стремиться к мировому господству. Во время первого срока Бориса Ельцина, с 1992 по 1996 год, события развивались по предсказуемому сценарию. Экономическая шоковая терапия, навязанная идеологами МВФ, в частности Джеффри Саксом, насаждала в разоренной России свободу неолиберального толка. Приватизация позволила горстке грабителей присвоить национальные богатства под предлогом перехода к капитализму, в то время как западные СМИ аплодировали Ельцину, приказавшему стрелять из танков по законно избранному парламенту[314].
Но все изменилось в январе 1996 года, когда Ельцин, признав несостоятельность заимствованной модели, включил в правительство по-настоящему преданных патриотов, а чуть позже назначил премьером бывшего министра иностранных дел Евгения Примакова. С этого момента американская антироссийская пропаганда вновь расцвела пышным цветом, взяв на вооружение старые темы и прежнюю идеологию, но обратив их против новой России. О привычном разоблачении тоталитаризма, разумеется, речи больше не шло, зато вскоре вновь всплыли забытые с 1917 года обвинения в атавистической склонности России к экспансионизму и деспотизму. Антироссийская пропаганда разворачивалась по привычной схеме: территориальное господство и геополитические амбиции, с одной стороны, проповедь свобод, прогресса и благ глобализации – с другой. Причем второе маскировало первое, поскольку такого удобного предлога, как борьба с коммунизмом, больше не существовало.
