политическим взглядам антинаучник опознаётся не всегда, но один верный признак есть – вера в конспирологию. «Ни одна из двух политических позиций не предсказывает отрицания ГМО, – пишет автор. – А вот конспирологическое мышление предсказывает отрицание всех трех научных концепций, правда, варьируемое в широком диапазоне степеней. Твердая вера в широкий набор конспирологических теорий указывает на отрицателя ГМО, вакцин и глобального потепления». Будь вы хоть либерал, хоть консерватор, но если вы конспиролог, то с
высочайшей степенью вероятности вы и наукоотрицатель. Зависимость четкая.
В каком-то смысле мы здесь совершаем полный круг и приходим в исходную точку: от версии о том, что политические убеждения человека могут объяснить его отношение к науке, мы вернулись к стратегии пяти ошибок. По какой бы причине субъект ни отрицал научное мнение в том или ином вопросе, разве не важнее для нас то, как он пытается оправдывать свою позицию? Да, в каком-то смысле. Вспомним книгу Шмидта и Бетш. Но не забудем также о проблеме суждения с защитой идентичности. Когда идея угрожает идентичности человека, он хватается за то, что можно ей противопоставить. И единственный способ бороться с этим – обращаться к человеку со всем сочувствием, теплом и пониманием, какие только у вас для него найдутся.
Для всех либералов и прогрессистов, кто читает эту главу со снисходительной усмешкой, сейчас важно выключить чувство превосходства. Нужно вспомнить, что, согласно самым точным данным, добытым современной экспериментальной наукой, мы все подвержены одним и тем же когнитивным искажениям, мы склонны отрицать как научные воззрения, так и иные виды убеждений, в которых видим угрозу. А что же конспирология? Есть левая конспирология (вокруг Monsanto), точно так же как и правая (вокруг ученых на государственном заказе). Как мы успели увидеть, все люди подвластны психологическим механизмам, которые могут формировать необоснованное недоверие. Наукоотрицание – не «чужая» проблема. Подумайте об этом в таком ключе: если антинаучные верования какого-то человека можно целиком объяснить его политической позицией, то и вы, имея ту или иную политическую позицию, не гарантированы от подобного. Как консерваторы, так и либералы, мы все можем оказаться заложниками суждения с защитой идентичности, и не важно, политическая ли это идентичность или какая-то иная. Также не забудем, что вопрос «Существует ли либеральное наукоотрицание?» в первой его интерпретации еще не получил ответа. Как пишет Тара Хэлле в статье для журнала Politico «У демократов свои проблемы с наукой»,
крики о «фальшивом равновесии» не имеют отношения к теме. Вопрос не в том, настолько ли демократы отрицают науку, чтобы сравняться с психозом республиканцев. Вопрос в том, существует ли вообще какое-то наукоотрицание на левом краю [20].
Вопрос о том, существует ли такая вещь, как либеральное наукоотрицание, я разбираю не затем, чтобы подлить масла в огонь и политизировать тему, и не затем, чтобы продвинуть идею фальшивого равновесия. Нет, просто я всерьез хочу рассмотреть (и развенчать) распространенное в наши дни заблуждение, будто любой разговор о фактах и истинах – уже политика. Это не так. В нашу эпоху постправды, когда кипят нешуточные дискуссии о фактах, доказательствах, когда каждый день в теленовостях нам лгут об экономике, экологии, иммиграции, преступности и тысяче других предметов, многое склоняет к выводу, что единственное объяснение антинаучных воззрений – это политическая ориентация человека, но это будет неверный вывод. Есть много других видов идентичности, кроме политической. Верно, что учитывать механизм защиты идентичности для разработки успешной стратегии в борьбе против антинаучников, отрицающих шарообразность Земли, прививки, ГМО и глобальное потепление, необходимо, но надо помнить, что политизации подверглась лишь одна из этих тем. Начавшаяся политизация может оказаться вирулентной, но нельзя забывать: выбор группы, за которую человек решает стоять, не всегда диктуется одной лишь политической ориентацией.
Разумеется, возникают увлекательные вопросы, которые можно было бы задать и здесь, например вопрос о параллелях между отрицанием правды вообще (о числе присутствовавших на инаугурации Трампа, о продаже Гренландии, о том, исчезнет ли коронавирус «как наваждение») и отрицанием научных истин. В своей книге «После правды» (Post-Truth) я утверждаю, что одной из важнейших предпосылок появления постправды (которую я определяю как «подчинение действительности политике») послужили шестьдесят лет практически свободно распространявшегося наукоотрицания. Ровно по той же схеме организуется политически мотивированное отрицание фактов, которое мы увидели в годы правления Трампа, но отсюда не следует, что наукоотрицание целиком объясняется политическими причинами и что избавиться от него можно просто с помощью механизма политических выборов. Увы, наукоотрицание пребудет с нами еще долго после того, как окончится эра «альтернативных фактов» в Вашингтоне. Одна из причин тому – огромный массив дезинформации о научных «разногласиях» вокруг климатических изменений, прививок, «ковидного заговора» и даже (и не в последнюю очередь) ГМО, дезинформации, генерируемой русской пропагандой с целью посеять раскол среди граждан и недоверие к власти в США и других западных демократиях.
Бесспорно, воззрения человека по любому научному вопросу могут подвергнуться политизации, что мы и видим прямо сегодня на примере коронавируса. Даже если эти воззрения не были изначально политическими и не следуют прямо из присущих человеку идеологических установок (свободный рынок, гражданские свободы и пр.), при некотором участии партийных манипуляторов (или иностранного вмешательства) мы оказываемся в мире, где ношение маски в дни эпидемии превращается в политическое заявление. И пока мы делимся на команды, даже эмпирическое знание становится законной мишенью при создании идентичности. К сожалению, именно это мы и наблюдаем на примере новейшего из видов антинауки – ковид-диссидентства.
Глава 8. Коронавирус и новые вызовы
В начале 2000 года президент ЮАР Табо Мбеки созвал совет экспертов для обсуждения проблемы ВИЧ и СПИДа. Тема важнейшая, поскольку в ЮАР уже почти 20 % взрослого населения – больше, чем где-либо в мире, – были инфицированы. После встречи президент уверенно объявил, что СПИД вызывает не вирус, а плохой иммунитет и его можно лечить чесноком, свеклой и лимонным соком. Сотни ученых в Южной Африке и во всем мире старались переубедить его, но он не внял их мольбам. Почему Мбеки не послушал ученых? Он верил в конспирологическую теорию о том, что с помощью антиретровирусных препаратов, таких как азидотимидин, Запад намеренно травит африканцев. Последствия неудивительны. К 2005 году в ЮАР от СПИДа умирало почти 900 человек в день. Согласно исследованию Гарвардской школы общественного здравоохранения, с 2000 по 2005 год по вине Мбеки, отрицавшего вирус, умерло 365 000 человек.
Наукоотрицание убивает. И особенно опасно, если антинаучные воззрения распространяет правительство. Именно это мы и наблюдаем сейчас в США относительно коронавируса. Пандемия COVID-19 – самый свежий пример наукоотрицания. Родившись на пустом месте в начале 2020 года, за несколько месяцев оно выросло в полноценную антинауку. Это дает нам возможность в реальном времени проверить гипотезу, что все виды наукоотрицания в основе своей одинаковы.
