Я (7) написал Вам слишком длинное письмо. Но это единственно потому, что мне давно уже хотелось Вам ли, другому ли так называемому прогрессисту (8) внушить, что прогресс состоит не в фразе и что недостаточно модной фразы для успокоения собственной совести и для прикрытия безобразнейших беспорядков.
К тому же я считал себя нравственно обязанным подробно объясниться с Вами и высказать Вам, почему я Вам, с самого возвращения из-за границы, выказывал (9) постоянно неуважение. (10)
Я очень жалею, если студент, приходивший от Вас за книгой, чувствует себя хоть сколько-нибудь лично мною обиженным. Искренно прошу у него извинения. Если он порядочный человек (в чем я не имею ни малейшей причины сомневаться), то он поймет, что вся раздражительность, которую я тогда (11) выказал, относилась только к Вам и задевала его как Вашего посланного, а не его лично. Я действительно очень желаю, чтоб с Вами покончить совсем, и потому предуведомляю Вас, что если, несмотря на это письмо мое, Вы будете еще продолжать обращаться ко мне или к моему пасынку, то я предам наконец гласности Ваше письмо и мой ответ (с которого копию на всякий случай оставляю у себя) с целью (12) ограждения публики (13) от такого наставника и учителя. Вы очень хорошо знаете, что Вам же будет хуже и что не одни голословные у меня обличения. И потому сообразите. (14)
Ф. Д<остоевский>.
(1) далее было: моих
(2) далее было: вследствие чего
(3) было: роль
(4) далее было: поверил
(5) было: был
(6) было: темах
(7) было: Г-н Родевич, я
(8) далее было: а в сущности
(9) в подлиннике: вызывал
(10) было: некоторое неуважение
(11) было: тут
(12) было: в виде
(13) было: общества
(14) вместо: И потому сообразите. - было: Оставьте же нас в покое.
Другая редакция:
[237. M. В. РОДЕВИЧУ
1-я редакция
Милостивый государь г-н Родевич,
Вы прислали Паше наглое письмо. По неопытности он показал его мне. Вообще Вы оставили на Пашу впечатление отвратительное, - Вы, бывший его учитель и некоторое время наставник. (1) В письме Вашем я считаю только одно серьезным - о студенте, будто бы мною обиженном. Да, я взял у него из рук книгу, взял с сердцем и передал Паше; я сказал, что надобно кончить с Вами. Но если я был неуважителен к студенту (жалею, что не знаю его имени), то в неуважении этом ничего лично к студенту не относилось; я обошелся с ним, как с Вашим посланным, и не мог поступить иначе. Почему? Извольте наконец выслушать правду. Я давно Вам собирался сказать ее и всё колебался высказать, потому что не знал всех фактов. Иные из них таковы, что я их узнал только вчера.
Уезжая за границу, я поручил Вам Пашу, не только как учителю, но и как наставнику. Вы торжественно обещались мне добросовестно исполнить свою обязанность. За границу Вы писали мне письмо, в котором старались утвердить меня в убеждении, что Вы хороший наставник. Помню, Вы наполнили письмо Ваше разными психологическими наблюдениями над характером моего пасынка. А между тем Вам нужны были только деньги. Вы взяли деньги вперед и пошли по всем по трем. Никогда не прощу себе этой ошибки. Но ведь если я и знал, что в "молодом поколении" есть несколько шарлатанов, (2) прикрывающихся модными фразами и пренаивно думающих, (3) что за модную, мундирную фразу им простятся всякие безобразия, (4) то обратно на столько же я и верил в молодые и свежие силы, чтоб считать, что негодяи составляют одно только исключение. Вы тогда еще не дали мне никакого повода судить о Вас дурно. (5) А между тем что ж вышло на деле? Едва я уехал, (6) пошло полное, грязное безобразие. В отношении к своему ученику и воспитаннику Вы вели себя безнравственно и нечестно. Денег я выдал Вам вперед кучу, почти за всё время, и к тому же обеспечил Вас на случай, если бы опоздал за границей. Раньше месяца (7) Вы уже требовали от тетки моего пасынка новых ресурсов. Кончилось тем, что Вы, обрадовавшись деньгам и раньше срока растратив их, несколько дней даже не кормили его, а отсылали кормиться куда угодно. Что же мог подумать ученик (8) о своем наставнике? Каким же уважением он мог быть Вам обязан, (9) видя (10) безобразие? Какой грязный цинизм вливали Вы в молодую душу. Вы посылали его с подобными расписками от себя: "Обязуюсь уплатить тому лицу, у которого Исаев займет столько-то, через 2 недели и т. д.". Вы посылали его закладывать по лавкам свои часы, чтоб добыть денег, стыдясь, вероятно, идти закладывать сами, Вы, наставник вверенного ему воспитанника! И не стыдно это было Вам? Вы посылали его с Вашими статьями по разным редакциям, выставляя моему пасынку (обеспеченному мною вполне) на вид, что если он добудет из редакции деньги, то тогда может взять себе на обед. Для такой ли грязи вверил я Вам 15-летнего мальчика? Так ли поступать Вы мне обещали? Всего не перечислить, вот еще, впрочем, случай. Но случаев было тысячи, и все носили один и тот же характер грязи, цинизма и разнузданности. Вот один из тысячи случаев: Вы вздумали носить мои рубашки. Из-за этого завелся у Вас грязный спор с моим пасынком. Воспитанник принужден был доказывать своему наставнику, что нельзя обходиться легкомысленно с чужой собственностью, и не давал Вам моего белья, спорил с Вами и стал запирать от Вас ящики. (11) Ну, разве возможны, разве мыслимы такие споры между воспитанником и его воспитателем? Где же была после этого Ваша совесть, когда Вы просили меня найти Вам место воспитателя в каком-нибудь русском семействе, живущем за границей? Или Вы, может быть, сами не знаете, что творите?
Да, милостивый государь, Вы (12) безобразно понимали званье наставника: когда Вы начали водить к себе на квартиру девок и взманили этим Пашу завести себе тоже девку, Вы вступили с ним в препинанье о том, что Вы имеете право водить б<--->й, а он как воспитанник (13) не имеет! Может быть, даже и теперь считаете, что грязь, цинизм и малодушие самая лучшая метода воспитания после этого? Да на кого же я оставлял моего пасынка?
Милостивый государь, я жалею, что Паша, вероятно, жалея Вас, скрыл от меня наигадчайшие Ваши проделки. Он объявил мыв только, сейчас же по приезде моем из-за границы, о том, что Вы не умели вести хозяйства и что он голодал. (14) Эту беспорядочность я хоть и пробовал про себя извинить в молодом человеке, но, однако ж, тотчас же удалил Вас от него. Жалею только, что оставил Вас на некоторое время приходящим давать уроки учителем. При первой возможности (а у меня было много хлопот, я должен был ехать из Петербурга) я отказал Вам и как учителю. Но если б я только знал тогда обо всем (об девках и о рубашках, например, я узнал только на днях, теперь), то уверяю Вас, что я бы не так кончил дело, я бы огласил Вас публично, чтоб избавить общество от такого наставника и учителя. Говорю Вам серьезно.
А между тем у Вас самолюбие. Вы претендуете, что нельзя публично сказать: "Надо покончить с Родевичем". И что Вы написали Паше в Вашей записке, которую имели наглость препоручить передать мне? Я подслушиваю у дверей? У каких? Когда? Зачем? И где Вы это видели? Много людей честных меня знают лично и (15) знают, способен ли я подслушивать. Вы упрекаете меня раздражительностью. Я слишком хорошо знаю сам, милостивый государь, больные, дурные и даже некоторые смешные стороны моего характера. И каюсь в том пор<ой>, но не Вам судить, потому что я и не способен обидеть напрасно. (16) По всему видно, что Вы хотели, кажется, запугать меня и отсутствием направления, гуманности. Вздор Вы говорите, (17) а меня не запугаете. Я не мальчик. Если я и раздражителен (что в себе нисколько не оправдываю), то я не обидлив, я сумею загладить неловкость и обиду, и человек не мучится от меня, потому что видит, что это только наружность, внешность, а зла нет. Очень много людей кончали тем, что любили меня, чего и Вам желаю. (18)
Вы пишете, что я выходил из себя, когда Вы (19) спрашивали у меня денег на уроки? Испытали ль Вы хоть раз это на себе лично, если только у Вас есть совесть, у Вас, которому я столько передавал денег вперед? Я ни разу не отдавал Вам денег лично, а всегда через Пашу и всегда аккуратно. Я негодовал иногда (и то про себя), отдавая деньги, что Паша не успевает и что Вы, вместо того чтоб сидеть с ним полтора часа, сидели с ним по 3/4 часа, особенно в последнее время. Последнюю же выдачу Вам денег, кажется, месяца 2
1/2 назад, когда уже Вам совсем отказано было от уроков, я действительно остановил сам, с намерением на несколько дней, по просьбе Паши, который уверял, что Вы взяли, переезжая, мои книги и две простыни. Я хотел, чтоб книги и простыни воротились, и потому не давал до тех пор денег. Но простыни воротились уже после денег, и это Вы это (20) сами знаете. Не простыни были дороги, а наглость Ваша возмущала меня. (21) И наконец, хотел взять от Вас Гоголя - единственную книгу, оставшуюся ему в память от отца.
Вы уверяете, что у Вас нет этой книги. Что с Вами делать. (22) И потому я отсылаю Вам Вашу книгу Мея, которую хотел было удержать, покамест Вы не отдадите книгу моего (23) пасынка. Но об этой книге Мея я в первый раз узнал, что она в моей квартире, когда взял ее из рук Вами посланного студента.
