Дом, где жил «обидчик», им разыскал извозчик, но в этом доме света не было и не у кого было узнать, действительно ли означенный господин живет там. Тогда штурман соскочил с извозчика и начал ломиться в дверь. В доме начался переполох, и, видимо, жильцы боялись открыть дверь. На шум прибежал полицейский и стал уговаривать прекратить скандал, но штурман не унимался. Проснулись жители из соседних домов, и оказалось, что то лицо там не живет. Получился полный конфуз – пьяный морской офицер ломился к неизвестным людям.
После такой встряски воинственный штурман успокоился, и его увели на корабль. Но на следующий день в местечке только и было разговору, что об этом случае, да, очевидно, его сильно раздули. Все стало известно адмиралу, и он приказал немедленно штурмана арестовать в каюте с приставлением часового. Сам штурман теперь уже отдавал себе отчет во всей дикости учиненного им скандала, да было поздно. Но этим дело не кончилось, и ему пришлось подать в отставку, а он был отличный офицер и морскую службу очень любил. В довершение всех бед из‑за этого расстроилась и его женитьба.
Таким образом, мы покинули Гунгербург под тяжелым впечатлением этого неприятного случая. Следующий раз мне там пришлось быть уже только в 1919 г., поздней осенью, в разгар Гражданской войны. Гунгербург выглядел мертвым и совершенно заброшенным. Все дачи стояли с заколоченными окнами и дверьми, было пусто и мрачно[278]. Жизнь русского Гунгербурга кончилась…
После возвращения в Ревель отряд немедленно приступил к продолжению занятий. Потекла обычная деловая жизнь. Через месяц слушатели заканчивали свое обучение и теперь приступали к более серьезным стрельбам с боевых кораблей.
От времени до времени на Ревельский рейд приходили бригады линейных кораблей и крейсеров, чтобы проходить курс своих стрельб. Флот быстро совершенствовался в стрельбах, и приходилось только сожалеть, что в строю нет еще современных кораблей. Самыми новыми, но не современными были линейные корабли «Андрей Первозванный» и «Император Павел I». Из крейсеров лучшим был «Рюрик», на котором теперь держал свой флаг начальник Действующего флота – адмирал Эссен. Этот крейсер был построен на заводе Виккерса в Англии и наиболее удовлетворял всем современным требованиям.
Яркая зелеными красками и бьющая молодостью весна давно сменилась спокойными цветами лета – густою листвою и высокой травой. Но и эти цвета уже стали блекнуть, и листья запестрели и поредели: начала чувствоваться ранняя северная осень. Она, как всегда, навевала меланхолическое настроение. Впрочем, оно тоже имело свою прелесть: хотелось каких‑то перемен; охватывала какая‑то сладкая тоска.
Как красивы в ясную погоду северные вечера. Темно, но небо так ярко светится бесчисленными звездами, и луна льет свой таинственный свет. С наслаждением вглядываешься в бесконечную даль небес, такую непонятную и как‑то манящую.
Как часто в такие осенние вечера можно наблюдать падающие звезды. Вот блеснула звездочка и покатилась вниз. Блеснула еще раз и исчезла в темноте. Говорили тогда, что, пока она летит, надо задумать какое‑нибудь желание и, если успеешь это сделать, то оно сбудется. Неизвестно, такое ли уже это верное средство, чтобы добиться исполнения желания, но как‑то невольно, когда завидишь падающую звездочку, стараешься скорее воспроизвести какое‑то желание, да редко это удается, слишком неожиданно происходит падение…
В середине августа в Морском собрании, предстоял прощальный костюмированный бал. Этим заканчивался летний сезон. Наши дамы и барышни усиленно готовились к этому балу. Каждая хотела создать себе костюм, наиболее красивый и оригинальный. Им хотелось блеснуть в последний раз в это лето.
Вечер выдался теплый, но безлунный. Большой зал Собрания начал наполняться публикой. Зная об усилиях наших дам, я невольно приглядывался к их туалетам. Хотелось определить, чей же костюм окажется лучше других. Теперь, к концу лета, уже все, кто обычно бывал на вечерах, были хорошо между собою знакомы. Появись новое лицо, оно сразу же бросилось бы в глаза. Однако разобраться в достоинствах туалетов оказалось не так‑то легко. Трудно было отделить туалет от носительницы его. Казалось, что чем красивее дама, тем более красив и ее туалет. Но ведь и некрасивые дамы могли обладать более красивыми туалетами.
Перед глазами замелькали цвета разных материй, разные лини, платья разных эпох и национальностей. Если одно было красиво в одном отношении, то другое казалось не менее красивым в другом, скажем, своей стильностью. Нет, чтобы оказаться серьезным судьей дамского туалета, надо не только обладать пониманием красоты, но надо и понимать женскую натуру, тогда можно определить, что ей «к лицу».
Но вот вошла дама, красивая, изящная шатенка. Ее платье изображало пламя. Да, именно огонь, поднимающийся от пола и доходящий до плеч. Внизу серо‑дымчатый, чем выше, переходящий в синеватый, затем желто‑золотой и, наконец, ярко‑красный. Переход от одного оттенка пламени к другому был воспроизведен художественным подбором цветов материй, что было нелегкой задачей и доказывало художественное чутье создательницы костюма. Это был действительно красивый туалет, он шел хозяйке, и им все любовались. Но с этим мнением далеко не все дамы были согласны, а ведь дамы одеваются совсем не для того, чтобы поразить взоры мужчин, но чтобы нравиться себе самой и поразить других дам, возбудить их зависть…
В конце августа штаб Отряда получил извещение из академии, когда начнутся экзамены. Мы поехали к флаг‑офицеру, лейтенанту А.Д. Бубнову, который одновременно был лектором нашего отдела академии, чтобы узнать некоторые подробности экзаменов. Он нас успокоил, что они не так уже страшны, и сообщил, что желающих поступить 11 человек. Провалиться, конечно, каждый может, но никаких зверств экзаменаторы чинить не будут.
В эти же дни закончили свои экзамены слушатели, и мы с ними распрощались. Затем пришлось прощаться Моласу и мне. Конечно, мы прощались, так сказать, условно, и в случае провала нам пришлось бы вернуться на «Александра», но едва ли это могло быть.
Прощался я с «Александром» без особого сожаления. Я прекрасно на нем прослужил год, но эта служба слишком мало меня с ним связывала. Да, разница плавать на боевом корабле, на котором готов идти на войну, или на учебном, который служит только для учебных целей и жизни учащихся.
Глава VII. В Николаевской морской академии. Лето в Севастополе. Балтийский флот в заграничном плавании. Опять на Учебно‑минном отряде (1911–1914 гг.)
Накануне экзаменов я приехал в Петербург. Вспомнились вступительные экзамены в Минный класс.
Утром надел вицмундир и поехал на 11‑ю [линию] Васильевского острова, где теперь помещалась академия, сразу же за Морским корпусом. Академия всего два года тому назад перебралась в отдельное здание и вообще теперь была совершенно выделена от Морского корпуса, а прежде директор корпуса одновременно был начальником академии и она помещалась в самом здании корпуса.
На экзамены собралось всего 11 человек, как нам и сообщил А.Д. Бубнов. Первым, кого я встретил, был лейтенант А.В. Домбровский, мой соплаватель по «Добровольцу», а затем вместе со мною окончивший Минный класс. Теперь мы опять встретились, совершенно не предполагая этого. Это уже было совсем приятно.
Кроме него и меня были – Э.С. Молас, А.П. Остелецкий[279], В.К. Леонтьев[280], В.И. Медведев[281], Буткевич[282], Б.Н. Эймонт[283], М.М. Поггенполь[284], Довконт[285] и Н.А. Карпитский[286]. В сущности, я знал всех. Да и вообще на нашем флоте мы обычно знали лично или понаслышке всех старше себя и младших двумя‑тремя выпусками.
В тот год вступительная программа была довольно‑таки обширной. Потом она была найдена даже слишком обширной и поэтому сокращена. Мы должны были сдать экзамены по всем специальностям (артиллерийской, минной, штурманской и механической) и написать сочинение на историческую тему.
Экзамены начинались этим сочинением. В конце концов мы его больше всего и боялись, так как давно отвыкли писать какие‑либо сочинения, а историческая тема могла оказаться и совсем не известной.
Поэтому мы входили в аудиторию, где должен был происходить экзамен, с порядочным трепетом. К счастью, темой оказались – «реформы императора Александра II». Эта тема была хорошо известна и давала обильный материал. Впрочем, сочинение должно было быть не длинным и уместиться на четырех страницах большого формата. Все же пропыхтели над ним часа полтора. По содержанию я не сомневался, что мое сочинение должно быть вполне удовлетворительным, но оно могло оказаться неудовлетворительным по стилю и орфографии. По части писания сочинений у нас в корпусе было слабовато (русский преподавался только в общих классах), а затем на службе, кроме официальных рапортов, дознаний и донесений, мы ничего не писали. Оставались еще для литературных упражнений письма, но это уже кто и как любил.
