В первых числах января 1878 года великий князь Михаил Николаевич предписал генералу Комарову[221] возобновить наступление на Батум. 18 января – за сутки до перемирия – генерал Комаров снова атаковал Цихидзири и был отбит, напрасно понеся большие потери. На следующий день была получена депеша о перемирии, отдавшем Батум и Эрзерум России.
Разбор войны 1877–1878 годов
Политически война 1877–1878 годов далеко не дала того, что смогла бы дать. Берлинская капитуляция Горчакова была менее почетной, нежели Плевненская капитуляция Османа-паши. Европа присвоила себе плоды русских побед Россия была жестоко унижена.
Задержанная робкой дипломатией по первому боцманскому свистку с английского броненосца у самых стен Царьграда, победоносная русская армия болезненно переживала это национальное унижение. На родине же настроения мало чем отличались от послесевастопольских[222]. Ответственность за все ложится целиком на неспособных руководителей российской великодержавной политики, поражавших чрезмерной впечатлительностью и полнейшим отсутствием выдержки.
Стратегически война эта – за исключением последнего месяца кампании – дала сплошь отрицательные образцы. О турецкой стратегии мы и говорить не будем – ее просто не существовало.
Человек обаятельный, любивший войска и любимый ими, великий князь Николай Николаевич не был полководцем. Мы можем лишь догадываться о затруднениях Государя при выборе главнокомандующего. Существовавшее Положение о полевом управлении войск было составлено генералом Милютиным (как впоследствии генералом Сухомлиновым) определенно в пользу военного министра. Назначить же Милютина, никогда ничем не командовавшего, Государь при всем своем доверии к нему как к администратору не мог. Все называли Барятинского, но это было бы афронтом Милютину. Единственным выходом для Государя явилось назначить своего брата, но задним числом можно лишь пожалеть, что главнокомандующим не был назначен победитель Шамиля. Ответственнейшая должность главнокомандующего явно превышала силы и способности великого князя Николая Николаевича. У него отсутствовало первое и основное качество полководца – сила духа. Он терял голову при неудачах: его отчаянная телеграмма князю Карлу после Второй Плевны, упадок духа после Третьей – когда он находил дальнейшую кампанию безнадежной достаточно это показывает. Он мог бы еще занимать эту должность без ущерба делу при непременном, однако, условии наличия хорошего и знающего свое дело начальника штаба. Таковым, конечно, не мог считаться генерал Непокойчицкий, роль которого (подобно роли Янушкевича[223] при Николае Николаевиче – Младшем 37 лет спустя) была ничтожной. Юрий же Данилов[224] ставки 1877 года именовался генералом Левицким и пользовался дружной ненавистью всей армии. Его считали главным виновником всех неудач, что следует, однако считать преувеличенным. Современники рисуют генерала Левицкого[225] в чрезвычайно отрицательном свете как человека и как офицера. Не следует, однако, забывать его заслуги после Третьей Плевны, когда он вместе с Милютиным отстоял перед Государем, вопреки большинству, продолжение кампании.
Основным пороком нашей стратегии в эту войну является беспримерная, неслыханная в военной истории разброска сил. Желая решительно всюду иметь заслоны, наша Главная Квартира буквально распыляет армию: два корпуса – под Рущук, один – в Добруджу, один – на Балканы, один – под Никополь, один оставлен на Дунае… Ни один из фасов этого трехстороннего каре не оказывается способным на сколько-нибудь решительные действия. Для главной задачи перехода Балкан – операции, в которой и заключался весь смысл войны, назначено всего десять батальонов генерала Гурко! Корпус Радецкого удерживают на линии Балкан – и в пасть врагу шлют слабый отряд, пусть и с выдающимся начальником. Результат – Эски-Загра. Прагматическое изучение военной истории – обобщение, синтез – у нас отсутствовало (заучивали механически факты и цифры). Результатом этого и явилось то упорное применение нелепой идеи стратегического авангарда, которой у нас характеризуется всякое начало кампании. В 1853 году уже едва не случилось катастрофы при Баяндуре, но опыт с Орбелиани пропал даром, и в 1877 году посылают Гурко. И этот опыт тоже пропадает даром – Старая Загора в мельчайших подробностях повторится под Тюренченом. Более того, Тюренчен в свою очередь будет воспроизведен в 1914 году под Опатовом!
К началу июля 1877 года у нас получилось, таким образом, следующее положение:
1) ведут войну – 10 батальонов (на главном стратегическом направлении);
2) смотрят, как ведут войну, – 120 батальонов (на второстепенных направлениях, в различных резервах и наблюдательных отрядах);
3) вовсе не ведут войны – 60 батальонов (VII и Х корпуса, созерцающие закат солнца в новороссийских степях и на Черном море).
Это момент наших первых неудач. Чрезвычайно характерно употребление, которое наша Главная Квартира делает тогда из своего единственного резерва XI корпуса, оставленного на Дунае. Она его разменивает на мелочи, распыляет на три отряда, двинутых в три направления и не принесших, вследствие этой распыленности, ни малейшего облегчения на фронте. Одна его дивизия (11-я пехотная дивизия) двинута не на почти что обнаженную Шипку и не под Плевну, где только что случилась неустойка, а куда-то в пустопорожнее пространство под Осман-Базар для более чем проблематичной связи Радецкого с цесаревичем. Суворов, между тем, учил: Идешь в бой, снимай коммуникацию! Однако суворовские заветы игнорировались милютинской армией, как до того игнорировались армией гатчинской. Другая дивизия (32-я) раздроблена. Одна бригада двинута под Плевну (для большего беспорядка – со штабом корпуса), другая оставлена в Румынии, и это несмотря на то, что на фронте важна была каждая рота!
Будь следом за Гурко двинут за Балканы весь VIII корпус Радецкого (а не только 2 полка), мы никогда не имели бы Эски-Загры. Сулейман запросил бы помощи – он никогда не мог бы надеяться одолеть равные силы русских в полевом бою. Ему на помощь, бросив Плевну, поспешил бы Осман, и у русской стратегии сразу развязались бы руки. Если же на усиление VIII корпуса был бы сразу двинут целиком с Дуная и XI, то Шейновская битва произошла бы уже в июле, а не в декабре; Филиппопольская победа – в начале августа, а не в январе. Робость, половинчатость и рутина нашей Главной Квартиры, бесцельно разбросавшей свои силы, затянули войну на полгода. Это имело следствием лишнюю жертву ста тысяч жизней, не говоря уже о жестоких страданиях войск в зимний холод, о громадных материальных затратах и о моральном ущербе, причиненном России тремя Плевнами (что сейчас же сказалось на отношении к нам Европы).
Если главная наша ошибка заключалась в том, что мы не двинули сразу же по переправе VIII и XI корпусов за Балканы, то следующая заключалась в бесцельной экспедиции в Добруджу XIV корпуса – добровольном ослаблении нашей и без того недостаточной армии на целый, даром там пропавший для войны корпус.
Исследователя этой войны не может не поразить то обстоятельство, что в то время, как на фронте требовали за две тысячи верст из Петербурга гвардию и 24-ю дивизию, а из Москвы – гренадер и в ожидании их приостановили на два месяца всякие активные операции, все необходимые для армии войска были тут же – не за 2000 верст, а за 100–200 от театра военных действий. Это были VII и Х корпуса, уже мобилизованные и уже сосредоточенные в Херсонской губернии и в Крыму. Если в апреле могли еще быть кое-какие, пусть и неосновательные, сомнения относительно возможности турецкого десанта, то в половине июня – по переходе нами Дуная – Турции было уже не до десантов. Ведь и высадка союзников в Крыму могла состояться лишь потому, что русские войска эвакуировали княжества. Оставайся Паскевич на Дунае – в Крыму не высадилось бы ни одной неприятельской роты.
Перевезенные в июле-августе под Плевну, наши VII и Х корпуса не только надежно защитили бы Новороссию, но и решили бы участь войны, приблизив развязку до наступления зимы. Тогда еще, в начале октября, можно было бы двинуть подошедшие из России подкрепления прямо за Балканы, собрав для этого гвардию, гренадер, VIII корпус, 3-ю, 24-ю, 26-ю дивизии, то есть 10 дивизий со стрелками и конницей, чего было бы более чем достаточно. На примере неиспользования VII и Х корпусов мы можем видеть, какую ужасную роль сыграло в 1877 году отсутствие флота на Черном море, приковавшее эти силы к охране побережья. Ответственность за неиспользование этих корпусов лежит на военном министре графе Милютине, составившем неудовлетворительный план кампании и не сумевшем организовать подкрепления Действующей армии.
Итак, главным упреком руководителям русской стратегии в эту войну является неумение распорядиться своими силами на театре войны. Их умения хватало лишь на организацию отрядов трех родов оружия. До организации маневренной[226] массы – решающего кулака в решительном направлении – наша Главная Квартира 1877 года не доросла.
