Затем она напрямую обратилась к представителю БНД и сказала, что единственное, что она еще может для него сделать, это предоставить ему возможность как можно быстрее отозвать свое исковое требование, чтобы все еще можно было исправить. Домашний юрист с Изара ответил, что у него, к сожалению, нет полномочий на принятие таких решений. На это судья возразила, что она может сделать короткий перерыв, дабы посланник БНД позвонил своим начальникам по телефону и попросил у них разрешения на отзыв иска. Затем она добавила, уже сердитым тоном, что ему следует сказать ответственным господам в Пуллахе, что она очень советует им немедленно отозвать их требование об аресте имущества. В противном случае она сама сделает это судебным решением.
На короткое время мы покинули зал суда, и представитель разведки начал судорожно звонить по телефону. Мой друг и партнер Фредди, приглашенный на процесс в качестве свидетеля и ожидавший снаружи, расхаживал по фойе здания суда взад и вперед. За время моей службы в БНД я работал со многими партнерами, но ни с кем у меня не было такого взаимопонимания, как с Фредди. Ворчуну Фредди было под сорок, когда мы познакомились в мюнхенском Центре, он был на три года старше меня. В Бундесвере он дослужился до хауптфельдфебеля.
Сотрудник БНД спрятался в самом дальнем углу коридора и звонил по мобильному телефону. В том месте было что-то вроде уголка для курения. Конечно, он не хотел, чтобы я услышал, о чем он говорил с центром. Потому я не мог без улыбки смотреть на то, как мой партнер Фредди, куря сигарету, стоял рядом с нервно звонившим юристом БНД. Для юриста это не имело значения. Он ведь не знал Фредди. Так что мое доверенное лицо смогло спокойно слушать весь разговор. Когда он удивленно поднимал брови и качал головой, я, глядя на него, понимал, насколько жаркий там идет разговор.
Точное содержание разговора, в принципе, неинтересно. Стоит заметить лишь, что представитель БНД создавал впечатление совершенно запутавшегося человека, которого в буквальном смысле слова бросили затыкать своим телом дыру, сделанную не им. Возможно, его начальники посчитали парня дураком и специально бросили его на заведомо проигрышное дело? Когда он, красный как рак, вернулся в зал суда, то был одновременно сердит, раздражен и беспомощен. После короткого диалога с судьей он заявил об отзыве постыдного иска о наложении ареста на имущество.
После этого дела мне стало очевидно одно. Службу совершенно не интересовала фактическая сторона дела. Речь шла о чистой мести взбунтовавшемуся сотруднику. Как и следовало ожидать, вскоре последовали очередные анонимные звонки с угрозами в адрес меня и моей жены. Прежде всего, они хотели терроризовать именно мою жену. Откуда анонимы знали все подробности – они всегда были осведомлены о самых последних изменениях в ходе конфликта – для нас до сих пор осталось загадкой.
Грязные игры
Целенаправленное оказание воздействия со стороны разведки на судебные разбирательства и на другие правовые конфликты при возможности дополняется другими мероприятиями, практически запрещающими любому сотруднику защищать себя. Это мне тоже довелось пережить. На моем примере Служба хотела предупредить всех прочих активных сотрудников, что с ней шутки плохи. Никто от этого не застрахован, если, конечно, он не будет ежедневно возить собой на работу своего адвоката. Причем я, с позиции сегодняшнего дня, именно так и посоветовал бы поступать, как абсурдно бы это ни звучало.
Суть деятельности любой разведки – действовать на грани фола. И там, где начинается Федеральная разведывательная служба, там заканчивается правовое государство. Там где начинается конспирация, заканчивается наша демократия. Это неоспоримый факт, который наши политики предпочитают не замечать.
Но пока БНД считает, что ее действия приносят ей пользу, она никак не мешает своим работникам. Даже если их задания далеки от права и закона как Солнце от Земли, правящая клика либо ничего не предпринимает, либо просто делает вид, что ничего не видит. Во всяком случае, она не реагирует. Замечу, что сами сотрудники очень часто не могут самостоятельно определить, действуют ли они еще в рамках закона или уже незаметно для себя нарушили его.
Самым лучшим примером можно назвать наблюдение за журналистами. Сотрудникам наружного наблюдения на месте сообщают лишь, что им следует проследить за тем или иным лицом. Они очень редко узнают о деталях и, тем более, о причинах такого мероприятия. А если и узнают, то очень мало. Служба, как всегда, прикрывается непробиваемым аргументом о необходимости секретности и безопасности. Для этого используется старый девиз: каждый должен знать лишь то, что он обязан знать. Но как правило, это означает лишь то, что сотрудник обязан слепо доверять своим начальникам.
Но этот принцип действует лишь тогда, пока ничего не происходит. Когда же, как в случае с противозаконным наблюдением за журналистами, что-то становится известным общественности, то в дело вступает машина БНД, причем больше всего шумят и буйствуют именно штатные правоведы Службы. Обычно существуют два варианта решения. В первой фазе решения проблемы юристы напрямую беседуют с непосредственными руководителями сотрудников, "попавшихся на горячем". Происходит как бы распределение вины. Небольшую часть ответственности берет на себя шеф, обычно отвечающий за данный участок работы. Если он соглашается играть по правилам, ему угрожает лишь небольшое дисциплинарное расследование, причем вскоре разбирательство прекращается, в самом худшем случае дело ограничивается выговором.
В этом случае "линия стрельбы" опускается ниже. Производится так называемая "независимая" экспертиза. Только чудак поверит этому эпитету, ведь речь идет о внутреннем расследовании Службы. "Ревизоры" ведут проверку в тесном сотрудничестве с начальником того отдела, который проверяют, потому в основном они трясут работников низшего звена, при этом им суфлируют юристы Службы. Подготовившись таким образом, Служба переходит к санкциям против тех сотрудников, которые доселе пребывали в абсолютной уверенности в правильности того, что они делают, выполняя полученные приказы.
Другой путь решения проблемы, в принципе, тоже не представляет трудностей для руководства Службы. Если начальник отдела, замешанного в ЧП, не хочет играть по правилам – такие люди все еще есть в БНД – тогда руководство прибегает к грубым насильственным методам. Прежде всего, в тех случаях, вроде моего, когда дело доходит до судебного разбирательства. Во время операции "Жираф" мне удалось завербовать несколько важных агентов из числа военнослужащих выводившейся из Германии Западной группы российских войск. Речь шла о высокопоставленных офицерах, которые, вернувшись на родину, продолжали работать на БНД и много лет поставляли нам важные сведения и первоклассные документы. Однажды мой агент "Рюбецаль" сообщил мне, что российская контрразведывательная служба ФСБ – преемник КГБ – располагает очень влиятельным и высокопоставленным агентом в БНД, зарегистрированным под номером 000-20/081. Описание обстоятельств семейной жизни этого шпиона подходило к прежнему руководителю оперативного отдела, а позднее начальнику контрразведки БНД Фолькеру Фёртчу.
Позднее "Рюбецаль" передал еще один документ – "Рапорт", из-за которого подозрения в адрес Фёртча укрепились. Внутри Службы началось многомесячное наблюдение за влиятельным начальником отдела. Федеральная прокуратура начала следствие. На заседании в Ведомстве Федерального канцлера (Федеральной канцелярии), на котором присутствовал и я, было принято решение "похоронить" "дело Фёртча" по политическим соображениям. Вскоре после этого Федеральный генеральный прокурор прекратил следствие. "Рапорт" из Москвы был объявлен фальшивым. Теперь аппарат Службы начал охоту не на "крота", а на гонца, доставившего плохую весть. Так что весь свой гнев БНД направила в адрес моего партнера и меня. Именно это и привело нас в конечном счете в зал Первого земельного суда в Мюнхене.
БНД пользуется сведениями из всех досье, если уж она хочет уничтожить неудобного работника. Но я в ходе всей своей разведывательной деятельности, а особенно во время многомесячного расследования против Фолькера Фёртча, всегда строго придерживался указаний моего непосредственного начальника и его шефа. Вся контрразведывательная операция "Козак-3" была настолько важна для БНД, что ни один сотрудник, принимавший в ней участие, не имел никакой возможности для самостоятельных действий и несанкционированной импровизации. Я знал это, и потому мне было нетрудно, не только понимать, но и воспроизводить в уме шаги, предпринимавшиеся моими начальниками.
Но когда дело "Козака" закончилось провалом, произошло нечто необычное для БНД. Руководство Службы в своей старой манере сделало меня, самое нижнее звено в цепи, виновным во всем. Зато мои руководители, вплоть до ответственного за вопросы безопасности в Службе, напротив, оказались как бы в стороне. В большей или меньшей степени они встали на мою защиту. Они понимали, что основную роль тут играли политические соображения.
