Пройдя через трамвайный парк — огромное скопище вагонов с выбитыми стеклами, — группа Береста вышла, наконец, к Шпрее — реке с высокими берегами, облицованными гранитом. Слева виднелся полуразрушенный широкий разводной мост. Берест вытащил из планшета карту и определил, что это и есть мост Мольтке-младший. Выход на набережную преграждали баррикады. Около первой, свалившись набок, стоял разбитый немецкий автобус. На углу через дорогу возвышалось полукруглое многоэтажное здание министерства внутренних дел — «дом Гиммлера».
На рассвете 29 апреля группа бойцов из батальона Неустроева просочилась на другой берег, но там, под огнем противника, им пришлось залечь за баррикады. Вместе со всеми, стремительно перебежав мост, Берест упал на мостовую. Совсем рядом рвались фаустпатроны, разбрызгивая вокруг горячие осколки. На лейтенанта, лежащего у самой реки, кто-то навалился. Сначала он решил, что упал раненый, и попытался высвободиться из-под него. Но оказалось, что это младший сержант Петр Пятницкий. Однажды, в минуту смертельной опасности, он уже прикрывал замполита своим телом. Берест отчитал его за это. Тот смущенно оправдывался: дескать, упал, не разобрав, куда. И вот теперь снова… Берест приказал Пятницкому передать по цепи бойцам, что по сигналу они атакуют белый дом, оказавшийся зданием посольства Швейцарии.
То справа, то слева по мостовой, как лошадиные подковы, цокали пули, но лейтенант полз к разбитому автобусу, чтобы оттуда осмотреться. Убедившись, что он принял правильное решение — сначала нужно захватить белый дом, замполит подал сигнал, и солдаты стремительно бросились через набережную. Бросив гранату в подвал и нырнув в клубы дыма и пыли, Берест свалился куда-то вниз и очутился лицом к лицу с четырьмя немцами. Но следом за ним прыгнул еще один солдат, немцы поспешно подняли руки. Пленные сообщили, что «дом Гиммлера» обороняют эсэсовцы и моряки-подводники, сброшенные сюда на парашютах в ночь на двадцать восьмое апреля по приказу самого Гитлера…
…Выстрелы в здании раздавались все реже: чувствовалось, что домом овладели наши. Нужно было связаться со штабом полка и доложить обстановку. Эсэсовцы, засевшие в здании министерства внутренних дел, по-видимому, были взбешены, узнав, что русским удалось захватить дом напротив, и, когда на мосту через Шпрее показались бегущие связисты с катушками, они открыли сильный огонь. Связисты залегли.
«Побьют ребят», — подумал Берест. Взгляд его упал на полевой немецкий телефон, стоявший в углу комнаты. Он приказал одному из солдат пробраться к угловому окну и крикнуть связистам, чтобы они привязали кабель к камню и бросили его в окно, а сами пока оставались бы за баррикадами. Все так и сделали. Немецкий аппарат был исправен. Едва к нему присоединили провода, как зажужжал зуммер. Берест взял трубку.
— «Восьмой» вызывает «семнадцатого», — сказали на другом конце провода.
— «Дом Гиммлера» пробовали? — По голосу Берест сразу узнал «восьмого» — командира полка полковника Зинченко.
— Будем пробовать, но нас мало, поддержите артиллерией.
— Хорошо, жду от вас донесений из «дома Гиммлера».
«Дом Гиммлера» пришлось штурмовать дважды…
Только когда подошли подразделения батальона старшего лейтенанта Давыдова, группа Береста ворвалась в подвальное помещение. Гитлеровцы погасили свет, потому приходилось пробираться в темноте. Бои шли и на верхних этажах. Потолок гудел от топота солдатских ног и от взрывов гранат. Впереди мигнул карманный фонарик, и кто-то из солдат рядом с Берестом пустил в том направлении длинную очередь… Бои в здании министерства внутренних дел шли весь день 29 апреля и всю ночь. Только к шести часам утра удалось очистить его от гитлеровцев.
Из канцелярии Гиммлера хорошо была видна Королевская площадь, сплошь покрытая надолбами, завалами и баррикадами. В глубине ее стояло большое черное здание с ребристым куполом наверху. К центральному входу с колоннами вела массивная лестница с широкими ступенями. Из окон здания, обложенных кирпичом, торчали стволы пулеметов и скорострельных пушек. В парке, примыкавшем к площади, виднелись замаскированные зенитные орудия и самоходные установки «фердинанд». Перед домом проходил широкий канал. Под прицелом был каждый метр площади.
Телефонисты уже протянули связь к «дому Гиммлера», Берест позвонил командиру полка:
— Товарищ «восьмой»! «Дом Гиммлера» взят! Вижу перед собой большое темное здание.
— Я буду сейчас у вас сам, — ответил полковник Зинченко.
Здание на площади было очень похоже на рейхстаг. Об этом же говорили и карты, но, чтобы окончательно убедиться, привели двух пленных.
— Это рейхстаг, — в один голос заявили они.
Весть эта мигом разнеслась по всем этажам, сотни глаз смотрели на «логово», солдаты ликовали, кто-то сказал:
— Так вот он какой, проклятый!
Здесь же, в «доме Гиммлера», Берест собрал коммунистов и комсомольцев. Замполит был предельно краток:
— Товарищи! Нам выпала великая честь водрузить Знамя Победы над рейхстагом.
Не было такого бойца, который не вызвался бы сделать это первым. Вперед вышли сержанты Пятницкий и Щербина.
— У нас есть знамя, — в руках у Пятницкого был кусок красного полотнища.
В двенадцатом часу дня после артиллерийского налета группа бойцов с криком «Ура!» выбежала на Королевскую площадь. До рейхстага было метров двести-триста, но шквал огня и металла обрушился на советских солдат. Осколки рикошетили и со звоном падали на булыжную мостовую. Берест бежал, падал, вскакивал и снова бежал. Он увидел, как упал Пятницкий, и закусил губу: «Убит!». Но сержант пополз дальше, припадая к земле, держа в левой руке знамя. Берест прыгнул в канал, через который были перекинуты рельсы, и спрятался за ними.
Рейхстаг дымился от выстрелов. Из его окон вырывались короткие языки пламени. Достаточно было пошевелиться кому-нибудь, как с крыши без промаха били снайперы. Вот дернулся и затих один солдат неподалеку от лейтенанта, другой… Берест не чувствовал ни холода апрельской воды, ни смертельной усталости, ни боли в руке, разбитой в кровь. Оставалось каких-нибудь сто метров до рейхстага, но сильно поредевшая цепь залегла. Даже голову невозможно было поднять при таком огне.
— Так вот ты какой, проклятый! — глядя на рейхстаг, прошептал Берест, вспомнив чьи-то слова.
Снова ударила наша артиллерия. Рейхстаг окутался дымом. Лязгая гусеницами, в конце улицы показались советские танки, а из подвалов «дома Гиммлера» с криками «Ура!» выскочила рота старшего сержанта Сьянова. В стремительном броске она увлекла залегшую цепь. Первые уже взбежали на широкие массивные ступени и забросали гранатами высокую, пробитую в нескольких местах осколками дверь.
Через проломы в стенах рейхстага в вестибюль заскакивали бойцы. Здесь царил полумрак. Где-то наверху гулко отдавались шаги кованых сапог, как выстрелы, хлопали двери. Осторожно ступая, солдаты вышли в огромный зал. Верхние этажи, подвалы еще занимали гитлеровцы… Только через несколько часов напряжение боя спало — стемнело.
Уже после боя в рейхстаге появился Неустроев, перенесший сюда свой КП. Еще позже, около двенадцати часов ночи, — комполка Зинченко.
— Где знамя? — спросил полковник у комбата. Тот рассказал о погибшем Пятницком, о Щербине, о флаге первой роты, установленном в окне…
— Я не о том, — резко перебил Зинченко, — где знамя Военного совета под номером пять?
Не получив ответа, он позвонил начальнику штаба полка: «Где знамя?» — «Да вот здесь, вместе с полковым стоит». — «Срочно сюда!»
Минут через двадцать прибежали со знаменем два солдата — Егоров и Кантария, которым и суждено было стать Героями.
Зинченко им:
— Наверх, на крышу! Водрузить знамя на самом видном месте.
Минут через двадцать разведчики возвращаются — подавленные, растерянные.
— Там темно, у нас нет фонарика… Мы не нашли выход на крышу!
Зинченко — матом:
— Родина — ждет! Весь мир ждет! Исторический момент!.. А вы… фонарика нет… выхода не нашли.
Обращаясь к Неустроеву, Зинченко добавил:
— Товарищ комбат! Примите все меры к тому, чтобы водрузить знамя немедленно!
Комбат, соответственно, обращается к Бересту. Тот берет около десятка автоматчиков Щербины и уходит… Вскоре на втором этаже раздались автоматные очереди, разрывы гранат. Завязался бой…
Из-за артиллерийских обстрелов лестница в отдельных местах была разрушена, чтобы подняться наверх, штурмующие образовывали живую лестницу. «Нижним», как говорят в цирке, был могучий Берест, ему на плечи взбирался один солдат, на него — второй. Буквально: солдат со знаменем он вынес на своих плечах. Как руководитель, ответственный за выполнение операции, лейтенант и на крышу рейхстага вышел первым — выяснить обстановку, помогал он и устанавливать знамя… Когда Берест вернулся и доложил: «Знамя Победы установлено на самом видном месте — на бронзовой конной скульптуре на фронтоне главного подъезда», напряжение спало.
