Кровь, насилие, агрессия, садизм, извращения, психозы - появилось целое направление в литературе, когда изображается телесная боль, вызывающая в читателе физический озноб. Писатели декларируют жажду боли как программу сопротивления “очищенным от телесности” средствам массовой информации и миру потребительских товаров, порожденных монетарной экономикой. И все-таки среди рассматриваемых произведений я увидела и другие формы сопротивления: это прежде всего внутреннее, духовное сопротивление героев, олицетворяющих молчаливое достоинство людей, верных евангелическим заповедям. Их меньшинство, как и в жизни. Но вот любопытный факт. Во второй половине 2005 года вышел роман Даниэля Кельмана “Измерение мира” о деятельности двух известных ученых - Карле Фридрихе Гауссе и Александре фон Гумбольдте. Роман написан в лучших традициях немецкой классической прозы. На сегодняшний день он выдержал около тридцати изданий! Осенью 2007 года в книжных магазинах появился другого плана роман Христофера Экера “Мадонна”. Один из его героев пишет эссе, “в котором убийство рассматривает как изящное искусство”. Это очередной триллер. Критики уже называют роман зловещим, герой которого понятия достонства, морали, сочувствия, ответственности знает лишь из словарей.
Да, сегодня библиотечные полки уставлены книгами с зазывающими табличками “триллер”. Но чтобы триллер переиздавался множество раз… И все-таки культурный уровень страны определяют не те, кто читает триллеры. Настоящие художники слова в Германии в чести. Интеллектуалы правят бал. Однако привкус горечи коммерческий дух в жизнь привносит. По крайней мере в мою.
Мая Ульрих. Киль (Германия)
Александр Танков.Сны о пустыне.
Об авторе
| Александр Семенович Танков родился в 1953 году, закончил ЛЭТИ по специальности “прикладная математика”. Поэт и прозаик. Публиковался в журналах “Аврора”, “Искусство Ленинграда”, “Всемирное слово”, “Звезда”, “Новый мир”, “Таллинн”, “Другие берега”. Автор трех поэтических книг (“Имя снега”, Спб., 1993; “На том языке”, Спб., 1998; “Жар и жалость”, Спб., 2003). Лауреат премии имени А. Ахматовой за 2004 год. Стихи переведены на английский, литовский, словацкий, китайский языки, проза - на французский и эстонский. Живёт в Санкт-Петербурге.
Александр Танков
Сны о пустыне
* * *
На гремучей бронзовой латыни,
На колючем выцветшем фарси
Ты у наступающей пустыни
За меня прощенья попроси.
Раздирая яркую обёртку,
В новостях вечерних помяни
Лошадей чугунную четвёрку,
Озерки, Гражданку, Сен-Дени,
Пригороды, взятые в осаду
Горечью твоих коротких встреч,
Трещиной, бегущей по фасаду
Разрывает варварская речь.
Не кичливым говором армейским,
Не скрипящим на зубах песком -
Ассирийским, коптским, арамейским,
Мёртвым и воскресшим языком!
* * *
До свиданья, Франция! Ты скоро умрёшь. Умрёшь
С песком на зубах, звуком речи чужой в гортани.
Пропадут ни за цент, ни за рупию, ни за грош
Заливные луга Нормандии, яблочный сон Бретани.
Потому что жизнь не читает Верлена, не носит шёлковое кашне,
Не курит “Житан”, не пьёт кальвадос, не играет в петанко,
Она храпит, скрипит зубами и ворочается во сне,
Гремит цепями, скрежещет гусеницами тяжёлого танка.
Она пьёт тормозную жидкость, стоит в очереди за кипятком,
Она вся - зашитая ржавой иглой рваная рана.
Она проходит мимо, скрипя сапогами и не думая ни о ком,
Бормоча под нос четвёртую суру Корана.
* * *
Ошалелое солнце скрипит на зубах,
Пробирает до самых костей,
И хлопчатая правда арабских рубах
Горячее ночных новостей.
Заучи геометрию сомкнутых скал,
Перекрестье веди, не дыша,
И следи, как голодный облезлый шакал
Обгрызает приклад “калаша”.
Впереди - обнажённый расстрелянный склон,
Позади - полевой лазарет…
Если смерть тебе скажет: пароль - “Вавилон”,
Прошепчи ей в ответ: “Назарет”!
* * *
Где пустыни измятые простыни
Палестины постлали постель,
Снятся сны по-восточному острые,
Словно сорванные с петель.
Заучи поутру перво-наперво
Позабытое слово “закон”.
С прирождённой сноровкою снайпера
По стене пробегает геккон.
Не пытайся прожить это начерно,
Поскорее захлопни тетрадь.
Эта жизнь не тебе предназначена,
Не тебе эту смерть умирать.
* * *
Если - смерть, то зачем, то зачем, то зачем
Эта нежность и жар, эта жесть,
Если нечем платить, не оплакать ничем -
То зачем, то зачем это есть?
То зачем это рдеет, рыдает, горит
И зачем это бьётся в руке,
И зачем этот ливень со мной говорит
На своём жестяном языке?
И зачем этот сизый холодный рассвет,
И зачем этот плач за стеной,
И зачем этот вечный двуличный ответ
И дождя барабан жестяной?
Санкт-Петербург
Анатолий Королев.Пятнышки божьей коровки.
От автора
| Эти записки - избранное из моих путевых дневников. Практически в каждой поездке я заставляю себя (ночью в гостинице, утром в кафе или даже в такси) заносить свои впечатления в блокнот.
Анатолий Королев
Пятнышки божьей коровки
записки вояжера
Рим
Понентино
В Риме
практически любой пустяк ставит в тупик.
Итальянский журналист, редактор газеты Ринашита, Карло Бенедетти ведет нас в свой любимый ресторанчик на Виа дель Корсо… Вечереет, Рим изнывает от жары.
Карло смотрит на часы… сейчас будет ветерок - и буквально через пару минут мое лицо начинает овевать прохладная свежесть с явным привкусом моря. Вот уже не один век этот ветер начинает дуть со стороны Тирренского моря всегда в одно и то же время. По нему римляне сверяют часы!
У ветерка есть даже свое имя: понентино…
Еще несколько шагов в глубь улицы, и мы выходим на маленькую пьяцца с фонтаном.
Это квартал, где живут сенаторы, объясняет Карло. Когда прокладывали подземный переход между домами, рабочие обнаружили вот этот фонтан на глубине девять метров. Решением сената его подняли наверх и поставили в центре площади…
Бог мой! Девять метров культурного слоя!
Я с трепетом подхожу к каменной чаше. В Риме любой камень кажется мрамором. Огромная низкая чаша полна до краев ровной воды, которая не выливается наружу, а как бы свисает зеркальным льющимся куполом до земли. Опускаю руку на дно - пальцы чувствуют камень в крупных лошадиных ноздрях… В Москве культурный слой, наверное, не меньше, только фонтана в земле не найти, сколько ни рой.
Но дело даже не в этом - чаша превращает воду в драгоценность общественного достояния. Молчаливый урок римского фонтана, а их в городе несколько тысяч, звучит как завет - никакая вода, никакой свет и ничья жизнь не могут иметь владельца. В этом смысле любой колодец: моя вода! - надругательство над духом воды и свободы ее излияния.
Еще пара шагов - мы идем мимо сената. Никакой охраны! Через просторные окна первого этажа можно спокойно заглянуть в святая святых - кабинет сенатора. Рабочий день кончился - ни души. Вот его рабочий стол, кресло, стеллажи с папками, столик для кофе… все принципиально открыто для глаз римских граждан. Этой демонстрацией нам внушается - здесь ничего не будет делаться втайне от итальянцев. Смотрите - ничто не заперто, ты можешь постучать в стекло, и тебя услышат.
Сравнение
Ночью
с балкона отеля ночной Рим виден как окаменевшее пламя. Надо бы лечь, но я никак не могу заставить себя оторвать взор от панорамы вечного города, между тем мысленно я далеко…
Недалеко от уральской Перми (города моей юности) есть археологический памятник.
На берегу реки Мулянки у деревни Гляденово.
Нора язычества.
Археологи раскопали там слой костей толщиной в десять метров. Здесь был жертвенник варваров, моих предков.
Он возник в середине I тысячелетия до нашей эры, то есть в то же самое время, когда был основан Рим (в 753 году).
Гляденово! Варварский современник Рима.
Этот жертвенник существовал в лесу на берегу реки до XVIII века.
Археологи несколько лет копали там землю.
Они нашли девятнадцать тысяч предметов.
Но!
Среди костей не попалось ни одной человеческой кости!
Над пермскими дикарями уже витала тень слов, сказанных в Библии Иакову Богом о ненужности человеческой жертвы.
В этой лесной глухомани за две тысячи лет не было пролито ни одной капли человеческой крови.
Варвары - уже породили феномен вотивных вещей…
В жертву приносились уменьшенные до размера игрушки копии людей и животных, сделанные из камня, реже - из металла.
Невозможно себе представить, чтобы в Риме на середину исполинской арены Колизея вышел Капитолийский жрец храма Юпитера и вывалил на арену груду золотых заменителей смерти.
Его б выгнали многотысячным хохотом.
