Но вот, вы знаете, у Шолохова есть в «Тихом Доне». Два раза Григорий Мелехов повторяет одну замечательную фразу: «Уморился душой». Вот так: «Уморился душой!» А Мелехов еще молодой… Помните, как он говорил: «Эх, и хлебнул я всякого под завязку в жизни…и уморился душой».
И в начале 80-х годов у меня возникло такое состояние. После того, как мне стало 50 лет, я собрался умирать. Но поскольку я все-таки философ, то все это вылилось в другой форме. Нет, я не хочу себя убивать — это грех. Только поэтому. В этом есть глубокий смысл. И у меня, как у философа, это вылилось в то, что я написал несколько работ о смерти. О смысле жизни и о смерти. Я опубликовал серию статей в «Вопросах философии» в 1983 г. — «О жизни, смерти и бессмертии». И у меня опять возникли проблемы.
Это было как раз время «пышных похорон». И одну статью мою даже не опубликовали. Она называется «Жить и умереть». И эту статью не опубликовали, потому что думали — а чего ты вдруг о смерти, а тут вот Брежнев умер. И уже Андропов… такой уже. И один высокий партийный деятель мне сказал: «Что ты, Иван, ты молодой, а уже о смерти пишешь».
Это — большая философская проблема, а вот как понимали. Это экзистенциальная проблема. Но я хотел это все внедрять в марксистскую философию, эту нравственно-философскую проблематику. Эти статьи потом я опубликовал в брошюре. Я включил в свою последнюю книгу главу о смерти и бессмертии и это привлекло очень большое внимание. (Книга издана по-немецки, по-английски и по-французски). Я выработал свою, особую концепцию смерти, отношения к смерти. Я горжусь этим. Я выработал особую концепцию нравственно-философских аспектов смерти. Я разработал это в философском плане.
Да, я действительно уже готов был умереть. Мне все казалось безнадежным. Это было еще до смерти Брежнева. Я был в гораздо более тяжелом положении, чем сейчас. Когда меня по доносу выслали из Праги. Положение было очень тяжелым. И мне казалось, что при моей жизни ничего не изменится. Все будет вот так. Это и настраивало так: к черту, хватит, невозможно так больше жить. Поэтому я и в личном плане собрался это сделать. Что я не могу жить больше.
* * *
Ну вот я рассказал, как я подошел к перестройке, т. е. к 1985 г.
Вот моя книга — «О человеке и гуманизме», которая вышла в 1989 г., она в основе своей имеет вот эту книгу — «Перспективы человека», но она доработана. В последней книге есть глава 2-я — «Человек и мир человека. К обществу реального гуманизма и новому человеку — разумному и гуманному». В ней все, что касается перестройки, проблем социализма, моего видения будущего социализма, будущего общества и т. д. Это очень принципиально. Этой главы нет в первой книге и нет в американском издании. Здесь я собрал все, что я давал Горбачеву, что вошло в партийные документы, а в книге я собрал это как свою интеллектуальную собственность.
Когда Горбачев пришел к власти, я не обратил на него внимание до тех пор, пока не прошло совещание по ускорению научно-технического прогресса. Я сразу написал статью «Время решающих перемен», опубликовал ее в «Вопросах философии» (№ 8 за 1985 г.). Так я оценил начало перестройки и приход Горбачева. И я не воспринял это как существенные политические изменения. Для меня не это было главным. Для меня были важны экономические проблемы. Надо было начинать с экономических проблем. И для того, чтобы изменить экономическую ситуацию, для этого нужно было совершить коренной поворот в ускорении научно-технического прогресса. Так я тогда считал и так считаю сейчас. Коренной проблемой является научно-технический прогресс. Здесь вся ошибка прежнего и нынешнего руководства. Я больше всего в этой статье ссылался на пример Японии, которая совершила гигантский скачок в результате освоения новейших высоких технологий, электроники и т. д.
В 1984 г. я вместе с академиком Н.Н.Моисеевым опубликовал в “Вопросах философии” статью «Высокое соприкосновение». Мы в ней обратились к новому этапу научно-технической революции: микроэлектроника, информатика, биотехнология. Для нашей страны это было очень ново, потому что именно на это не обращали внимание. И мы говорили, что социализм должен проделать такую революцию и тогда он не будет отставать. Он должен сделать то, что сделали США и Япония. А само понятие «высокое соприкосновение» означает, что высокой технологии должно соответствовать высокое социальное развитие общества, высокое соприкосновение общества с природой и высокое соприкосновение с человеком. Вот цепочка, которую я обозначил и назвал это «высоким соприкосновением». Получилось широкое понятие. Эту статью я написал после первого посещения Японии. И даже само понятие «высокое соприкосновение (high touch)» я услышал в Японии на одном из заводов в Йокогаме, производящих электронику.
Я был очень воодушевлен таким пониманием новой технологии и доказывал значение всего этого для социализма. Для нашей страны, для социализма вообще. Но это осталось абсолютно без внимания со стороны наших политиков. Но в некоторых странах, в Болгарии, как ни парадоксально, это получило очень большое распространение. В Болгарии со мной встречались руководители государства. Статья была переведена, рекламировалась. К тому времени Болгария стала координатором в рамках СЭВ политики в области новой технологии. И они стали у себя строить новые заводы, предприятия. Я был у них консультантом. А у нас… Вот где источник кризиса в нашей стране и источник краха нашей системы. Потому что тогдашние руководители не реагировали на необходимость развития новых идей и новых технологий. Это был 1984 год, это был мой первый подход к политике.
После совещания в 1985 году по научно-техническому прогрессу я «грохнул» статью по итогам этого совещания. И даже счел, что это — “время решающих перемен”.
Почему в свое время генетику отвергли, а приняли этого мракобеса Лысенко? И почему так важна была борьба против Лысенко? И то же самое повторилось в отношении новой технологии. Я изучал, я привез опыт из Японии. Я был в Японии в Центре производительности труда. Они дали мне огромную литературу о том, как поднять производительность труда. Они учат этому. Я приехал из Японии и никуда не мог устроить эти материалы. Никто их у меня не брал. Это было никому не нужно. Вот ситуация. Лысенко, гонение на генетику… А что такое гонение на генетику? Генетика — это основа селекции. А селекция — это основа повышения урожайности. Это решение продовольственной проблемы. И мы, загубив генетику, отбросили свою страну назад, в смысле производства продовольствия. И вот второй случай. Высокие технологии. Я-то считаю, что поэтому и сама идея социализма была скомпрометирована и кризис в нашей стране произошел из-за этого. Потому что, если бы вовремя, не в 1984 году, а, конечно, раньше начали как в Японии[3], например, заниматься новыми технологиями, тогда бы мы перестроили все производство, повысили производительность труда и качество. А мы этого не сделали. Узкий умишко невежественных людей, он так и работает: «Как это — я, и какая-то электроника?» Сейчас тратится гораздо больше средств на то, чтобы выйти из кризиса, чем надо было тогда вложить. Причем 5-10 лет назад еще лучше. Ты вкладываешь 10 копеек, а через 10–20 лет ты получаешь миллионы. Горбачев-то с этого и начал. А потом ему не стали давать денег, начали критиковать. Я же был на Политбюро, когда обсуждали все эти вопросы. И он испугался. Вначале ведь была выдвинута программа по машиностроению, где микроэлектроника и должна была бы развиваться. Приняли программу. Мой однофамилец, академик Фролов К.В., был поставлен во главе этой программы. А потом это все спустили на тормозах. И — вот она расплата.
Корр.: Что же, все члены Политбюро так недальновидны?
И.Ф.: Кто-то из членов Политбюро и поддерживал Горбачева, но таких фанатиков-энтузиастов почти не было. Были только среди ученых, инженеров и т. д.; это и Велихов, и Моисеев, и многие другие, я могу называть сколько угодно фамилий. Биотехнология — это Баев, Петров. Но они же не решают. Вот и получилось, что в новый век, век высокой науки, высоких технологий мы вступили с руководством, знания которого находятся на уровне трактора, комбайна. Вот в чем все дело.
На Западе, знаете, почему это пошло? А потому что там был уже развитый рынок. И рынок был двигателем. Конкуренция — надо повысить производительность. У нас этого не было. Тогда надо было прежде чем ввести рынок компенсировать это высоким умом и сознательностью и тех, кто руководит, и широких масс. Это утопия, может быть, но на этом основывается социализм. А этого не состоялось.
Ленин говорил, что мы будем строить социализм и будут формироваться новые люди, более высокообразованные, гуманные и т. д. И вот эти люди будут вносить новое. Не из-за конкуренции, не из-за того, что я хочу больше денег заработать, а из-за того, что у кого-то более высокое сознание, более высокое понимание, моральные стимулы. А оказалось, что это не для человека. Вернее, мы не люди пока еще. Положительное состояло все-таки в том, что бывшая наша политическая структура держала высокую планку. Вот мы тут копошились, дрались. Но все время видели эту планку. Кто-то не видел. Но многие видели. А особенность современной ситуации в том, что планка упала.
