Два года назад мы обратились к читателям газеты «Экономика и жизнь» и 27 тысячам студентов экономических специальностей из 20 российских регионов с вопросом: «Справедливо ли, что из права собственности на средства производства следует безусловное право их владельца присваивать результаты общественного труда, полученные с помощью этой собственности?»
Утвердительно ответили чуть более трети опрошенных. Свыше половины респондентов разного возраста ответили отрицательно.
Труд и капитал исторически противостоят друг другу. А коллективные формы собственности (акционерная, долевая, неделимая и др.) позволяют перевести отношения между ними из состояния конфронтации в режим сотрудничества. И тогда капитал выступает гарантом социального благополучия непосредственных производителей.
Спрашивается, что мешает в российской экономике разделять капитал, снижать его монопольную и спекулятивную составляющую, повышать инвестиционную роль, продуманно превращая большинство работников в акционеров компаний? Развивая при этом средний класс из миллионов производителей товаров и услуг, а не только из чиновников, силовиков и управленцев?
Разумеется, коллективная собственность – не единственный путь решения существующих проблем. Однако она позволяет системно гармонизировать взаимные интересы личности, общества и государства. Нельзя не согласиться с мнением члена-корреспондента РАН Георгия Клейнера: «Народные предприятия – не рудименты старого, а предвестники будущего».
Виталий ТАРЛАВСКИЙ, руководитель аналитического центра газеты «Экономика и жизнь»
Теги: экономика , реформа , развитие
Волга впадает в Миссисипи
"ЛГ"-ДОСЬЕ
Джулиан Генри Лоуэнфельд - поэт, переводчик, драматург, историк, композитор, судебный юрист. Родился в 1963 г. в Вашингтоне. Окончил факультеты права Нью-Йоркского и Колумбийского университетов. С отличием окончил Гарвардский университет (диплом по русской литературе), стажировался в Ленинградском государственном университете (ЛГУ). Книга Лоуэнфельда My Talisman, The Poetry and Life of Alexander Pushkin (уникальное двуязычное издание поэзии Пушкина) удостоилась в июне 2010 г. петербургской литературно-художественной премии «Петрополь», которая впервые была присуждена иностранцу. В 2012 г. Лоуэнфельд перевёл книгу архимандрита Тихона Шевкунова «Несвятые святые». Книга получила премию на фестивале Read Russia 2012 в Нью-Йорке. В 2013 г. был награждён почётным знаком «За дружбу и сотрудничество» Министерством иностранных дел РФ, а также агентством «Россотрудничество» за «выдающиеся литературные переводы и преданную работу по популяризации русской культуры на английском языке». Также Лоуэнфельд перевёл и поставил «Маленькие трагедии» Пушкина в театре Михаила Барышникова в США. Живёт и работает в Нью-Йорке, частый гость в России.
– Странная ситуация[?] Я сижу с американским поэтом в центре Москвы, в Сретенском монастыре, в монашеской келье, и мы говорим о русской литературе. Как вы оказались в России и почему живёте в монастыре?
– Отец Тихон (Шевкунов) очень любит поэзию, он знал о моей книге переводов Пушкина на английский. Мне предложили сделать перевод фрагмента книги отца Тихона «Несвятые святые». Нужно было перевести несколько страниц «Подлинной истории матушки Фроси». В переводах других литераторов матушка Фрося представала академиком или баронессой, с отличием окончившей Оксфорд или Кембридж! Те переводы были «донельзя британскими, аристократическими». А я просто передал её говор так, как он и звучал, со всеми языковыми нюансами, провинциализмами – она же деревенской была! Это очень понравилось отцу Тихону. И я, как говорится, выиграл конкурс. После этого мне было предложено перевести книгу целиком. Но я сказал, что слишком мало знаю о церковном православном мире и хотел бы увидеть его своими глазами, изнутри. Я ведь прежде понятия не имел об этой жизни – что такое монах, чем он отличается, допустим, от иеромонаха, что такое послушание, акафист… И меня пригласили сюда, поселили в келье, чтобы я во всём этом разобрался. Приняли как члена семьи, я и представить не мог, что эти незнакомые люди отнесутся ко мне с таким вниманием и уважением, с такой теплотой. В итоге я не только перевёл книгу отца Тихона, но подружился со всеми. И с тех пор мне очень приятно сюда возвращаться. Я принял православие и считаю, что теперь это мой мир.
– А до этого вы были католиком или протестантом?
– Я был никем. В нашей немецко-кубинской семье вопросы религии никогда не поднимались. Я был некрещёным. В США, конечно, много набожных людей, но где-то треть населения ни во что не верит. Вот и я был примерно таким же...
– Ваши домашние, друзья, знакомые – что они говорят об этом увлечении Россией?
– Моя мама, которая, к сожалению, недавно ушла из жизни, часто говорила, что эта фаза у меня когда-нибудь закончится. Но вот уже три десятка лет как она не кончается. Я перевожу русскую поэзию, изучаю православную культуру и даже представить не могу, что когда-нибудь смогу отказаться от этого богатейшего духовного мира. Это уже никакая не фаза, а вся моя жизнь. Я ведь «заболел» русским языком ещё при холодной войне, тогда это было нонсенсом. В США на меня смотрели с подозрением, а иной раз и спрашивали: «Ты чем вообще занимаешься?» А я не был коммунистом, не собирался заниматься политикой, меня заворожил русский язык своим звучанием, мелодичностью. Однажды я услышал на улице невероятно красивую песню в исполнении какого-то барда. Подошёл и спросил, на каком языке он поёт. Оказалось, что это русский язык… И я начал его учить. А потом уже, впервые приехав в Россию, познакомился с известной пушкинисткой Надеждой Семёновной Брагинской, которая стала моей наставницей на долгие годы. Увы, но и она не так давно скончалась…
– Вы с таким уважением говорите о нашей стране…
– А я люблю Россию. И у меня есть стихи о любви к ней. Не говоря уже о том, что я как переводчик занимаюсь больше всего русской литературой. Иногда, бывает, прилетаешь к вам, видишь в аэропорту хмурые лица, становится не по себе, даже страшновато. Но потом привыкаешь и вскоре не ощущаешь себя здесь чужим. Наши народы, конечно, отличаются, но в чём-то очень похожи. Я люблю шутить, что «Волга впадает в Миссисипи». Только после развала СССР вы, к сожалению, взяли от нас в основном самое отвратительное. Пошлое ТВ, «шоу-бизнес» и весь этот грубый корпоративный язык: «бренды», «сервисное обслуживание», «ланч из сифуда», «бизнес-суп», «контент», «ремейк»... Ужас! Эта так называемая чипсовая культура не имеет ничего общего с настоящей американской культурой. На самом деле наше наследие – Эдгар По, Генри Лонгфелло, Марк Твен, Эрнест Хемингуэй, Скотт Фицджеральд, Теодор Драйзер, Уильям Фолкнер и многие другие. У нас тоже есть душа, поверьте!
– В России существует Институт перевода, есть различные издательства, фонды, специализирующиеся на переводной литературе. Вы с ними контактируете? Вам какую-то помощь оказывали? Может быть, включали вас в программы, привлекали в проекты, давали заказы? Или только Русская православная церковь вас приветила?
– Пока только Церковь. Однако не может же она издавать все мои книги! Выпустила перевод «Несвятых святых», и низкий поклон ей за это. Но ведь государство, меценаты, издатели тоже должны что-то делать… Я несколько раз обращался в фонд «Русский мир», в фонд Михаила Прохорова с просьбой о помощи в издании на английском моих переводов. Но никакого внятного ответа не получил. Не знаю почему. По идее, они сами должны быть заинтересованы в том, чтобы ваши лучшие писатели выходили в новых переводах. Притом что у меня всякие премии, я признан в переводческом мире... И у меня есть не изданные на английском переводы Пушкина – «Маленькие трагедии», сказки, а также стихи многих русских поэтов, начиная от Державина. Этого хватило бы на несколько томов. Тем не менее всё равно продолжаю переводить. Ведь я не ради денег это делаю.
– А в чём особенность ваших переводов? Вы считаете, они лучше тех, что уже имеются?
– Те, что уже имеются, сделаны, как правило, академиками, учёными, знаменитыми филологами-русистами. Эти люди прекрасно знали русский язык и вашу культуру, тут я не буду спорить. Но я считаю, что переводить поэзию должен только поэт. С прозой легче, а вот поэзия – особый жанр. И тут даже самое лучшее знание языка и культуры не может гарантировать качественного перевода. Бывает, что человек умный, начитанный, настоящий специалист в своём деле, но ему, как в России говорят, медведь на ухо наступил. Прозу он ещё как-нибудь переведёт, а вот поэзию – никогда.
